Мы сидели и пили чай, как давние друзья, Лиза успокоилась и даже повеселела, чувствуя неведомую ранее для нее поддержку. А я решил поспрашивать ее о мутных делах, что творятся в городе.

– Ты знаешь, Лиза, что в Нижнем Лесовске пропадают люди? – спросил я, глядя ей прямо в глаза.

Она отвела взгляд, скользнула им по полу, выдохнула медленно, будто внутри какая-то тяжесть её давила.

– Что молчишь? – подбодрил я. – Мне можешь довериться. Всё, что скажешь – останется между нами.

– Знаю, что пропадают… Все знают, – сказала она негромко. – Только никто об этом сильно не говорит. Боятся чего-то, опасаются. Власти – молчат. Милиция делает вид, что всё в порядке. А люди… они исчезают, и все, в основном, в районе Чёрного озера. Всегда там.

Такого ответа я и ждал, а потому бровью не повёл и продолжил.

– Ты откуда это знаешь?

– Да кто же не знает? Только вот недавно на одном из этих… вечеров. Ну, ты понял. – Лиза покосилась на меня, а затем кивнула на маленькое занавешенное оконце, за котрым раздавлись звуки гулянки, и щеки у неё чуть покраснели. – Когда они там выпивают, обсуждают всякое между собой, откровенничают… Я сидела рядом, молча. А у женщин-то ухо острое.

– Кто – они?

– Шамба, Мещерский. Ещё один был, не знаю кто. В тени сидел, только голос помню – грубый такой, прокуренный… как будто камнями по стеклу скребёт. Они говорили как раз про озеро. Смеялись. Радовались, что народ туда носа не суёт. Словно так и надо.

– Вот как? – удивленно кивнул. – А что именно обсуждали?

– Не разобрала. Они шептались, бокалами звенели, да всё с подколками. Только один сказал: «Главное – чтобы туда никто не совался. Остальное само решится». А другой ответил: «Так народ и не сунется. Само место отпугивает.»

– Значит, они знают, что там творится?

– Наверное… – Лиза поёжилась. – Ты, пожалуйста, Андрей Григорьевич, не говори, что это я сказала. Они улыбаются, шутят, водку пью… но я видела, как Шамба смотрит, когда кто-то ему перечит. Я их боюсь. А Мещерский… Он может улыбаться тебе в лицо, а потом…

– Убить? – спросил я, глядя на неё в упор. – Может, пропавшие люди как-то связаны с ними?

Она вздрогнула.

– Нет-нет. Я не знаю. Может, и связаны, утверждать не буду. Но то, что в нашем городе могут просто исчезнуть некоторые, такие как я, это запросто. И никто искать не будет. Ни семьи же, ни связей, ни привилегий.

Я откинулся на спинку скамейки.

– Слушай, Лиза. Это все очень странно. Я здесь, чтобы с этим разобраться. Ты сможешь для меня разузнать больше? Про Чёрное озеро и про всё, что здесь творится.

Она на секунду будто онемела, только приоткрыла рот. Наконец, выдохнула:

– Как?

– Ну, просто продолжай слушать, и, если будет что-то интересное, расскажешь.

Она снова остановила на мне внимательный взгляд. Потом кивнула.

– Смогу. Я и сама хочу уехать отсюда, особенно после твоих слов. Только пока не могу. Лето – сезон, деньги идут. А уехать – дело затратное, надо накопить сперва. К осени, может, получится. Я хочу начать нормально, как ты сказал. Без этой всей… дряни.

– Лучше уехать сейчас, – высказался я, жертвуя своим новоиспеченным агентом. – Чем потом.

Она качнула головой.

– Я не из тех, кто прыгает, не зная, где приземлится. Я привыкла твердо стоять на ногах. Ещё немного, и смогу. А пока… я помогу тебе. Всё, что услышу, скажу. Только ты меня прикрой. Если что.

Я посмотрел на неё, и что-то в груди сжалось. Было бы у неё чуть по-другому… может, она бы и не погибла в той жизни. Может, теперь у нас шанс переписать судьбу.

– Договорились, – тихо сказал я. – А пока давай выпьем еще по кружечке чая, пусть все думают, что мы нашли общий язык.

Когда девушка ушла, в баню завалилась пьяненькая ватага. Мещерский, весело рыгнув от ночного шашлыка и тостов, вылез первым, хлопнул меня по плечу:

– Ну что, Андрей Григорьевич, отдохнули? Наша Лиза, небось, как следует вам спинку потерла, а? – подмигнул он, заглядывая мне за спину, взгляд его скользил по дивану у стены.

