Однако тибетец отказался от этого замысла, не потому что считал его дурным, а по другой причине: Мунпа нашел его неуместным, так как он намеревался отправиться к Тысяче будд и над ним явно простиралось благословение Гьялва Одзэра. С другой стороны, он не хотел брать мула взаймы, чтобы не быть обязанным возвращаться с ним в Сиду.

— Спасибо, — сказал молодой человек хозяйке, — но, чтобы снискать заслуги, следует совершить паломничество пешком. Я возьму съестное и бурдюк, но заплачу за них.

— Ты не будешь ни за что платить, — решительно заявила лавочница. — Для меня это равносильно обиде. Ты оказал мне немало услуг, возьми провизию в качестве платы. Я также дам тебе несколько связок благовонных палочек, преподнеси их от меня буддам.

«Провизия вместо платы, я бы не разбогател, если бы здесь остался. Что касается остального… это бесплатно: ты мне, я тебе», — насмешливо подумал Мунпа.

Все было сказано. Дрокпа пригласили за стол, он не стал ломаться и отужинал с аппетитом.

Розовая лилия не изъявила желания удержать любовника, чтобы провести с ним последний вечер, и молодой человек вернулся к себе. Теперь его душа была спокойна; он знал, что действует согласно плану, намеченному его в высшей степени мудрым Учителем, одно из высших сознаний которого, хуэнь, как сказал дао~че, проявляет о нем заботу. Он лег в постель и сразу же уснул.

Ранним утром слуга сходил за кожаным мешком Мунпа и, доверху наполнив его едой, отдал гостю. Кроме того, он вручил ему бурдюк с водой, свертки с благовонными палочками и пару кожаных сапог.

Мунпа попрощался с хозяйкой и ее приказчиками, а затем со своей тщательно перевязанной ношей вышел на дорогу и пошел на запад, подобно каравану, которому он еще недавно смотрел вслед, глядя, как тот движется к линии горизонта между голубым небом и желтой землей. Но он, Мунпа, был один.

Изрядно нагруженный дрокпа медленно брел по желтой пыльной дороге, пролегавшей среди таких же желтых, пыльных и безлюдных просторов. Окружающий пейзаж напоминал, с более ярко выраженным оттенком мрачного запустения, картины, которые Мунпа лицезрел по дороге в Сиду: тот же умирающий край.

Высокие, местами наполовину обвалившиеся башни стояли вдоль дороги, поодаль от обочины; за ними, на предельном расстоянии, доступном зрительному восприятию, виднелись казавшиеся издали миниатюрными стены, которые, как сказали Мунпа, «огораживали Китай». Он недоумевал, заметив между ними широкие пробоины: что за люди или животные, обитавшие за пределами Китая, не иначе как в краю людоедов и демонов, могли вторгаться сюда через эти зияющие отверстия?

По обочинам дороги царило явное запустение. Там и сям виднелись опустевшие дома и заброшенные деревни. Дома зачастую были почти невредимыми, но из них вынесли все, что можно было унести: деревянные панели, двери и окна, кровельные балки, а их обитателей и след простыл. Людей прогнало отсюда не какое-то внезапное стихийное бедствие, а всего лишь медленное наступление песков, осушавших последнюю воду в редких колодцах и вознамерившихся взять здешнюю жизнь измором с вероломным терпением дьявольской силы, уверенной в своей победе. Желтый песок накапливался с внешней стороны строений, где прежде располагались фермы, проникал в помещения и стойла, ныне лишенные дверей, и образовывал там безобидные холмики, похожие на детские песочные куличи; то были коварные предвестники приближающегося смертоносного натиска.

Мунпа двигался вперед мимо этих кошмарных картин медленным тяжелым шагом. То, что его окружало, не вызываю у него интереса; он знал только, что направляется к Тысяче будд, навстречу неясному чуду, которого ждал, и, глядя на вечернее солнце, садившееся напротив него, всякий раз убеждался, что следует на запад, в направлении, предписанном оракулом.

