Ротмистр стоит в дверях, над которыми числа — 04:44 — не светят привычным бледно-зеленым, а пульсируют алым.

«Боевая тревога»?.. Рой вопросов, как рой мечущихся жалящих насекомых, заполоняет голову. Сметаю их все — прочь! Нужно действовать. В ухе включается «пес», начинает помогать: диктует, что надевать и куда бежать, ровным голосом.

Пацаны четко, стремительно соскакивают с кроватей, облачаются в комбезы. Замечаю: сегодня ни одного незаряженного визора просто нет. Даже у Гани — зеленый огонек.

Пластины комбеза шевелятся, как живые, облегая фигуру. Это тоже… придает собранности.

«Пес» командует: «к транспортному ангару номер… занять места в транспортном средстве согласно регламенту…»

Утрамбовываемся в таблетку. Ту самую. А в соседнюю — Долгоруков и прочие аристократики. Тревожно таращимся друг на друга: что происходит?

Наконец, «пес» сухо рассказывает про боевую задачу: «возникновение очага аномалии на территории жилых кварталов… организация карантинной зоны…» Чего?.. Язык канцелярский, и я с трудом понимаю суть.

Но вдруг боковая створка с грохотом отодвигается. В проеме опять маячит Рокотов.

— Слушай меня! — рявкает ротмистр. — На окраине Поронайска — прорыв Хтони. Ваша задача — участие в карантинном оцеплении. Не геройствовать! Внутрь очага — не лезть! Помнить про откат! Поступаете с экипажем второй машины под командование вахмистра Тещина!

И к нам на свободное место запрыгивает Тещин. На месте ожога у него специальный наруч.

Створка захлопывается, таблетка стремительно трогается.

— Господин вахмистр, — свистящим шепотом спрашивает Ганя, стащив визор, — разрешите обратиться? А что за организация карантина? Зачем он? Это же…

— Заткнулся, шлем нацепил, — устало командует Тещин.

Видно, что он не встревожен и не волнуется. Ну то есть это не главные его эмоции. Вахмистру скорее противно происходящее: он предпочел бы, чтобы все это просто исчезло, провалилось в тартарары. Хотя пока что наоборот — что-то там лезет… из тартараров.

Выскакиваем из машин уже в городе. Я плохо ориентируюсь в Поронайске, но понятно, что это окраина. Двухэтажные бревенчатые бараки, к которым лепятся огородики, соседствуют с коцаными панельками. Буквально край города: пустырь, где мы разворачиваем оцепление, правее переходит в овраг, а за оврагом видна какая-то промзона с ангарами.

Мы, честно говоря, скорее путаемся под ногами. Основной гарнизон четко знает, что делает: р-раз, р-раз! — и прямо на пустыре, перед бронированными машинами, раскатываются катушки «егозы», а поверх начинает мерцать какое-то поле. Бойцы занимают места за машинами, а отдельная группа оцепляет овраг, где что-то подозрительно хлюпает и чавкает, а потом раздается знакомое «уоо-о!» Но и мы по указке «псов» и вахмистра Тещина находим себе места.

Разумных не видно. Пару раз я приметил какие-то силуэты — вроде снага? — но к нам навстречу они не спешат.

— Это снажьи микрорайоны, — громким шепотом подтверждает Ганя. — Задворки.

— Р-разговорчики! — прерывает Тещин.

Ловлю мгновенную мысль «хорошо, что не в кварталах людей очаг Хтони» — и тут же становится стыдно.

Ничего не происходит. Светает. Честно говоря, даже скучно. Единственным развлечением стало, что группа бойцов пошвыряла какие-то гранаты в овраг, и «уо-о!» минут десять звучало с большой обидой. Зато оттуда, из города, периодически доносятся выстрелы и еще — крики. Разные.

Наконец, видим группу снага, спешащих к нам от ближайшего кривого барака. Трое.

— Не приближаться, — командует им в мегафон майор Никитюк, — в противном случае применяем магические средства препятствования и контроля!

Со стороны снага тоже чего-то орут, мол, выпустите, ска! Те еще переговорщики.

— Здесь нет и не будет прохода, — объясняет Никитюк, — проход для эвакуации гражданского населения — на Осенней улице, повторяю: на Осенней улице…

Доносится что-то про тварей: то ли «там твари», то ли мы — твари. Никитюк долдонит свое. Но вот от снага отделяется женщина и решительно бежит к нам — к полосе «егозы». Кричит на бегу. Прислушиваюсь из всех сил.

