– Кожаный пиджак и вельветовые брюки, я так понимаю, не подойдут…

Алёна махнула ручкой.

– Конечно, нет. Галстук нужен.

– Тогда подходящего костюмчика не имеется, – развел я руками, полагая, что нашёл предлог освободиться от такого официального мероприятия.

– Да, так и есть, – сказала Алёна, но не с грустным вздохом, а решительно, и добавила: – Приходи сегодня с работы пораньше. Поедем тебе костюм выбирать.

– Где? – поморщился я. – У нас в Зарыбинске?

– Ой, Саша, в «Универмаге» в мужском отделе найдется подходящий. Ты просто намекни продавцам, кто ты теперь.

– А, ну да, – закивал я. – Теперь можно не говорить таинственным голосом, что я от Иван Иваныча. Можно быть самим собой в магазинах.

– Теперь другие пусть говорят, что они от Александра Александровича, – рассмеялась Алена. – Чай будешь? Сгущенка есть и печенье.

Когда я вернулся на работу, то увидел, как по коридору несутся Тулуш и Гужевой.

– Что случилось? – тормознул я подчиненных.

– Драка, – выдохнул Гужевой.

– Ну и что? – вскинул я недоуменно бровь. – Пусть участковый занимается. Я думал, пожар приключился у нас.

– Так он и занимается. Вернее, пытается. Этот переросток отличился. Административник Егорушкин, помнишь, которого ты в ресторане «Аист» упаковал?

– Ну? – насторожился я.

– Он беспорядки учинил, прямо на общественных работах.

– Не понял, он что, пьяный? Когда успел?

– Не знаю. Сейчас и проверим. Звонили в дежурную часть, говорят, он на ремонте крыши был задействован, а сейчас там такое устроил… Прораба строительной бригады на дерево загнал. Заведующая детсадом в кабинете от него заперлась. Рабочие сбежали, но одного он, говорят, в бетономешалку засунул и не выпускает.

– Хулиганские пассатижи! – присвистнул я. – Это какая вожжа ему под хвост попала?

– Вот и мы недоумеваем. Вроде, спокойный был. Просто сильно здоровый. Может, ему масса на мозг давит и сосудики какие пережимает, вот и слетел с катушек, – Ваня почесал макушку. – Участковый наш там, но он тоже в кустах прячется. Мы на подмогу поедем.

– Ага, я с вами.

Мы вышли на крыльцо, возле ступенек уже ждал УАЗик дежурной части. Внутри сидел, как всегда в гражданском рванье, пузатый водила Михалыч.

– Михалыч, – заметил я. – Я понимаю, что ты уже давно на пенсии и в любой момент можешь уйти, но коль уж работаешь, будь добр блюсти внешний вид соответствующий. Дежурная машина – лицо милиции. Всегда помыта, как и водитель – всегда чистый.

– Машина у меня блестит, – оправдывался пузач.

– А ты нет, – парировал я. – Привык и в гараже ковыряться, и на выезда в той же самой одежде выезжать. Давай-ка с завтрашнего дня будешь переодеваться.

– Мне проще на пенсию уйти, – пробурчал Михалыч, пробуя меня шантажировать, но не прокатило.

– Ну как знаешь. В кадры зайди, напиши рапорт, я скажу Вдовиной, чтобы с приказом не задерживала. Если хочешь, две недели можешь не отрабатывать, я тебе так подпишу. Только проставиться за уход не забудь, лады?

Водила вздохнул, пошмыгал носом и проговорил:

– Да ладно, я же пошутил… Чего мне дома делать? С бабкой телевизор смотреть да по грядкам ползать? Я лучше с вами… а куда едем-то?

– В детский садик «Теремок».

– А что там? А следак где?

– Пока без него будем разбираться. У тебя пистолет есть?

– В оружейке, я его года два не получал уже…

Я снова аж присвистнул.

– А как ты стрельбы сдаешь?

– Так мне, старому, просто так ставят оценки, даже когда с области проверять приезжают.

– Ладно, со стрельбами не напрягаю, а вот на дежурства пистолет получай. Мало ли какие выезда случаются, а ты прикрыть боевого товарища, если что, не сможешь.

– Да что у нас в Зарыбинске может случиться такого, Сан Саныч?

– Ну не скажи… в последнее время много всего приключается. А вот сейчас, например, психа едем крепить.

– Какого психа? – с тревогой спросил водила.

