') Оно высказывалось им в лекщях по истор1н русской литературы в 1917 г. и не знаю, было ли гд*-нибудь зафиксировано.

прочно не установлен. Напротив, шаблонная фраза: «литература — отражен1е жизни» прочно сидела всегда не только в обывательских, но и в литературных кругах. Так, Пыпин в обширном преди-слов1и к своему монументальному труду по истор1и русской литературы неоднократно повторяет это утрамбованное положен1е, как нЪчто несомненное. Вспомните также знаменитую фразу — эпиграф Гоголя: «На зеркало неча пенять, коли рожа крива» (значит, литература — «зеркало»).

Между тем, ничего не может быть нелепее этого мнен1я. Отражен1е всегда призрачно по сравне-н1ю с отражаемым. А литературные образы — Обломов, Платон Каратаев, Передонов — нередко гораздо более отчетливы и реальны, чем живые люди, которые часто в сравнен1и с ними ведут призрачную жизнь, лишены их резких, четких духовных очертан1й. И для меня, например, мой знакомый NN — гораздо более призрачный образ, чем Илья Обломов, отражен1ем котораго, я сказал бы, является мой пр1ятель. Стало быть, наоборот, часто жизнь является отражен1ем литерат>'ры и, во всяком случае, литература — не отражен1е, а творческое преображен1е жизни. И если выраженные в художественной форме идеи Ницше, Ибсена, Толстого, Арцыбашева выросли на почве тех или иных течен1й в обществе, то кто посмеет отрицать, что и они, в свою очередь, оказали глубокое и очень ощутительное вл1ян1е на жизнь, оживив течен1я, из которых они вышли, и вызвав ряд новых.

Здесь надо отметить, что, говоря о вл1ян1и литературных явлен1й на читателей, мы имеем в виду вл1ян1е не только соц1альное, вызванное, напр., «Воскресен1ем» Л. Толстого или «Саниным» (мы не делаем здесь моральной оценки этих явлен1й), но и эстетическое — круговорот читательских интересов, вызванный в соответствующ1я эпохи произведен|ями таких разнородных писателей, как Пушкин, Бальмонт, Северянин, Маяковск1Й. (Под читателями я разумею и критику -— читательск1Й парламент).

Теперь посмотрим, соответствует ли сегодняшнее состоян1е русской литературы установленным нами положен1ям.

Создаются ли у нас художественныя произведе-

Н1Я?

«Балт1йск1Й Альманах»

№ 1.

1923

Да, хотя и в меньшем чнслЬ, чЪм до револющи. Об этом вам скажет каждая книжная витрина.

Доходят ли эти произведен1я до читателей?

Книги недоступны по цЪн'Ь многим. Но издательства, книжные магазины, библ1отеки функц10-нируют — значит, читатели не вывелись.

Наконец, трет1й вопрос — вл1яют ли нын1Ьшн1е писатели на читателей?

Безусловно, н1Ьт. Колеса литературы вертятся в воздух1Ь, стрЪлы ея с роковой неизб-Ьжностью бьют мимо ц'Ьли. Раньше у нас было кип'Ьн1е читательских (и критических) интересов вокруг литературных явлен1й (послЪдн1е запоздалые цвЪты — «Двенадцать» и «Скифы» Блока) — теперь только кип-Ьн1е писательских интересов вокруг литературных течен1й.

Читатель, прочитав, спокойно откладывает новую книгу, и она проходит через его душу, как через прозрачное стекло, не преломляясь, не будя в ней ничего новаго, не д-Ьлая его участником творчества автора, — проходит так, как будто ея и не было.

Итак, вл1ян1я литературы на жизнь теперь н1Ьт, а между тЬм оно — главный нерв литературы.

Основной фактор литературы отсутствует, и жизнь ея не полна. Но н-Ьт и смерти, ибо первые два фактора — наличие писателя ч читателя — существуют. Следовательно — перед нами — ле-тарг1я русской литературы, сон, подобный смерти, жизнь в скрытом виде.

Д1агноз поставлен. Необходимо выяснить причину этого болЬзненнаго состоян1я.

Припоминаю, кому—кажется, Троцкому — принадлежит изречен1е о русской революц1и, справедливое для характеристики всякаго внешня-го переворота в народной жизни:

«Великая русская литература кончилась; началось великое русское яЪлаше.»

Это безусловно верно. Эпохи великих политических потрясена"!, часто благодетельныя по по-следств1ям, всегда характеризуются некоторым упадком искусства. Это оттого, что в так1я эпохи общее вниман1е отвлекается от психики индивидуума, которая является центром вниман1я современной литературы (и других видов искусства).