Я лениво усмехнулся:

– Да, Гавриил Захарович, потерла. Уважила. Спасибо, как говорится, за радушие.

Он довольно фыркнул и уставился в сторону, как бы случайно, туда, где на диванчике в банной комнате лежала простыня. Кристально разглаженная, девственно чистая, даже не примятая. Моргнул, но промолчал.

На следующее утро Мещерский довез меня до моей гостиницы. Я вошел в здание. У стойки, как коза на привязи, уже сидела она – Эльвира Марковна, администраторша. И этот взгляд училки, которая поймала тебя курящим в школьном туалете.

– Здравствуйте, товарищ Петров, – протянула она, карамелью растягивая слова. – Доброе утро вам… Как ваши… колготки?

Я прищурился:

– Тише, Эльвира Марковна, договорились же, всё строго между нами.

Но тут, как из-под земли, нарисовались двое милиционериков. Один в лейтенантской форме, другой сержант. Молоденькие, старательные, ну чисто комсомольцы на отчетном собрании.

– Соловьёв и Крюков, – представился один за двоих с выражением долга на лице. – Поступил сигнал. Гражданин, ваши документы.

Эльвира Марковна хихикнула:

– Попался, значит? Спекулянт! Барыга! Я сообщила, куда надо!

Я вздохнул, как человек, который уже устал объяснять людям прописные истины.

Ну да ладно… парнишки не в курсе, кто я, а мегера и подавно, так что придется объяснить.

– Майор милиции Петров Андрей Григорьевич. Спецгруппа МВД СССР, – я достал удостоверение и сунул в изумленные лица сотрудников.

Глаза у обоих увеличились будто бы раза в два. Оба вытянулись по струнке, козырнули:

– Э-э… виноваты, товарищ майор, – пролепетал старший. – Ошибочка вышла. Мы тут…

– Ничего, бывает. Благодарю за бдительность, лейтенант.

– Разрешите идти?

– Идите, – благосклонно кивнул я.

И, как вихрь, смылись за дверь.

Я повернулся к Эльвире Марковне. Та теперь стояла как вкопанная, с лицом, на котором отражались все стадии сначала побледнения, а потом покраснения.

– Эльвира Марковна, ну что же вы? С вами никаких дел нельзя иметь. Колготки – это было, так сказать, мое прикрытие. Я здесь по очень важному и секретному делу. Надеюсь, теперь вы будете держать язык за зубами. Так вот, слушайте внимательно: никому, слышите, никому ни слова, кто я и что я. Дело государственной важности. Все ясно?

Она охнула, прикрыла рот рукой и зачастила:

– Да, да, да… что же вы сразу не сказали? Я… я…

– Если кто-то будет про меня спрашивать, немедленно меня известите.

– Да, конечно…

Я зашагал к своему номеру, слыша, как сопит на своем посту администратор.

В номере я открыл шкаф, вытащил костюм понаряднее, аккуратно разложил его на кровати. Гладкие зеленые брюки со стрелками, что порезаться можно, светлая рубашка с отутюженным воротом, галстук – всё как положено.

Смахнул с лица остатки сна прохладной водицей в умывальнике. Бритва «Нева» (обошлось всего парой порезов), крем для бритья и ершистый помазок. Одеколон «Шипр» – капельку за уши, для настроения. Чёрный дипломат лёг в левую руку, правой я нащупал кобуру под пиджаком. Время работать.

Здание ОВД Нижнелесовского горисполкома встретило меня кирпичными стенами и низким крыльцом, на котором скакали по теньку воробушки.

Распахнув дверь на пружине, я вошел внутрь. Помещение давно без ремонта, как, впрочем, и многие подобные учреждения в конце восьмидесятых. Пожелтевшие плакаты – «Береги государственное имущество», «Советский милиционер – опора закона!» – встречали посетителей с некоторой иронией в такой обстановке. В углу за стеклом дежурной части уткнулся в обыденную писанину сержант, при моём появлении он встрепенулся было, окинув изучающим взглядом, но, увидев удостоверение, козырнул: проходите.

Кабинет подполковника Бобырева располагался на втором этаже, за покрытой лаком дверью с табличкой «Начальник ОВД». Я постучал и вошел.