То есть, я вовсе не хочу сказать, что восстание 1863 года имело меньший отклик в сердцах французов, чем предыдущее. Но восстание 1830-го… во второй половине 1860-х годов оно выглядело литературнее, было элементом в большей степени культуры, чем только политики. И возглавляли его генералы, которых во Франции считали французскими героями.

Так что, я полагаю, у Жюля Верна была мысль сделать своего героя участником того, легендарного уже мятежа. И действие «Двадцати тысяч лье под водой», по-видимому, должно было развернуться не в 1866, а в 1836 году. И тогда, повторяю, сходится вся, без преувеличения, внутренняя хронология романа. И никакого не возникает недоумения по поводу стремительного старения Немо в «Таинственном острове», да еще при обратном течении времени (от 1866 года – к 1865-му).

«Но как же, – спросит читатель, – как же с подводным кораблем? Появление такого судна на тридцать лет раньше было просто невозможно!»

На это можно ответить: а что, снаряд для полета на Луну был возможен? Или воздушное судно Робура-завоевателя? Или придуманный теми же тридцатью годами раньше (правда, не Жюлем Верном, а Эдгаром По) воздушный шар для полета на Луну?

В фантастическом романе (даже в научно-фантастическом) «Наутилус» вполне мог быть построен и в 1834 году.

Да он, кстати говоря, и был построен.

Именно в 1834 году в Санкт-Петербурге была испытана подводная лодка Шильдера. Первая подводная лодка с полностью металлическим корпусом! Лодка, которая могла нести мины для подрыва вражеских судов. Разумеется, ей было далеко до детища капитана Немо – судно Шильдера имело водоизмещение 16 тонн: ровно в 100 раз меньше, чем у «Наутилуса». То есть, лодка Шильдера была действующей моделью «Наутилуса» в масштабе 1:100. И двигателя никакого на ней не было – лодка приводилась в движение гребными устройствами, которыми управляли матросы.

Но ведь мы, повторяю, имеем дело с фантастическим романом…^[246]

Перечитывая «Двадцать тысяч лье» уже совсем недавно, я вдруг подумал: а вот ошибка (1866 год вместо 1836-го, в начале романа) – что, если она не случайна? Что, если эта ошибка – та самая писательская «фига в кармане»? Которую читатель рано или поздно заметит и поймет, кем должен был быть герой Жюля Верна – согласно первоначальному замыслу? Что, если именно поэтому французский писатель не стал исправлять эту ошибку – единственную, в данном случае? Что, если и начало действия романа «Таинственный остров» не случайно совпало с годом смерти «графического прототипа» Немо – Шарраса?..

Вот какая история, на самом деле, положила начало практике, которую через сто лет с переменным успехом массово использовали советские писатели-фантасты – коллеги великого француза и которую вполне можно было бы назвать «Метод Верна – Этцеля» или «Два – Жюля – Два». Подобно тому, как под нажимом издателя Жюля Этцеля Жюль Верн превратил польского революционера в индийского принца, а польское восстание 1830 года – в восстание сипаев 1857-го, советские писатели, играя с цензурой, меняли страны, меняли планеты, меняли… Ну да, и этническое происхождение персонажей тоже. Но, подобно тому, как шило из жюль-верновского мешка все равно вылезло – пусть сто лет спустя, – так и многочисленные шила (или фиги) вылезали из мешков и карманов советских писателей. Причем зачастую являли нам поистине удивительные открытия, поскольку цензура все-таки отслеживала именно идеологическую, политическую крамолу, оставляя прочее на периферии внимания. А ведь запрещалась не только идеология, но и эротика, предосудительны были некоторые аспекты криминальной обстановки (отсутствие мафии, отсутствие наркомании, отсутствие маньяков-убийц и пр.), библейские и вообще религиозные аллюзии; наконец, нежелательным считалось появление на страницах советских книг представителей некоторых национальностей. Но главное – не пропустить антисоветчину. Критику власти и «органов». Отыскивая с пристрастием «крамолу» в советской фантастике, цензура порой могла не заметить «фиги в кармане», относящиеся к другим запретным темам.

