Особенно интересен рассказ «Друг», в котором польский писатель выдвигает гипотезу о возможности создания электронной машины, которая может объять и подменить собой все человечество. Вот где царит ужас человека перед своим созданием: «Я мог все, все – какая чудовищность! Я обращался мыслью к космосу, вступал в него, рассматривал планы преобразования планет или же распространения особей, подобных мне, – все это перемежалось приступами бешенства, когда сознание собственной бессмысленности, тщетности всех начинаний приводило меня на грань взрыва, когда я чувствовал себя горой динамита, вопиющей об искре, о возврате через взрыв в ничто».
Этот тонкий психологический этюд, заставляющий вспомнить лучшие вещи Конан Дойла, Уэллса или «Крысолова» А. Грина, было
бы неправильно приравнивать к угрюмым фантазиям некоторых современных американских «фантастов». У одного из них я познакомился с идеей о том, что человечество якобы является специфической формой звездообразования. А именно человеческое общество (пленка на земле) в процессе своего исторического развития открывает термоядерное оружие и в борьбе друг с другом взрывает земной охладевший шар, снова превращает его в звезду.
Нет, у С. Лема другое, совсем другое. У него пафос Прометея, который не хочет признать богом неумолимую Природу-Машину.
Будущее, которое люди социалистических государств во главе с СССР как бы держат в своих руках, ощупывают его, мнут, как глину, придавая ему заданные формы и параметры, словно скульптор, приступивший к воплощению своих замыслов, – естественно, рождает у нас всех особое чувство близких возможностей. Мечты входят в программы и становятся предметом практического планирования. Разумеется, такая атмосфера благоприятствует развитию научнофантастического жанра. Однако мне бы хотелось подчеркнуть в заключение важность первой части этой формулировки, – важность научного подхода. Как-то мне пришлось слушать передававшуюся по московскому телевидению одну из программ о будущем человеке (они передаются довольно часто). К сожалению, этот разговор больше походил на новогоднюю елку, где каждый придумывал наилучшие подарки для будущего человека: он будет самым умным, самым благородным, он будет горячо любить и т. п. Признавалось даже право на ревность. Но главные детерминирующие факторы: автоматика, население, характер коммунистической цивилизации, возрастание объема информации и т. п. – все это осталось за пределами интересов мечтателей. А между тем вопрос стоит не о праве на ревность, но о содержании самого понятия гуманизм. Где границы человека и человеческого? На этот вопрос попытался ответить французский писатель Веркор (пожалуй, скорее, запутать его) своим философски двусмысленным романом «Люди или животные?». Во всяком случае, Веркор (и в этом его заслуга) обнажил саму проблему, хотя и повернул ее биологически в прошлое. В нашем изменяющемся мире поставлена практическая задача построения нового человека. В каком смысле? В каких границах и в каком направлении? Какие социальные и научно-технические факторы ввиду коренных изменений в грядущем условий труда видоизменят самого человека?
Мы можем представить себе любые картины и растительного рая, и технического рая. И ада озверения после атомной войны, и ада машинизации людей. Но в конце концов дело не в художественных фантазиях. Человек будущего будет формироваться теми силами, которые заложены сегодня, которые действуют. Человек будет изменяться. Но все же я думаю, что, освобождаясь от грязи и скверны прошлого, собственнической эры, эры разобщенности, человек не идет к тысячелетнему, пусть и заслуженному отдыху после тысячелетних страданий. К. Федин пишет, что нас ждет мир гармонии и поэзии. В известной мере это так. Но мне представляется, что человек будущего будет не только поэтом, но и философом и героем.
2πR – есть всегда формула окружности. Законы природы остаются законами природы. Человек никогда не примирится с их властью. Он всегда будет ощущать диспропорцию своего сознания и бытия. Вот почему он будет не гиперболийцем с венком на голове, но вечным Фаустом с оружием числа.
1961
1 Мортон А.Л. Английская утопия. М.: Изд. иностранной литературы, 1956. С. 247.
2 «Как часто меня утешает мысль о варварстве, снова овладевающем миром... Я обычно приходил в отчаяние при мысли о том, что то, что современные идиоты называют прогрессом, будет продолжаться и дальше совершенствоваться; к счастью, я теперь знаю, что все это внезапно прекратится, я имею в виду внезапно – по внешним признакам, как это было в дни Ноя» (цитирую по книге А. Мортона «Английская утопия», стр. 193).
3 См. Свентоховский А. История утопии. М., 1910. С. 27.
4 Николас Гэппи. В стране Ваи-Ваи. М.: Географгиз,1961. С. 243.
5 Стругацкие А. и Б. От бесконечности тайн к бесконечности знаний // Техника молодежи. 1961. № 10.
6 Томас Мор. Утопия, изд. 4-е. Харьков, 1923. С. 84
7 Цитирую по книге А. Мортона, стр. 205.
8 Луначарский А.В. Статьи о литературе. М.: Гослитиздат, 1957. С. 305.
9 Нильс Бор. Атомная физика и человеческое познание. М.: Изд. иностранной литературы, 1961. С. 115.
10 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. V. С. 477–478.
11 В гл. «Контуры предвидимого будущего» в кн. «Мир без войны». М.: Изд. иностранной литературы, 1960. С. 447–449
Корнелий Зелинский (справа) с сестрой Тамарой и братом Вячеславом. 1904
Удостоверение Совнаркома УССР, 1922
Страница сборника «Мена всех», 1924. Худ. Н. Купреянов
Обложка первого сборника конструктивистов, 1924 худ. Н. Купреянов
Обложка сборника «Госплан литературы», 1925 худ. Н. Купреянов
Страница сборника «Госплан литературы» с автографами Д. Туманного (Н. Панова),
К. Зелинского, И. Сельвинского, В. Инбер, Б. Агапова, Н. Купреянова, А. Фрумкина
Корреспондент газеты "Известия". Париж, 1926
Заседание литературного центра конструктивистов. 1929. Слева направо:
А. Квятковский, В. Асмус, Э. Багрицкий, К. Зелинский, А. Адуев, И. Сельвинский,
Б. Агапов, В. Луговской, В. Инбер, Г. Гаузнер, Е. Габрилович.
Группа конструктивистов. 1926. Слева направо: В. Луговской, В. Инбер, К. Зелинский,
Г. Гаузнер, И. Сельвинский, А. Квятковский, Б. Агапов, Р. Ковнер (секретарь группы), Н. Панов.
Шарж 30-х гг.
Портрет работы худ. Н. Верейского, 1933.
В кабинете А.М. Горького. 1934. Фото М. Пешкова