Осмотрелся. В комнате стояли две одинаковые узкие кровати с деревянными спинками, покрытые лоснящимися гобеленовыми покрывалами в мелкий цветочек. Между ними – маленькая тумбочка с телефоном. У стены – шкаф, потертый и чуть перекошенный, рядом – стол, на котором стоял графин с двумя гранёными стаканами, покрытыми лёгкой пылью. Под окном – массивная чугунная батарея, выкрашенная в белый. У стены на овальном маленьком столике – телевизор «Рекорд» с комнатной антенной.

Я поставил чемодан у кровати, закатал рукава и первым делом вымыл графин и стаканы. Вода из крана сперва шла ржавая, будто давно спала в трубах, но спустя несколько минут потекла чистая, ледяная. Наполнив графин, я поставил его на стол. Теперь можно и на выход.

Снова прошёл мимо стойки администратора.

– Молодой человек, вы куда? – встрепенулась женщина, приподнявшись в кресле. – А ключ сдать?

– Так я один в номере, – возразил я. – Никого же подселять не будете.

– Сдайте ключ, не положено, – её голос из просто сухого стал строгим.

Я вернулся к стойке и тихо произнёс:

– Ключ я вам оставить не могу, у меня там в номере хранится… – я еще больше понизил голос и поманил женщину пальцем, сам чуть наклонился ближе.

Она недовольно сощурилась, но всё же подалась вперёд, насторожившись.

– Там у меня колготки… – я выдержал паузу. – Нельзя, чтобы кто-то видел.

– Какие колготки? – округлила глаза администраторша.

– Польские, – многозначительно произнёс я. – Много колготок… Вам, кстати, надо?

– Почём? – тут же переспросила она, и глаза у нее заблестели живым интересом.

Я нагнал ещё больше таинственности, подался вперёд и прошептал цену. Администраторша удовлетворённо кивнула и теперь уже сама перешла на шёпот:

– А можно мне две пары? Нет, лучше три… Ещё невестке надо, ага…

– Конечно, можно, только никому, тс-с… – я приложил палец к губам.

– Понимаю, понимаю, – закивала она, быстро поглядывая по сторонам. – Могила…

Я бросил взгляд на табличку за её спиной: «Дежурный администратор: Эльвира Марковна». Подмигнул ей и направился к выходу, прикидывая, где теперь достать три пары капроновых колготок. Пусть даже не польских, а хотя бы белорусских, из Бреста.

Я вышел на улицу, спустился с крыльца и столкнулся с ней.

Старуха.

Худая, небольшого роста, в потёртой кофте и выцветшем платке, который когда-то был синим. Она еле ковыляла, опираясь на тонкую, гладкую палку и шепча что-то себе под нос – слова путались, но в них всё-таки угадывалась осмысленность, будто эта женщина разговаривала с кем-то, кого видела только она.

Я сделал шаг в сторону, инстинктивно пропуская её, но в этот момент она внезапно выронила какой-то свёрток. Кулёк, свернутый из мешковины или чего-то подобного.

Сверток шмякнулся о землю. Я нагнулся, поднял его и протянул ей. Она молча посмотрела на меня. Глаза необычные: не пустые, не мутные, как у стариков, потерявших счёт времени. Нет, эти глаза смотрели на меня пристально, изучающе. Как у человека, который понимает больше, чем должен.

– Вы уронили, – сказал я протягивая сверток.

На ощупь он был тугой. Интересно, что в нем?

Она, однако, протянутое не взяла, будто это была вовсе не её вещь, будто хотела оставить эту посылочку мне. Ну уж нет, скорее всего, там какой-нибудь торф для цветочков или куриный помет для… Даже думать не хочу.

– Москва… – пробормотала она, словно пробуя слово на вкус.

– Что?

– Ты из Москвы… В командировке?

Я не удивился её проницательности. В таких городках все друг друга знают, а определить по мне москвича не так уж сложно: костюмчик из ГУМа, штиблеты по моде, стрижка далеко не сельская. Хотя… разве старушки разбираются в таких вещах?

Не пойму, чего ей надо, но чем-то она меня зацепила, и я к ней тоже присмотрелся. Было в ней что-то… Вроде, обычная бабка с виду, может, царя видала, наверняка пережила войны, коллективизацию…

А всё равно будто что-то не так.

– Может, и в командировке, – пожал я плечами. – А вы кто будете?