— Кучу народа Барон не выпускает из школы! Ска! Нах! Помогите!! Там…

— Остановитесь! — перекрывает ее в мегафон майор, ничего не слышно.

— Барон? — спрашиваю у Гани. Соль про него рассказывала, да.

— Авторитет местный! Крутой! У него даже магичка своя — Сабурова, знаешь?

— Они их не выпускают из школы! Чтобы их там сожрали! — блажит снажья баба.

— Не, ну это совсем уже… — в сомнении бормочет Федька.

— И военизированная группировка своя, оснащенная, считай, ЧВК, — с некоторым даже удовольствием объясняет Сицкий. — Наверное, помогают нашим, поскольку чрезвычайная ситуация.

— Помогают — что делать? — спрашиваю я.

— Отставить! — рычит Тещин.

Рассказ женщины вдруг прерывается, и она, издав протяжный вопль ужаса, резко развернувшись, бросается бежать прочь.

— Морок навели, — бубнит Ганя, косясь на Тещина. — Кошмарят! Чтобы без стрельбы.

Женщина, на которую наведена паника, бежит к оврагу. От наших доносятся матюки: «Куда, дура⁈» Другой снага бросается наперехват… и в это время из-за края оврага выхлестывают тонкие щупальца, похожие на спутанные веревки, разносится густой дух водорослей.

Стрекочет пулемет. Часть щупальцев летит лохмотьями, но несколько штук дотягиваются до бегущей, обвивают за руку, за ногу — тащат в овраг.

Я ничего не могу сделать — далеко!! Но… другие? Опытные опричные маги⁈

— Скопин! Бельский! Капустин!

Трое бойцов бросаются на выручку женщине, на ходу метая какие-то колдовские заряды: у одного, кажись, ледяные стрелы, у остальных непонятно. А, вот: у Капустина это призрачные лезвия, которые режут под корень еще несколько пучков щупальцев, но… те, которые уцелели, продолжают тащить снага в овраг и даже не слишком замедлились. Более того, наверх червями лезут новые, которые явно нацелились на троицу опричников.

И…

— Группе отход! — командует Никитюк. И косится отчего-то на нас, курсантов.

Бойцы отступают. Облако водорослевой вони наполняется криками боли — кричит та женщина — и жуткими звуками, причину которых понимать не хочется. Потом крик резко захлебывается. Я не вижу, что там случилось, но замечаю, что у многих бойцов лица побелели. Другие снага уже куда-то исчезли.

— Это ж живая болотина, — бормочет Тещин, — ее даже гранаты вон не взяли, у нее средоточия нет! Там только своих губить! Правильный приказ….

Еще через час получаем задачу выдвигаться вглубь — в город. Кажется неожиданным, что нас, курсантов, не оставляют тут, у периметра. С теми, кто суетится вокруг оврага. Но я уже ничему не удивляюсь.

Медленно двигаемся вперед. Уже без машин, конечно, — малыми группами. Наша девятка по-прежнему под командованием Тещина. Друг от друга не отстаем, а вот сами группы мало-помалу начинают растягиваться, теряться. Чем глубже засасывает застройка, тем больше.

Цель — зачистка улиц. Но Хтонь словно издевается: все неожиданно стало прилично, тихо, обыденно, словно просто идешь по утреннему кварталу, где все еще спят. Даже как-то слишком прилично: в снажьих кварталах должно быть хуже, уж я-то в курсе. А тут не то что ни крови, ни трупов — тут ни бычка, ни граффити. Только цветут цветочки в клумбах из шин, красуются пыльные лебеди (тоже из шин), да над самой роскошной клумбой распят на дереве плюшевый мишка. Но это не Хтонь. Это местные жители все творят.

Неожиданно из окна барака — со второго, верхнего этажа — снова доносится женский крик. Дергаемся, но Тещин осаживает. Начинает докладывать через «пса», что и как. Командует занять места там и тут: напротив входа, напротив окна, видеть друг друга… Ага, проходили на «Решете». Пацаны послушно встают на точки.

А крик раздается снова! Опять!

— Помогите! Помогите мне-е!!

Плюнув, не дожидаясь приказа, бросаюсь к открытой железной двери в подъезд.

— Усольцев, стоять на месте! — вопит в ухе. — Приказ!