Страна живительной прохлады Лесов и гор гудящих, где Всклокоченные водопады Ревут, как будто быть беде; Для нас священная навеки Страна, ты помнишь ли, скажи, Тот день, как из Варягов в Греки Пошли суровые мужи? Ответь, ужели так и надо, Чтоб был, свидетель злых обид, У золотых ворот Царьграда Забыт Олегов медный щит? Чтобы в томительные бреды Опять поникла, как вчера, Для славы, силы и победы Тобой подъятая сестра? И неужель твой ветер свежий Вотще нам в уши сладко выл, К Руси славянской, печенежьей Вотще твой Рюрик приходил? Я ничего не понимаю, горы: Ваш гимн поет кощунство иль псалом, И вы, смотрясь в холодные озера, Молитвой заняты иль колдовством? Здесь с криками чудовищных глумлений, Как сатана на огненном коне, Пер Гюнт летал на бешеном олене По самой неприступной крутизне. И, царств земных непризнанный наследник, Единый побежденный до конца, Не здесь ли Бранд, суровый проповедник, Сдвигал лавины именем Творца? А вечный снег и синяя, как чаша Сапфирная, сокровищница льда! Страшна земля, такая же, как наша, Но не рождающая никогда. И дивны эти неземные лица, Чьи кудри — снег, чьи очи — дыры в ад, С чьих щек, изрытых бурями, струится, Как борода седая, водопад. О да, мы из расы Завоевателей древних, Взносивших над Северным морем Широкий крашеный парус И прыгавших с длинных стругов На плоский берег нормандский — В пределы старинных княжеств Пожары вносить и смерть. Уже не одно столетье Вот так мы бродим по миру, Мы бродим и трубим в трубы, Мы бродим и бьем в барабаны: — Не нужны ли крепкие руки, Не нужно ли твердое сердце И красная кровь не нужна ли Республике иль королю? — Эй, мальчик, неси нам Вина скорее, Малаги, портвейну, А главное — виски! Ну, что там такое: Подводная лодка, Плавучая мина? На это есть моряки! О да, мы из расы Завоевателей древних, Которым вечно скитаться, Срываться с высоких башен, Тонуть в седых океанах И буйной кровью своею Поить ненасытных пьяниц — Железо, сталь и свинец. Но все-таки песни слагают Поэты на разных наречьях, И западных, и восточных, Но все-таки молят монахи В Мадриде и на Афоне, Как свечи горя перед Богом, Но все-таки женщины грезят — О нас, и только о нас. Зачем он мне снился, смятенный, нестройный, Рожденный из глуби не наших времен, Тот сон о Стокгольме, такой беспокойный, Такой уж почти и не радостный сон… Быть может, был праздник, не знаю наверно, Но только все колокол, колокол звал; Как мощный орган, потрясенный безмерно, Весь город молился, гудел, грохотал. Стоял на горе я, как будто народу О чем-то хотел проповедовать я, И видел прозрачную тихую воду, Окрестные рощи, леса и поля. «О Боже, — вскричал я в тревоге, — что, если Страна эта истинно родина мне? Не здесь ли любил я и умер не здесь ли, В зеленой и солнечной этой стране?» И понял, что я заблудился навеки В слепых переходах пространств и времен, А где-то струятся родимые реки, К которым мне путь навсегда запрещен. Эльга, Эльга! — звучало над полями, Где ломали друг другу крестцы С голубыми, свирепыми глазами И жилистыми руками молодцы. Ольга, Ольга! — вопили древляне С волосами желтыми, как мед, Выцарапывая в раскаленной бане Окровавленными ногтями ход. И за дальними морями чужими Не уставала звенеть, То же звонкое вызванивая имя, Варяжская сталь в византийскую медь. Все забыл я, что помнил ране, Христианские имена, И твое лишь имя, Ольга, для моей гортани Слаще самого старого вина. Год за годом все неизбежней Запевают в крови века, Опьянен я тяжестью прежней Скандинавского костяка. Древних ратей воин отсталый, К этой жизни затая вражду, Сумасшедших сводов Валгаллы, Славных битв и пиров я жду. Вижу череп с брагой хмельною, Бычьи розовые хребты, И валькирией надо мною, Ольга, Ольга, кружишь ты. Зачарованный викинг, я шел по земле, Я в душе согласил жизнь потока и скал, Я скрывался во мгле на моем корабле, Ничего не просил, ничего не желал. В ярком солнечном свете — надменный павлин, В час ненастья — внезапно свирепый орел, Я в тревоге пучин встретил остров ундин, Я летучее счастье, блуждая, нашел. Да, я знал, оно жило и пело давно, В дикой буре его сохранилась печать, И смеялось оно, опускаясь на дно, Поднимаясь к лазури, смеялось опять. Изумрудьем покрыло земные пути. Зажигало лиловьем морскую волну… Я не смел подойти и не мог отойти И не в силах был словом порвать тишину. |