– Марфа Петровна я… Меня тут все знают.

– Вот как.

– Хошь, погадаю?

Я прищурился.

– Так вы гадалка?

Старуха фыркнула и сплюнула себе под ноги.

– Тьфу ты, гадалки – у цыган в таборе, шарлатанки! А я – провидица.

– Спасибо, но как-нибудь в другой раз, – сказал я, собираясь её обойти.

Но я не решался далеко отойти, потому что всё ещё не всучил ей обратно свёрток, а бабка шагнула вперёд и перегородила мне путь, да палку свою выставила, будто копьё. Стоит, улыбается. Но не тепло, не по-доброму. Эта улыбка была странная – древняя, знающая.

– Я знала, что ты приедешь.

– Да ну? – скептически хмыкнул я.

Ну-ну. Обычный приём деревенских шарлатанок: сказать что-то расплывчатое, чтобы посеять сомнение, а дальше уже зацепить человека. Ну и ладно, пусть меня раскручивает, меньше сил на наивных горожан останется.

– Ну и? – спросил я, стараясь не выдать раздражения.

– Уезжай.

Я усмехнулся.

– Почему это?

– Ты не первый, кто сюда приезжал.

Я прищурился.

– И что?

Старуха качнула головой, словно вздрагивая.

– Больше их никто не видел.

Я уже куда более внимательно посмотрел на неё.

– О ком вы?

Она чуть подалась вперёд, будто собиралась сказать что-то важное, но лишь выдохнула:

– Уезжай, Петров. Чёрное озеро тебя убьёт.

Я не успел спросить, откуда она знает мою фамилию.

Ничего не успел. Потому что вдруг она рассмеялась.

Но не глухо, не хрипло, как дряхлые старухи, а странно, глубоко, будто эхо плеснулось в пустом колодце.

Я даже чуть вздрогнул. А она в это время не по годам шустро юркнула мимо и засеменила прочь, цепко держась за свою палку.

– Эй! – окликнул я её, но тут же воздух разрезал звук клаксона, заглушив мой голос.

Я повернул голову – это сигналил Мещерский. Он уже стоял возле машины и махал мне рукой.

– Андрей Григорьевич, ну что же вы? Садитесь в машину!

Я проводил старуху взглядом. Она скрылась за углом. Вздохнул и не спеша подошёл к «Волге».

Председатель горисполкома с привычной учтивостью распахнул передо мной дверь «Волги»:

– Ну что, готовы?

– Готов, – кивнул я, усаживаясь в салон. – А что это за старушка была?

– Какая старушка? – Мещерский плюхнулся рядом, поправил светлый костюм.

– С которой я у крыльца гостиницы разговаривал. Только что.

Мещерский нахмурился, чуть подался вперёд, заглядывая мне в лицо.

– Не понял вас, Андрей Григорьевич. Вы так… шутите?

– В каком смысле? – теперь уже нахмурился я. – Это я вас не понял, Гавриил Захарович.

– Да в том смысле, что возле крыльца вы стояли один. Что-то бормотали себе под нос, руками размахивали.

– Один? – я вскинул брови. – Ну нет, я из ума не выжил… Там была бабулька, назвалась Марфой Петровной.

– Гречихина?

– Фамилии не знаю, она не говорила. Так всё-таки я был не один?

Мещерский внимательно посмотрел на меня, будто оценивая, трезв ли я.

– Один, один, Андрей Григорьевич, – медленно проговорил он. – А Марфа Петровна у нас… местная достопримечательность. Как бы это помягче сказать… предсказательница.

Я усмехнулся.

– Гадалка, что ли?

– Ну, если хотите – так. Только народ у нас ей верит. Кто-то даже клянётся, что она будущее видит. Представляете?

– Представляю, – сказал я сухо. – Чего только не говорят.

– Вот и я скептик, атеист до мозга костей, но факт остаётся фактом. Люди к ней ходят. Вопрос только в другом: откуда вы о ней узнали?

– В смысле?

– Да в том смысле, что возле вас никого не было. Миша, скажи! – он хлопнул водителя по угловатому плечу.

– Угу, – пробурчал тот. – Никого больше не было.

Я молчал. В голове неприятно зудела мысль: либо кто-то хочет убедить меня, что я не в себе, либо духи местных провидиц действительно вышли на связь.

Хотя… Скорее всего, тут третье «либо», о котором я пока не знал.