Этим н парализуется вл1ян1е литературы. Читатель не может, как следует, воспринять подлинное литературное вл1ян1е — новое художественно-выраженное открытие или изследован1е в области душевных переживан1й. А писатель, если он искренен, не в С0СТ0ЯН1И создать его.

А из неискренности вот что выходит.

Во первых (например).

Группа поэтов (назовем: Георг1й Иванов «Сады», Всеволод Рождественск1й «Золотое Веретено», Соголуб «Фим1амы» и ряд других) упорно притворяется, что после 1914-го года времени больше не было. Если бы на этих книжках не

стояла дата, то неизвестно было бы, когда они изданы — в последн1е годы или двадцать лет назад (если не говорить о технике стиха). Дело не в том, чтобы непременно писать о Смольном, войне или Лозанне: о любви, о море, о телеграфных проводах — поэт 1922/3 года безсознательно должен говорить иначе, чем поэт 1902 года. Неуловимый дух эпохи должен жить в нем, как живет он в тревожном ритме Блоковскаго стихотворен1я «Шаги командора», такого, казалось бы, вневре-меннаго по сюжету^). Если этого нет, значит, поэт нарочито притворяется. Именно такое впе-чатлен1е производят названные поэты. И это притворство делает их книги мертвыми, несмотря на отдельныя весьма удачныя стихотворен1я.

Когда писатель — беллетрист пытается войти в гущу современной жизни, он, прежде проникавш1Й в самую ея сердцевину (Ф. Сологуб «Мелк1Й Бес»), ныне роковым образом скользит по поверхности, неизбежно бьет мимо (тот же Сологуб «Заклинательница Змей»). Или, наоборот, тонет в бытье, погрязая в каком-то нео-натурализме, как Шагинян («Своя Судьба»), некоторые Серап1оны.

Во-вторых:

Поэты, пытающ1еся быть, современными, (С. Обрадович: «Стихи о голоде», «Огненная Гавань» др., Сергей Городецк1й:«Серп», часто Брюсов, Маяковск1й) почти всегда скользят по поверхности современности, лишь редко проникая в ея сокровенный смысл. Потому что и этого нельзя сделать нарочно, как нарочно же нельзя отвлечься от современности: и то и другое должно свободно вырасти в х^ше при налич1и благопр1ятных услов1й.

В третьих:

Поэты, пишущ1е о себе или о других поэтах (Н. Клюев: «Четвертый Рим», часто Есенин, Мая-К0ВСК1Й, Мар1енгоф, Кусиков, Шершеневич, Нель-дихен и мног1е друг1е), пишут не для читателей, ■ а для писателей. Их стихи часто пр1обретают чисто професс10нальный интерес — для своей — писательской — "брат1И. Сюда же относится и «знаменитое» выступлен1е Серап1оновых братьев в «Литературных Записках» в прошлом году. Никогда еще писатели так много и так развязно не говорили о себе.

По всему этому сегодня нет ВЛ1ЯН1Я литературы. Оно — электрическая искра между писателем и читателем. Провода соединены, но искры нет. Она пробежит тогда, когда будет включен ток, когда общее вниман1е вернется к психической жизни индивидуума, преодолев вопросы матер1аль-наго и соц1альнаго устроен!я быта.

') Это стнхотворен1е для Блока не случайно: см. теоретическое обоснован1е в конц'Ь его статьи «Кати-лина», гд'Ь Блок устанавливает, что в ритм* настояща-го поэта всегда бьется пульс его эпохи.

№ 1.

1923

«Балт1йск1й Альманах»

71

В этой неизбежное! сейчас от'едмненности литературы от жизни заключается корень преслову-таго «формализма», россШскаго александризма. Раз интерес к произведен1ям литературы существует преимущественно в писательских кругах — вопросы професС10нальные, техническ1е, вопросы формы, естественно, становятся на первый план. Это у теоретиков, а у беллетристов гипертрофируется форма, анекдотическ1й сюжет в ущерб со-Д€ржан1ю, «сказ». То, что прежде было р'Ьд-костью (Ремизов), теперь становится обычным явлен1ем, и так1я крупныя дарован1я, как Всеволод Иванов, Мих. Зощенко, Вяч. Шищков и др. щедро отдают ему дань. Это, безусловно, понижает ценность их пронзведен1й, сокращая круг читателей, для которых они доступны, в глубин'Ь же они при этом не выигрывают.