– Здоровенного. Он там людей на дерево загнал, так что не знаю, как ты без пистолета будешь.

Я воткнул руку в бок, якобы озабоченный готовностью водителя к схватке с буйным «рыбаком».

– Я же водитель. Я в машине подожду, – замотал головой старшина.

– Ты, Михалыч, прежде всего сотрудник милиции, а уже потом водитель. Каждый сотрудник обязан пресекать правонарушения.

– Да знаю я, – тяжко вздохнул пузач и еле слышно добавил: – При Петре Петровиче проще жилось…

– Времена меняются, Михалыч, – твёрдо, но без лишней строгости сказал я. – Мы должны идти в ногу… а вот и садик, заезжай прямо на территорию, видишь – вон, ворота открыты и кто-то машет нам. Видимо, заждались.

Последние слова я уже произнёс с ухмылкой.

– А можно я из машины выходить не буду все-таки? – насупился Михалыч, увидев испуганное лицо дедка-сторожа, который почтительно пропустил машину и перекрестился. – Ну в последний раз, а потом пистолет буду получать…

– Ядрёна сивуха! – вырвалось у меня, а водила аж вздрогнул и покосился в мою сторону, будто хотел убедиться, что перед ним точно не Кулебякин. Но я уже вернулся к сути: – В последний раз, Михалыч. Нам трусливые люди не нужны в милиции.

– Я не трус, – оправдывался старшина. – У меня кошка беременная и дача не убрана, ботву сжечь надо и колышки выдернуть. Да и стар я уже на задержания ходить.

– Ладно… Сиди в машине. Без дачников справимся.

Я, Тулуш и Гужевой выбрались из бобика, осмотрелись. Птички щебечут, солнышко светит, ничего не предвещает беды. Только пусто как-то кругом, будто люди все куда-то испарились.

– Сан Саныч! – из кустов вылез участковый, его бакенбарды тревожно топорщатся, а глаза бегают и виновато опускаются к земле. – Хочу доложить… Егорушкин беснуется, распоясался, гад. Брать его надо, а один я не справлюсь. Это хорошо, что вы втроем приехали… Вот бы еще Мухтара привлечь! Но, думаю, и так справимся.

– Я не понял, Владимирыч, – строго смерил я лейтенанта взглядом. – Ты безоружного суточника взять не можешь? Тебе ствол для чего дан? Девять миллиметров, восемь патронов и запасной магазин.

– Так я это самое, – потупил взор лейтенант. – Тоже без оружия…

– Как так? А в кобуре чего лежит? – кивнул я на пухлую кобуру на поясе милиционера.

– Пенопласта кусок.

– Чего? – от удивления по слогам произнёс я.

– Извини, Саныч. Мне на постоянку табельное не дали. Выговор на мне висит. К тому же чуть ли аморалку не приписали. Дескать, женат, а замечен в сомнительных любовных связях. Так в характеристике написали на комиссии, и решила комиссия, что неблагонадежен участковый Рукосуев для такого ответственного дела, как владение пистолетом на постоянной основе. И зарубили мне табельное.

И руками развёл.

– Что за ерундистика? При чем тут любвеобильность? – нахмурился я, вспоминая его роман с погибшей инспекторшей паспортного стола. – Это-то здесь при чем?

– А вот у партбюро нашего надо спросить. Они же меня чуть из партии не исключили. Лишь за то, что человек влюбился. Эх…

– Ладно, потом разберемся – и будет тебе пистолет на постоянку. Но почему пенопласт? Почему не получил в оружейке пистолет?

– Да там дежурному, как всегда, некогда оружие выдать… Пока его дождешься, пока он перетрындит со всеми по телефону, пока журналы заполнит. Бесит меня Баночкин, занятой, видите ли. Вот и повадился я с пенопластом ходить. Когда кобура закрыта, и не видно даже, что без оружия.

– Выговор бы тебе еще один влепить, но на первый раз прощаю. Чтобы такое в последний раз было, ясно? – строго переспросил я. – Получай пистолет, когда на работу выходишь, не семечки ведь тут щёлкаем.

– Так точно!

– Где у вас тут Егорушкин?

– Так вон он сидит, разбойник, – кивнул лейтенант на громилу, что развалился на лавочке во дворике детского садика и мирно уплетал булку. Он откусывал от батона, как есть, и запивал кефиром из стеклянной бутылки с широким горлом.