На секунду задумавшись, Марфа Ивановна поправила причёску и, хитро взглянув на всю нашу, по правде сказать, начавшую терять терпение компанию, победно возвестила.

— Так, не вызовете!

— Почему же, Марфа Ивановна? — Закатывая глаза и, поинтересовался «хозяин этой земли». И, подпустив немножко иронии в голос, съязвил. — И вообще, откуда, простите пожалуйста, у вас такая всеобъемлющая осведомлённость?

— Так Лёнька и есть слесарь. — Заулыбалась Марфа Ивановна. — Так что, вам нужно сначала его разбудить, а ужо потом он вам замок-то и вскроет!

«Бинго»! — Чуть ли не в голос заржал я.

Круг замкнулся, а куча, прибывшего выполнять свой служебный долг и облечённого властью народа, споткнулась о такую вот, простую и незатейливую, «се ля ви».

— И всё же, можно я от вас позвоню. — С поистине ангельским спокойствием, ещё раз попросил участковый.

— Да, пожалуйста. — Развернулась Мафа Ивановна и скрылась в своей квартире. — Только, бестолку всё это. — Донёсся до нас её, слегка приглушённый голос. — Говорю же вам, слерарёв в управе больше нету.

Дверь участковый не закрывал. Так что мы все были свидетелями его разговора с диспетчером ЖЭУ. Ну, по крайней мере, части озвученной им лично.

— Всё так. — Через полторы минуты, оповести он всех, аккуратно закрывая за собою дверь. — Пескарёв, как мне сказали, «на вызове». А других специалистов подобного рода в управлении нет.

— Я же вам сразу сказал, ломайте дверь! — Снова взял в свои руки бразды правления работник прокуратуры. И, видя совсем неодушевлённое выражение лица Познякова, скрепя сердце, добавил. — Под мою ответственность!

— Коля, Вася! — Кивком головы подозвал нас наш непосредственный начальник. — Давайте, что ли…

Видно было, что участвовать в этом, если можно так выразиться, беспределе, майору нисколько не улыбается. Но и затягивать мероприятие из-за такого, в сущности пустяка, как зарытая спящим алкоголиком дверь, тоже не хотелось.

Будучи младшим, как по возрасту, так и по званию, да и вообще, так как моё имя прозвучало первым, я взбежал по лестнице и, взявшись за ручку, «пошатал» хлипкое дверное полотно.

Сделанная «из говна и палок», то есть, простите, из тонких, в сущности реек, обитых древесноволокнистой плитой, дверь не представляла серьёзной преграды.

И выносилась, если можно так выразится, «с полпинка».

Но вот просто так, за здорово живёшь, причинять ущерб, какой-никакой, а всё-таки частной собственности, мне почему-то не хотелось.

С одной стороны, в любом случае, придётся писать пару-троку отнимающих время и, по своей сути, никому не нужных бумажек. Ну а, с другой… Я поставил себя на место этого бедолаги, и мне его стало жалко.

Пришли, понимаешь, «дорогие товарищи». Принесли бухла. Потом всем вместе культурно отдохнули… Правда, на службу пойти не смог ну, так не мне его за это судить. Думаю, мастер или начальник участка, без меня разберутся, как и чем наказать нерадивого работника.

А тут, ни с того, ни с сего, какие-то, посторонние личности вламываются в, между прочим, охраняемое законом, жилище и приводят входую дверь в состояние полной негодности.

Ведь, и выполненный из соснового бруса косяк, равно как и сделанный из того же материала каркас двери, от моего удара разлетятся в щепки.

А восстановление или, даже скорее замена, будет стоить бедолаге немало времени и нервов. Не говоря уж о материальной составляющей этого, затеянного торопливым работником нашей славной советской прокуратуры, перфоманса. (Кстати, опять не слишком часто употребляемое окружающими слово, да…)

В общем, от этого, пусть даже и «устно-санкционированного» и «полузаконного» взлома хуже будет всем. Не говоря уж об имидже советской милиции. Которая, «по беспределу» врывается в жилища честных советских граждан. И наносит довольно ощутимый вред их материальному благополучию.

