Ты уходишь, о Африка; тайны свои мне открой; я хочу в Тимбукту, в Диэннею, на озеро Чад, или даже… в Габеш; где, как мы, православный король чернокожих украшен венцом белых перьев, и где золотистые шкуры прыгучих и злых леопардов слетают с плечей, как плащи.

Призывает нас юг, а мы едем на север; из высвистов сирых безгорий, танцуя проносятся бурые мути; и рвутся, и рвутся, и рвутся и все уплясали куда-то, крутя горизонтами; ясны пространства сожженной степи.

Пересадка: пропал «Sable vif»; пролысели, бессилясь чахлыми травами, пятна чистых солонцев не дымящих песками в ослабнувшей буре; редеют они, пропадают и вновь пересадка под Сузою; то – Калаа-Спира.

Подали поезд, – уже настоящий, с комфортом; уже полосатятся пятна палаток; есть люди; и станции – чаще; и – пятна лепящихся домиков – чаще; и – первый белеющий купол в нелысом пространстве; деревья, прижатые в купки, соломою крытые крыши приниженных гурби: Громбалия: почва гребнится; десяток бурнусов чуть веет ленивыми взмахами складок; косматая спаржа; мечети, оливки, уже облетевший миндаль; залиловился издали рог Джабель-Ресса; на миг прорвалось голубое пятно Средиземного моря; сосемся ущельями; вот пролетел Гаммам-Лиф.

И – Радес там стоит на холме минаретами: в блещущей зелени.

Наконец мы увидели Карфаген.

Мы покинули утром Радес; пересели в Тунисе, и вышли на маленькой станции; скучных туристов с биноклями не было с нами; на станции мы увидали лишь несколько скромных колясок, да несколько скромных арабов; мы взяли с собой одного; и без торга уселись в пролетку (здесь цены – по таксе).

Кругом – ни села; зеленели травою холмы; чуть свежеющий ветер ее колебал; зачернела – распашка.

И то – Карфаген.

Карфаген еще ждет своего Мариетта, тая глубочайшие недра столетий: под травкою холмиков; так еще мало раскопок; вот здесь мимо нас проблестит из травы изразец; мы сошли перед тяжелым куском обсеченного камня; две мраморинки я любовно себе опустил в саквояж; они – теплые вовсе от солнца; то – мрамор позднейший: шестого или пятого века, – эпохи, когда молодой Августин, появившись сюда из провинции, стал упиваться риторикой цицероновой мысли, отдавшись страстям; протекает здесь чувственно первый роман Августина; здесь борется он со страстями позднее; здесь он отдается со всей прирожденною страстностью ереси Мани, вступая в ученые споры с приверженцем догмы Христа, здесь встречается с Фаустом, манихейским учителем, против которого уже после составлен трактат «Contra Faustum»; отсюда он едет в Италию, в Рим и Милан. Эти мраморинки, вероятно, собой украшали фронтон величавого здания в Августиново время.

Откуда-то сбоку на нас набегает толпа голоногих мальчишек с камеями и с карфагенскими лампочками; мы их гоним; они продают, вероятно, подделки. Садимся в коляску; и – едем, кругом начинаются всюду осколки развалин; здесь все – поразрыто.

Раскопки недавно велись интенсивно; подробности древнего Карфагена теперь установлены: улицы, виллы и храмы.

А тридцать лет ранее не было здесь ничего: были холмики; вид открывался на море; здесь можно лишь мечтать о былом; но столетием ранее вовсе не знали, что именно здесь восставал Карфаген, что холм Бирзы есть холм Карфагенский, что два озерца перед морем – остатки пунических портов; на это впервые указано было по показаниям одного офицера, Шатобрианом (так, кажется).

В 1875 году кардинал Лавижери настоял на раскопках; теперь установлено место для римского и карфагенского города; много работало братство ученых монахов на этих местах; и до сей поры здесь обитает коллегия белого братства; и белые братья отсюда заходят в Радес: оказать медицинскую помощь; в белейших хитонах и в пурпурных фесках, с крестом на груди, опираясь на палку, они обегают окрестности; многие среди них – археологи.

