Илай кашлянул, пар вырвался облаком:

— Кто они?

Старик кивнул на дверь, его глаза потемнели, как ночь без звёзд:

— Те, что с плетью. Работай, или сгниёшь.

Тишина навалилась, как сугроб, что давил на подвал, и шаги загудели сверху, железо звякнуло, как кости, что ломались под ударом.

Дверь скрипнула, мародёр — тощий, с жёлтыми зубами, что блестели, как кости в снегу — спустился вниз. Ведро в его руках звякнуло о пол, каша, что пахла сыростью и плесенью, смешалась с редкими кусками мяса, что чернели, как угли, тлеющие в золе. Пленники рванулись к еде, руки их дрожали, цепи звенели, как ветер, что рвал лес. Илай поднялся, колени гудели о пол, и шагнул к окну — мутному, что чернело в стене, покрытое коркой грязи. Свет пробился сквозь него, слабый, как свеча, что угасала, и он увидел костёр — вертел, что шипел в огне, зверь, что жарился на нём, его шерсть чернела, как тень, что гудела в памяти.

— Рэй?— вырвалось у Илая, голос сорвался, резанув тишину, как лезвие. Страх хлынул, как мгла, что ждала снаружи, холодный и липкий, как кровь, что запекалась на его запястьях.

— Это Рэй! — крикнул он, голос его гудел, как железо, что ломалось под ударом. Он рванулся к окну, руки его бились о стену, что чернела под пальцами, оставляя следы крови и грязи. Винделор шепнул:

— Илай!— голос тонул в шуме, но Илай кричал: — Рэй!— и бросился к двери, цепи звякнули, пленники замерли, глаза их чернели страхом, как окна заброшенных домов. Мародёр шагнул внутрь, кулак его, тяжёлый, как молот, врезался в висок Илая. Свет померк, тьма хлынула, как снег, что давил на хижину. Тело его рухнуло, колени продавили пол, что пах кровью и отчаянием, и тишина легла тяжёлая, как мгла, что ждала их снаружи, готовая поглотить их навсегда.

Глава 24

Глава 24

Серверная комната гудела низким, глухим рокотом, словно под полом ворочалась уставшая земля, что давно забыла тепло солнца и шепот ветра. Тусклый свет мониторов, холодный и зеленоватый, лился на стены, исчерченные трещинами, где пятна старых карт расплывались, как воспоминания, стёртые временем. Линии дорог и границы, некогда чёткие, теперь казались призраками, растворёнными в пыли, что оседала на всём, как пепел угасшего мира. Администратор архива — человек, чьё имя давно заменили тени и шрамы, — сидел за столом, сгорбившись над стопкой выцветших бумаг. Их края крошились, как сухие листья, что падали под ледяным ветром, а чернила выцвели, превратив слова в едва различимые тени. Лицо его, худое, с сединой, что серебрила виски, и шрамом, что рассекал левую скулу, как рваная рана на старом камне, оставалось неподвижным, словно высеченным из гранита, что видел слишком много зим. Пальцы, испачканные чернилами и въевшейся грязью, скользили по строчкам, что вились, как тропы, ведущие в никуда. Рядом, из динамика, врезанного в стену, доносился голос — ровный, холодный, с едва уловимой насмешкой, что резала тишину, как лезвие, отточенное до совершенства.

— Это Рэй? Они съели Рэя? — голос прорезал гул, зелёный свет на панели мигнул, словно машина взвешивала вопрос, будто он был куском ржавого железа на весах судьбы.

Администратор поднял взгляд, но не на динамик, а в пустоту перед собой, где тени плясали в тусклом свете, отбрасываемом мониторами. Его глаза, серые, как пепел, что покрывал этот мир, смотрели в никуда, будто искали что-то давно потерянное. Он отложил бумаги, пальцы замерли на краю стола, покрытого царапинами и пятнами, словно тот был свидетелем тысяч таких ночей. Короткий, хриплый смешок вырвался из его горла, как треск льда под тяжёлым сапогом.

— Сделай себе ноги и сходи спроси у того парня у костра, — сказал он, кивнув на узкое окошко, вырезанное в стене, как щель в ржавой броне, что едва держалась на болтах. Голос его пропитался усталой иронией, что гудела, как ветер, пробивающийся сквозь щели, холодный и безжалостный.

