Хозяин постоялого двора ничего не ведал о «большой воде», опоясывающей землю, но прекрасно знал, что существует русский Туркестан, откуда привозят в Китай очень красивые кожаные сапоги. Мунпа также слышал об урусах, но не представлял точно, где находится их страна. На этом разговор закончился.

На следующий день, когда ослабевший Мунпа, все больше маявшийся лихорадкой, плелся по дороге, он заметил недалеко от обочины обширное водное пространство, похожее на озеро. Этой водой можно было освежить разгоряченные лоб и лицо, и, возможно, она не была горькой, как вода в его бурдюке…

Мунпа сошел с дороги и пошел по иссушенной земле. Странная вещь: по мере того как он продвигался вперед, озеро удалялось. Идти по неровной почве под палящим солнцем становилось трудно. У Мунпа темнело в глазах, и кружилась голова, ему пришлось остановиться и сесть на землю; он прислонился к какому-то бугорку на берегу небольшой впадины, напоминавшей русло пересохшего ручья.

И тут произошло долгожданное чудо. Маячившая вдали вода внезапно оказалась у ног путника. Водная гладь, такого же лазурного цвета, как в родных краях Мунпа, расстилалась насколько хватало глаз. Дрокпа зачарованно смотрел на нее, позабыв обо всех своих тяжких скитаниях, вдыхая кристальный воздух высокогорных лугов, наслаждаясь неизъяснимым блаженством.

И вдруг, совсем рядом с ним, вода на ровной поверхности озера забурлила, раздвинулась, и оттуда вынырнул наг. Нижняя часть его тела, погруженная в воду, являла взору тонкую линию сверкающей чешуи, а в верхней, с человеческими очертаниями, находилось лицо, доброжелательно смотревшее на юношу.

— Мунпа, — произнес наг, — твоя безграничная преданность Учителю заслуживает награды. Сейчас ты ее получишь. Вот бирюза, некогда принесенная мной со дна озера и ныне обретенная вновь. Возьми ее и отнеси почтенному Гьядва Одзэру, который ее ждет.

С этими словами наг протянул Мунпа чудесную бирюзу, равную которой тот никогда раньше не видел. То был необыкновенный камень величиной с птичье яйцо, такой же овальной формы; его голубизна быта ярче и светлее небесной синевы.

Дрожащий Мунпа, охваченный небывалым волнением, протянул руку, и на его раскрытую ладонь лег драгоценный талисман; затем, обессилев от бурных чувств, молодой человек утратил представление о том, что его окружало. Наг и озеро пропали из вида и бесследно исчезли.

Сколько времени Мунпа пребывал в этом бесчувственном состоянии?.. Когда он пришел в себя, приближался закат. Путник сидел, прислонившись к бугорку, и его ноги покоились в небольшой впадине, похожей на русло пересохшего ручья. Его рука была вытянута, и зажатые пальцы сжимали булыжник…

Вода, которую он видел, оказалась миражом, обычным для этих мест явлением; наг и бирюза были сном или видением, вызванным постоянным сосредоточением ума Мунпа на одном и том же предмете. Однако дрокпа из Цинхая усматривал в этом козни демонов. Молодой человек не сомневался в том, что получил бирюзу, ведь он ощущал ее тяжесть в своей руке. Не иначе как один из гуй, о которых ему говорил дао-че, завладел сокровищем, коварно подменив его обычным камнем.

Каким образом избавиться от преследующих его злых духов?.. Мунпа мысленно обратился с этим вопросом к Учителю, но не услышал ответа… И все же он надеялся обрести защиту и поддержку у Тысячи будд; надо было лишь поскорее добраться до Дуньхуана…

Путник уже собирался встать, решив снова выйти на большую дорогу и шагать ночью, как вдруг он услышал за своей спиной тихий смех. Какой-то человек, чьих шагов он не слышал, сказал ему:

— А! Ты тоже здесь?

Мунпа, еще не оправившийся от пережитого потрясения, не понял обращенного к нему вопроса и машинально ответил «да».

Незнакомец снова многозначительно засмеялся.

— Тебе нельзя больше мешкать, — продолжал он, — отсюда еще далеко до стен. Где тебя ждут?

— Я устал, и мне нездоровится, — пожаловался Мунпа, не улавливавший смысла слов собеседника.

