— Яцен![74] — воскликнул Мунпа, преисполненный восторга и веры. — Далеко ли отсюда до этого места? — спросил он хозяина.

— Ну, — ответил тот, — путник должен чувствовать истинное расстояние, оно не измеряется в ли[75]. Слабому или усталому человеку путь кажется долгам, а сильный и выносливый путник преодолевает его незаметно. Сдается мне, вы — крепкий малый… и у вас есть чем пополнить свои силы, — прибавил он, глядя, как Мунпа налегает на ножку копченой утки, извлеченную из своего мешка. — Думаю, вы доберетесь туда дня через три-четыре.

Мунпа закончил есть, рассчитался с хозяином постоялого двора и отправился дальше.

Несмотря па воодушевление, которое испытывал наш герой при мысли о том, что ему предстоит встретиться с множеством будд, неизменно мрачный пейзаж, сопутствовавший страннику, начинал действовать на него угнетающе. Ноша казалась ему тяжелее, чем ей полагалось быть. Он медленно продвигался вперед. Вечер наступил, прежде чем Мунпа добрался до постоялого двора, о котором говорил ему вчерашний хозяин как об очередном ориентире, обозначавшем конец еще одного этапа на караванном пути. Недалеко от обочины дорога виднелась группа домов, наполовину занесенных песком. Мунпа решил там расположиться.

Погода благоприятствовала тибетцу; ему посчастливилось странствовать весной. Зимой на той же дороге одинокие усталые путники, опрометчиво засыпающие во время привала, замерзают во сне, в то время как в разгар лета некоторые из них получают солнечный удар из-за сильного зноя. Мунпа же мог прекрасно отдохнуть на мягком песчаном ложе.

Он немного поел и выпил воды из бурдюка. У воды был отвратительный вкус, и она вызвала спазмы у него в желудке.

Наутро Мунпа проснулся разбитым, его бил озноб. Неужели у него снова начался жар?.. Дрокпа был этим немало встревожен, но еще больше удивлен: до того, как оказаться в этом краю демонов, он никогда не болел. В песке, покрывавшем все вокруг саваном, было нечто сверхъестественное.

«Да что же это такое, в самом даче?» — думал обитатель зеленых просторов[76]. Происки демонов были налицо.

— О! Скорее бы выбраться из этого заколдованного места! — отчаянно воскликнул он.

Бедный сифань снова чувствовал, что его окружают враждебные тайные силы. Юноша вспомнил о мирных днях, когда ой жил подле Гьялва Одзэра, почтенного гомчена. Он всем своим существом устремился к Учителю, которому преданно и благоговейно служил. Учителю, ныне застывшему на сиденье для медитации. Своему мертвому Учителю… или он по-прежнему был жив?

Воспоминание о стихах Миларэпы, которые, как слышал Мунпа, монотонно читали ученики Одзэра, внезапно навеяло ему следующую молитву:

Мунпа воздел руки, сложив их в почтительном жесте; слезы катились из его глаз, оставляя борозды на пыльных щеках. Он простерся ниц и долго лежал, уткнувшись лицом в песок, в порыве исступленного благочестия и ожидания.

Однако ему так и не довелось ощутить ласкового прикосновения, свидетельствующего о том, что отеческая рука гуру легла на его голову. Мунпа поднялся. Перед ним по-прежнему расстилалось желтое пространство безжизненной, опустевшей земли.

Но ведь в первый вечер после ухода Мунпа из скита Гьялва Одзэр предстал перед ним, величественный, как Бог, озарив темноту своим сияющим силуэтом. Почему же теперь он отказывался ответить на зов ученика? Очевидно, Мунпа провинился. Он так и не нашел бирюзу, волшебную бирюзу, которую ждал гомчен.

Внезапно молодого человека осенила новая догадка, еще более страшная, чем мысль о собственной вине.

А что, если, пока Одзэр ждал свою жизнь-бирюзу, его жизненные силы таяли? Может быть, он был уже не в состоянии отправить свое тонкое тело туда, где слуга молил его о помощи? Неужели из-за того, что Гьялва Одзэру, чью высшую сущность не смог убить преступник, до сих нор не вернули бирюзу, он теперь и в самом деле умирал, закутанный в темно-гранатовую ризу, умирал где-то там, далеко-далеко, в наглухо закрытом скиту, где три погасшие жертвенные лампады покоились перед гомченом на том же самом столе, где все еще стоял тяжелый бронзовый чайник, ставший орудием убийства? В таком случае он, Мунпа, тоже был убийцей! Он, неспособный принести Учителю бирюзу и помочь ему, тем самым медленно убивал Одзэра…

Мунпа совсем потерял голову. Что ему оставалось делать? Лобзанг, похитивший бирюзу, не мог находиться среди этих песков и тем более продать сокровище в этой глуши. Как же быть?.. Вероятно, следовать совету оракула и ждать «знака», которому предстояло указать ему путь. Дрокпа отправился дальше с тяжелым сердцем, все сильнее страдая от лихорадки. Прошло несколько дней; ежедневные переходы путника становились все более короткими; случалось, он целый день лежал у обочины дороги между двумя песчаными бугорками. Встречая какое-нибудь жилье, Мунпа всякий раз наполнял свой бурдюк, но вода в колодцах была по-прежнему горькой и обжигала желудок.

— Чтобы добраться до Дуньхуана, вам вскоре придется свернуть с большой дороги, — сказал ему как-то вечером хозяин постоялого двора, где он остановился. — Большая дорога ведет к дверям Китая: к Нефритовым Ворогам.

Выражение «двери Китая» вызвала у Мунпа любопытство.

— К дверям Китая? — переспросил он. — Значит, если пойти в другую сторону, то можно оказаться за пределами Китая?

— Да, — рассеянно ответил хозяин.

Хотя Синьцзян, населенный мусульманами, официально числится китайской провинцией, чистокровные китайцы, живущие в центральных областях, считают его чуть ли не другой страной. Это «заграница», как и местность, отделенная от Китая поясом стен, которые я видел, тотчас же решил Мунпа.

Продолжая размышлять, тибетец оживил в памяти географические понятия, признанные в Цо Ньонпо: на свете существуют Тибет, Китай и Индия, а также очень далекая страна, где живут пилинги с белыми глазами[77]. Если выйти за пределы Китая, то вскоре можно встретить большую воду, чутэр[78]. К ней опасно приближаться; по слухам, ни одни человек никогда этого не делал. Это край света, и если подойти слишком близко к берегу, то можно упасть в воду. Это легко понять. Если. играя, поставить на стол крошечную китайскую собачку, то она начинает бегать от одного конца стола к другому. Когда собачка подбегает слишком близко к краю стала, она рискует упасть. Точно так же можно упасть с земли. Но существует тово[79], охраняющее подступы к чутэр и не позволяющее никому к ним приближаться…

Мунпа был вполне доволен своими обширными познаниями в области строения земли. Тем не менее, дабы пополнить эти сведения, он спросил:

— Большая вода очень далеко отсюда?

Выражение «большая вода» навело хозяина постоялого двора на мысль о широкой реке вроде Хуанхэ (Желтая река), протекающей в Ланьду, или о еще более крупном водоеме.

— Конечно, далеко, — ответил он. — Наверное, в краю урусов.