За мутным стеклом проступали тени: избушки из грубого, потемневшего дерева чернели в ночи, их крыши прогибались под тяжестью времени, как спины стариков, что несли груз прошлого. Редкие фигуры сгорбились у костров, что тлели, как угли, не желавшие гаснуть, несмотря на сырость, что пропитывала воздух. У одного из таких костров сидел человек в ветхом плаще — рваном, с пятнами грязи, что не отстирались ни дождём, ни снегом. Плащ колыхался на ветру, что вился меж домов, как призрак, ищущий покоя. Руки незнакомца, дрожавшие над пламенем, чернели от въевшейся грязи, будто кожа впитала пепел этого мира. Лето стояло в разгаре, но воздух пах не цветами, а сыростью, гниющей травой и дымом, что стелился над землёй, как саван.

Голос из динамика умолк, словно переваривая слова, затем прорезал тишину снова:

— Понимаю вашу иронию, но мне нужны эти данные. Подтверждение статуса Рэя критично для анализа.

Администратор хмыкнул, уголки его губ дрогнули в подобии улыбки, что тут же угасла, как искра в ночи. Он потянулся к портсигару — потёртому, с выгравированным узором, что едва проступал под слоем времени, как память, стёртая годами. Вытащил самокрутку, бумага которой пожелтела, как старые кости, и чиркнул спичкой. Огонёк вспыхнул, осветив на миг его лицо, где шрам казался живым, пульсирующим, как река, что несла боль прошлого. Дым вился к потолку, где щели чернели, как раны, из которых сочилась тьма.

— В следующем файле найдёшь ответ на свой вопрос, — сказал он, голос хриплый, как треск ветвей, что ломались под тяжестью снега. Дым стелился по стеклу, растворяясь в ночи, как надежда, что угасала с каждым днём.

— Хорошо, — ответил голос, ровный, как лезвие, что не знало усталости. — Поняла ваш ответ. Буду ожидать дополнительных данных в следующем файле. Насчёт Тридцать первого, должна ли я сделать запрос на отправку туда продовольствия для жителей?

Администратор выпустил облако дыма, что вилось, как тень, не желающая цепляться за жизнь. Он покачал головой, седые пряди упали на лоб, закрывая глаза, что видели слишком много.

— Нет, — сказал он спокойно, голос стал ниже, как гул ветра, что стихал за стенами, оставляя лишь холод. — По нашим данным, они уже все перебрались в руины. Тридцать первый пуст, как могила, что ждёт своих хозяев.

— Значит, план Нэн всё же сработал? — голос прорезал тишину, зелёный свет мигнул снова, словно машина пыталась уловить оттенки человеческой боли, что витали в воздухе.

Администратор стряхнул пепел в жестяную банку, что звякнула, как эхо, не желающее стихать. Он пожал плечами, движение было медленным, почти ленивым, но в нём сквозила усталость, что копилась годами.

— И да, и нет. Там всё сложно, как всегда.— Он замолчал, взгляд его скользнул к бумагам, где строки вились, как дороги, что вели в никуда, и дым вился к окну, где тени шевелились в ночи, словно призраки, что не нашли покоя.

— По данным о бункерах, — продолжал голос, неумолимый, как время, — должна ли я сделать запрос на отправку туда исследователей?

— Да, — буркнул администратор, пальцы его тёрли шрам, что чернел через скулу, как память о прошлом, что цеплялась за него, как ржавчина к железу. — Сделай. Пусть проверят, что там осталось. Он встал, шаги его загудели по железному полу, покрытому потёками, что блестели, как слёзы старого металла. Подойдя к окошку, он прижался лбом к холодному стеклу, где свет костра дрожал в темноте, как последняя искра надежды.

— Какой длинный путь он преодолел, — сказал он тихо, почти шёпотом, глядя на человека у огня, что грел руки над пламенем. Плащ незнакомца колыхался, как тень, что не знала покоя, и в его фигуре было что-то знакомое — но что, администратор не мог сказать.

— Сколько боли перенёс, — добавил он, голос дрогнул, как лист, что падал под ветром, и дым вился к стеклу, где отражение его лица сливалось с тенью незнакомца.

— Дневники, полученные неделю назад, всё ещё не обработаны, — голос прорезал тишину, ровный, как лезвие, что не знало усталости. — Администратор из другой смены также отложил данный вопрос, ссылаясь на нехватку времени.