— Это досадно, — посочувствовал ему китаец. — Сделай усилие, пойдем вместе. Если ты сразу не встретишь там знакомых, я попрошу своих позаботиться о твоем мешке. Вперед!

— Мы идем па запад? — осведомился встревоженный Мунпа, видя, что его спутник продолжает шагать по полю, вместо того, чтобы выбраться па большую дорогу.

— Конечно. Ведь Аньси на западе. Ты же не собирался идти туда но тракту и входить через ворота, раз я тебя здесь встретил? — насмешливо ответил китаец. — Сдается мне, ты не очень-то хорошо знаешь дорогу. Ты что, здесь в первый раз?

— Да, — сказал Мунпа.

— Вот беда! — воскликнул мужчина. — Не стоило посылать на такое дело, да еще впервые, одного новичка. Тебя же схватят. Ладно! Я тебе помогу. Пошли, просто следуй за мной.

— Вы приобретете заслуги, если поможете паломнику, — произнес Мунпа.

— Ха-ха! — расхохотался китаец, полагая, что Мунпа шутит. — Паломник, паломник, а то как же! Он еще называет это паломничеством!

Внезапно незнакомец умолк.

— А теперь, приятель, хватит болтать, нас не должны услышать, если вдруг они рыскают где-то рядом.

Мунпа не понимал ни слов, ни поведения столь неожиданно появившегося перед ним человека. Он и не пытался это понять. Его ум блуждал где-то далеко, всецело поглощенный новыми колдовскими чарами, посредством которых таинственные силы стремились то ли указать ему дорогу и помочь, то ли погубить его.

Бедный тибетец, теряясь в мучительных раздумьях, следовал за своим проводником, подобно автомату.

Что касается китайца, его голова, напротив, оставалась совершенно ясной и лихорадочно работала, придумывал хитроумный план. Этот человек собирался тайно пронести в Аньси товары, лежавшие у него в мешке. Они облагались пошлиной, которую надо было заплатить при входе в город. Уплата пошлины, естественно, сказалась бы на количестве прибыли, которую торговцу предстояло выручить от продажи товара. Китаец надеялся этого избежать, переправив мешки через крепостные стены с помощью веревок, которые должны были держать его сообщники, караулившие в определенных местах в определенные ночи, как было условлено.

Когда мошенник увидел Мунпа, сидевшего с мешком посреди поля, он принял его за такого же контрабандиста и решил, что тот направляется к стенам Аньси, стараясь не показываться на проезжей дороге. Из-за растерянности молодой тибетец не сумел распознать род занятий китайца, да и тот остался в заблуждении относительно своего попутчика, о чем, впрочем, Мунпа не подозревал.

Однако, несмотря на мнимое родство между ними, китаец вовсе не был расположен проявлять сострадание к собрату, а собирался обойтись с ним совсем по-другому, коль скоро это сулило ему больше выгоды.

«Этот человек глуп, — размышлял мошенник, — либо он пьян и присел, чтобы проспаться после попойки. Когда мы окажемся возле городских стен, я постараюсь пропустить его вперед. С некоторых пор солдаты часто совершают обходы. Если приятель явится во время одного из них, его задержат, и, пока с ним будут разбираться, я смогу подать своим друзьям знак, привязать мешок к веревкам, которые мне сбросят со стены, и они благополучно поднимут его наверх. Если никакого патруля не будет, тем лучше для дурака; похоже, он не в состоянии разыскать тех, к кому его послали, и я переправлю его мешок после своего. Завтра, когда он очухается, мы уладим это дело посредством небольшого выкупа, который он мне заплатит».

Все произошло именно так, как предвидел хитрый плут. Мунпа, продолжавший пребывать в сомнамбулическом состоянии, последовал совету своего спутника и направился к городским стенам один.

Не успел он до них дойти, как его грубо схватили чьи-то руки.

— Эй! Вот ты и попался! — говорили, посмеиваясь, те, кто на него напал. — Что у тебя там в мешке? Твои подельники, небось, собирались переправить его через стены? Знаем мы ваши уловки. Пошли, покажешь нам…

— Я — паломник, — пробормотал Мулла. — Я из Цинхая, иду поклониться Тысяче будд.