Китайский язык, господин Мозес и неправедный Иов

Вот как раз о других темах и захотелось мне поговорить. Поскольку политическая и социальная злободневность, скрывавшаяся за соответствующими намеками и маскировкой, рассматривалась неоднократно и подробно. Да и злободневность эта по большей части ушла в прошлое. Куда интереснее, скажем, реминисценции другого рода, возникающие при внимательном чтении.

Например, повесть А. и Б. Стругацких «Отель “У погибшего альпиниста”» (1970). Детектив, написанный, как признавались авторы, под впечатлением от повести Ф. Дюрренматта «Обещание». Дюрренматт своему произведению дал подзаголовок «Отходная детективному жанру». Тут скрыто изрядное лукавство, потому что повесть швейцарского писателя ничуть не стала отходной детективу, напротив: породила целый ряд необычных, странных, но все-таки детективов.

Напомню сюжет повести Стругацких. Она начинается как классический детектив. Маленькая гостиница в горном ущелье, ограниченный круг действующих лиц. Сход лавины, полностью перекрывший единственный выезд из ущелья и изолировавший место действия (оммаж «Чисто английскому убийству» Сирила Хейра). Главный герой Петер Глебски – полицейский инспектор в отпуске. После появления странного человека по имени Луарвик, ищущего одного из гостей, некоего Олафа Андварафорса, хозяин отеля обнаруживает, что Олаф Андварофорс мертв, причем, по мнению Глебски, не просто мертв, а убит. Инспектор Глебски начинает расследование. Результат расследования – неожиданный.

Одного из постояльцев, некоего Хинкуса, главарь гангстерской банды по кличке Чемпион послал следить за другим постояльцем – господином Мозесом, который, по уверениям Хинкуса, член той же банды Вельзевул, главное действующее лицо нескольких громких ограблений банков. Хинкус утверждает, что Мозес-Вельзевул не просто гангстер, а колдун и оборотень, использовавший для ограблений какую-то невероятную магию, но разочаровавшийся в главаре банды и решивший сбежать.

Дальнейшие события приводят к тому, что господин Мозес раскрывает инспектору Глебски свою тайну: разумеется, он не оборотень и не колдун. Господин Мозес с супругой, убитый Олаф, странный Луарвик – вообще не люди, то есть, не земляне, а инопланетяне. Вернее, Мозес и Луарвик инопланетяне, а жена

господина Мозеса Ольга и Олаф – инопланетные роботы. Соответственно, Олаф не убит, просто у него сел аккумулятор. Наивный инопланетянин Мозес (в фантастике инопланетяне обычно наивнее детей, и повесть Стругацких тут не исключение) попался на удочку гангстеров и оказался соучастником весьма тяжелых преступлений, с использованием инопланетных технологий, а вовсе не магии и колдовства. Но теперь господин Мозес во всем разобрался и решил бежать с Земли. За ним и его роботами гонятся гангстеры, а Луарвик – пилот. Сход лавины повредил энергетическую станцию, в результате роботы вышли из строя, и восстановить их может подключение к резервному источнику питания. Ольгу «оживить» удалось, а Олафа необходимо подключить к устройству, которым ранее завладел инспектор Глебски.

Но для Глебски, образцового полицейского, Мозес и его компания – такие же преступники, как преследующие их гангстеры, к тому же – куда более опасные, из-за тех самых фантастических технологий. Поэтому он предпочитает не возвращать прибор Мозесу, а дождаться полиции – и пусть суд решает, кто есть кто и что есть что. Уговоры на него не действуют, хотя он готов допустить, что Мозес – инопланетянин:

«…Господин Мозес, которого вы слышите, это трансляционное устройство. Но может быть, мне придется рискнуть – я оставляю это на самый крайний случай. Если окажется, что убедить вас совершенно невозможно, я рискну. Для меня это почти верная гибель, но тогда вы, может быть, отпустите хотя бы Луарвика. Он-то здесь совсем ни при чем…

И тут я, наконец, рассвирепел.