— Не надо ломать, товарищ майор. — Повернувшись к нетерпеливо переминавшимся с ноги на ногу начальникам, сообщил я. И, пресекая готовую сорваться с губ, принявшегося набирать в грудь воздуха прокурорского, ругань, быстро пояснил. — Мне проще через балкон залезть. — Тут я преданно взглянул в глаза Познякову, и тихонько добавил. — Да и геморроя меньше…

— А сможете? — Поиграв желваками, недоверчиво смерив меня с ног до головы злым взглядом, задал вопрос старший советник юстиции.

— Да. — Не желая вдаваться в подробности, чётко и коротко ответил я. — Нужно просто попросить жильцов пятого этажа, чтоб пустили в квартиру. Пройду к ним на балкон, а затем спущюсь на четвёртый.

— Хорошо, действуйте! — Отдал команду прокуроский. И я, дождавшись одобряющего кивка моего непосредственного начальника, поднялся на пару пролётов выше.

На звонок, как и в случае с ниже живущим Леонидом Пескарёвым, никто не ответил. На всякий случай понажимав на круглую коричневую пимпу, торчащую из чёрного пластмассового цилиндрика, ещё пару-тройку раз я спустился обратно и развёл руками.

— Нет никого. — Поиграл в капитана-очевидность я. И, обращаясь к нашему капитану, прочно узурпировавшего место за рулём недавно отбитого с боем, (причём дважды, один раз у бандитов, а второй у милицейских хозяйственников) УАЗика, спросил. — Вась, у нас в машине отвёртки, случайно, нету?

— Есть, как не быть. — Тут же ответил мне Василий. И, подняв указательный палец вверх и, при этом, почему-то кося масленым глазом в сторону молоденькой прокурорши, уточнил. — Причём, совсем не случайно а потому, что техника должна быть укомплектована и содержаться в порядке.

«Кот мартовский! Казанова, бля»! — Выругался я про себя. И тут же, столь нелицеприятно охарактеризовав старшего товарища, спрогнозировал его, прямо скажем, невеликие шансы на взаимность именно с этой вот, конкретной, особью противоположного пола. — «Да она на тебя не посмотрит даже, опер зачуханный»!

Что, учитывая немножечко высокомерно-пренебрежительное выражение симпатичной моськи работницы советской юстиции, было более чем вероятно.

И, кстати, никак не вязалось с изредка а, скорее, очень даже часто, бросаемыми на меня любопытными взглядами. Которые я, не особо надеясь на быстрый секс и вообще, хоть какую-нибудь вразумительную взаимность, мужественно и стоически игнорировал.

Ну их нафиг, вышестоящих мадмуазелей. Да ещё со «страшелейтенантскими» погонами и, до кучи, совсем не из нашего ведомства.

Вася было направился вниз и я, дабы на мозолить глаза начальству и я, чтобы не дай Создатель, не спровоцировать ещё какой-нибудь приступ нездорового энтузиазма деятелей славной советской прокуратуры, торопливо двинулся следом.

Пройдусь, ноги не отвалятся. Заодно и ещё раз убежусь, что балконная дверь на четвёртом этаже действительно открыта.

А врезавшаяся в память картинка — не плод моего воспалённого воображения и попытка выдать желаемое за действительность.

Хотя, даже если и заперта то, отковырять штапик или отколупать оконную замазку и вынуть стекло и потом сделать как было, гораздо легче, чем ломать дверь и, тем самым, портить чужое имущество. И, как уже говорил, наносить вред имиджу работникам советской милиции.

Но тут на третьем этаже снова отворилась дверь и на лестничную площадку выглянула вездесущая и, как начинал подозревать, всезнающая, Марфа Ивановна.

— А Грумлёвых нету. — Как ни в чём не бывало, информировала она. И, словно это имело хоть какое-нибудь значение, выдала подробности. — Оба на работе, а дочка ейная в муз училище учится.

Сверху раздалось аж четыре тяжких вздоха а я, даже не оборачиваясь, очень ярко представил, как у прокурорских, участкового и Викеньтьевича, дружно закатываются глаза.

«Да уж… Тяжела ты, милицейская служба». — С иронией подумал я. — «Да и работа офицеров юстиции, тоже не мёдом намазана».

Правда, оборачиваться не стал. Ибо, обладая вполне себе развитым воображением, очень хорошо представлял кислые и унылые, словно они отведали лимона, лица старших по званию.

А, вместо этого, остановился напротив Марфы Ивановны и вежливо поинтересовался.