Ближе к вечеру Мунпа наткнулся на постоялый двор. Заведение состояло из одного лишь огороженного загона для животных, кухни, где спал хозяин, и большой комнаты с кангом во всю ее длину, на котором могли улечься, прижавшись друг другу, дюжина человек, а то и больше. В тот вечер не было ни одного проходящего каравана. Мунпа оказался одни.

— У вас есть еда? — спросил хозяин постоялого двора. — Если ничего нет, я могу вам что-нибудь приготовить.

— У меня есть еда, — ответил Мунпа. — Но я попрошу у вас горячей воды.

— Очень хорошо, — согласился хозяин и направился на кухню.

Оставшись в одиночестве, Мунпа присел па край канга и приступил к осмотру своих запасов.

Разовая лилия щедро снабдила своего гостя всем необходимым. Хотя Мунпа страдал от тяжести этой ноши, сознание того, что ему еще долго не придется заботиться о пропитании, с лихвой компенсировало его усталость.

В мешке лежали несколько толстых круглых караваев, большое количество муки, огромный кусок соленой свинины, три копченые утки, пакеты с гомен[72] и пинг[73], всевозможные приправы и специи, красный стручковый перец, грибы, чай, соль, банка с топленым свиным салом и еще одна с соевым соусом. Наконец Розовая лилия предвидела, что, возможно, в пути Мунпа придется самому готовить себе пищу и положила ему в мешок небольшую кастрюлю, кружку, эмалированную миску и пару палочек. Не мудрено, что дрокпа сгибался под этой тяжестью, но теперь, сидя на канге и разглядывая разложенное перед ним богатство, он радовался и уверенно смотрел в будущее, ибо смысл жизни тибетца заключается в том, чтобы сытно есть. Тем не менее он благоразумно решил экономно расходовать свое добро. Сначала надо было съесть караваи, способные зачерстветь за несколько дней. Затем ему предстояло печь хлеб из муки, которая у него была. Итак, Мунпа взял на кухне одни лишь кипяток, о чем он предупредил хозяина, и приготовил себе большую кружку чая. Перед тем как лечь спать, он тщательно убрал все продукты в мешок, подложил его под голову вместо подушки и, укрывшись одеялом, заснул.

Снились ли дрокпа высокогорные зеленые пастбища и озера с лазурной водой его родного края? Утром, после пробуждения Мунпа об этом не помнил; перед тем как направиться на кухню, он дошел до ворот двора и выглянул наружу; перед ним предстал тот же унылый пейзаж: желтая голая земля без единого бугорка простиралась до самого горизонта… Сущая страна демонов,

— Должно быть, очень скучно здесь жить, — сказал Мунпа хозяину, наливая кипяток для чая.

— О, конечно! Но мне тут недолго остаюсь. Скоро я перееду, как и другие.

— Какие другие?

— Те, кто здесь жил. Разве вы не видели по дороге заброшенные деревни?

— Да, по… почему?

— Песок. Идите сюда.

Хозяин повел Мунпа к воротам и показал ему на холм, возвышавшийся на небольшом расстоянии от них.

— Тут было несколько домов, — сказал он. — Жители уехали отсюда вот уже три года тому назад, и, видите, домов теперь совсем не видно, их завалило песком. А там, левее, смотрите, это ферма. Она еще стоит, но гора песка вокруг нее растет; фермеры уехали в прошлом году. Я уеду следующей зимой, когда колодец пересохнет. Песок, который ветер наносит к задней стене двора, уже почти сравнялся с ее высотой, он того и гляди посыплется внутрь.

— Это какое-то проклятие! — воскликнул Мулла. — Что натворили здешние жители, за что их так наказали?

— Не знаю. Старики рассказывают, что их отцы утверждали, будто при них тут были поля, росли деревья и трава; однажды из Пекина приехали ученые, они рыли землю и нашли развалины больших городов, а также храмов с изображениями Фо, картинами, написанными па стенах, и статуями. Но Гоби все это поглотила… Вы верите в Фо?

— Разумеется, — ответил Мунпа, — я совершаю паломничество к Тысяче будд.

— А! В Дуньхуан! Я никогда там не был, но говорят, что это очень святое место, где много-много будд под землей, столько, что никто не может их сосчитать, а если кто и пытается, то их становится все больше и больше.