Обращают внимание остатки огромного акведука эпохи пунических войн: он – обслуживал римлян; уже от обильной кровавыми розами Эль-Арианы (поселка) повсюду – остатки его; и – средь этих холмов; тут же – мраморы римских распавшихся виллочек в веющей зеленью плиты; и вот – следы цирка (арабы разграбили целость руин его: из карфагенского камня построен Тунис); тут же место мучений: бросали подвижников львам, обитавшим в обилии близ Карфагена когда-то: дорогу, ведущую от Карфагена к Тунису, когда-то украсили львами, прикованными цепями к столбам[46].

Вот, в разрытом пространстве, – арена; а около углубленье (как бы коридор): это ход на арену от львиных припрятанных клеток; склонившись над входом из мест кругового партера, ленивые граждане видели бег разъярившихся львов: от прохода к арене; а вот – коридор (уже другой); здесь несли на носилках замученных; надписи на кусках балюстрады; и своды, и ходы; вот – текст одной надписи; он – заклинание[47]: —

– «Божество, хорошо заключи ты в темницу рожденного Фелицатою – Мавра. Пускай он не спит: ты лиши его сна, Фелицатова сына… О Ты, Вседержитель: во ад низведи Фелицатова сына, ты, – Мавра. О ты, повелитель Кампаньи, о ты, повелитель Италии, – Ты, власть которого простирается до болот Ахерузии, Ты низведи прямо в Тартар его; Фелицатова сына… свяжите, схватите и в цепи закуйте его, Фелицатова сына… сожгите все члены его, сердце, прочее все: все сожгите, что будет от Мавра, рожденного Фелицатой»… —

– В одном месте цирка часовенка в память затерзанных львами; и в ней – небольшая колонночка с надписью: «Evasi!»…

Вышли из цирка; мальченок пристал с амулетами; мы – покупаем: один, другой, третий; всего – не накупишь; мальченок, второй – пристает; мы садимся в коляску; араб уж на козлах; мы – тронулись дальше: холм Бирзы на склоне отчетливо разрешается в древнее кладбище… карфагенян: саркофаги; и – черные дыры в земле.

Трехугольною острою крышкой отмечен пунический саркофаг; большинство из них – каменны; здесь в одном месте нашли кучу сваленных старых скелетов; впоследствии обнаружилось: это – все жертвы чумы, бывшей здесь; о ней много рассказано Диодором[48].

Древности, здесь извлеченные, в трех находим пластах: тут арабские древности, относимые к средним векам (из эпохи святого Людовика, бывшего здесь); здесь – следы крестоносцев; есть древности Византии; но более – римских; остатки древнейшего Карфагена встречаются глубже всего, поражая изяществом.

Вот – и сиденья, и сцена театра; вот – ложи; они сохранились вполне; вот – цистерны, или ряд полукруглых отверстий; в отверстиях, точно в пещерах, ютятся теперь бедуины (поселок); из рвани протянуты грязными лбами старухи; бедуинята бросаются к нам:

– «Аа!»

– «Бакшиш!»

– «Но мы – далее!»

Вот и музей; небольшой он; при входе с нас брат (белый брат) берет мзду; мы – проходим. Музей этот – частью раскинутый сад перед зданием скромных размеров, где стены уставлены глыбами пестрых сокровищ; часовня стоит посредине; она – в честь Святого Людовика, некогда здесь опочившего; статуи: вовсе безвкусны они; отразился упадок в них римского творчества: Гений, Виктория (т. е. Победа). Победа имела свой культ в Карфагене: пространство музейного садика – место, где храм Эскулапа увенчал римский Акрополь; а раньше стоял здесь пунический храм; во втором еще веке[49] разрушен был он; стены садика – в досках; на досках ряд надписей (все – по-латыни); под стенами – множество римских амфор; отступя же от стен, – возвышается ряд саркофагов (пунических); многие – малы; господствует мнение, что в них прежде таился лишь пепел сожженных; 300 отроков, 200 младенцев, принес Агофокл в жертву богу Молоху во время осады пунической крепости римскою армией; множество малых гробов указует на множество душ, здесь сожженных когда-то; вон – целая горка их.