Один из читателей сообщает, что в его проектном институте, в котором работают более пятисот инженеров, техников, архитекторов, большинство «являются сторонниками идеологии, защищаемой инженером Полетаевым, и проявляют мало интереса к литературе или музыке». В институте пробовали привить его работникам любовь к современной литературе, искусству, устраивали лекции и т. п., но на них едва ли приходило два десятка человек.
Правда, в ответ на этот пример можно привести три или пять противоположных примеров, которые будут свидетельствовать о том, что профессора математики, химии являются или музыкантами, или ценителями литературы и т. п. Я уже не говорю о рабочей молодежи, которая, конечно, тянется к произведениям искусства.
Но вот другое большое и умное письмо химика Н. Айзенштадт (Ленинград), которая пишет: «Если говорить не только о поэзии, а об искусстве в целом, то нельзя пройти мимо равнодушия, с которым относится большая часть технической интеллигенции к вопросам искусства. Причем не подумайте, что это какие-нибудь подвижники на поприще науки, занятые ею денно и нощно. Ничего подобного! Науке отдаются только часы, отведенные по расписанию».
Примером того, что многим людям представляется внутренне, психологически неприемлемой сама идея диспропорции в развитии науки и искусства, является значительное число писем, в которых читатели не видят даже предмета для спора. Многие читатели считают нелепостью возможность неприятия искусства или равнодушия к нему, как нелепо всякое варварство. «Не осуждать, а жалеть таких людей надо», – пишет агроном И. Островской из Тамбова.
Инженер-проектировщик М. Яблокова (Ленинград) пишет, что «точного разграничения науки и искусства не то что не может быть, но одно не может существовать без другого». Более того, по мнению инженера, «пальму первенства» всегда держали гуманитарные науки, искусство. И еще более того, искусство помогало рождению технической мысли. Об отсутствии предмета для спора говорилось и в выступлении одной студентки на диспуте по статье «Камо грядеши?» в Московском университете имени Ломоносова, собравшем большую аудиторию не только студентов-филологов, но и физиков и математиков.
Конечно, в жизни мы воспринимаем творческие противоположности человека, проявляющиеся в науке и искусстве в их единстве. Но социально-исторические причины могут вызывать и вызывают, как мы видели, нарушения единства и равновесия, что, в свою очередь, является толчком к новому развитию. Можно заметить, что диспропорции в развитии отдельных участков фронта человеческой культуры в гораздо большей степени дают себя знать в условиях буржуазного строя. Например, в Англии тот же профессор Р.Е. Пайерлс пишет во «Введении» к своей книге:
«В наши дни преобладания специального образования можно услышать о типе ученого или инженера, духовные интересы которого ограничены узкой областью и в чьем образовании полностью пре-небрегалось общечеловеческими ценностями, включая искусство и гуманитарные науки. Вполне возможно, такой тип действительно существует, хотя он был бы совершенно не похож на большинство знакомых мне ученых и инженеров. Однако я уверен, что существует также другая крайность, именно человек, чье воспитание ограничивалось искусством и гуманитарными науками и чьи интересы далеки от естественных наук».
Надо сказать, что крайности в формировании интеллигенции научно-технического и гуманитарного склада в Англии получили гораздо более острый характер, нежели о том писал бирмингамский профессор. В частности, на эту тему выступил известный писатель и физик Чарльз Сноу с лекцией «Две культуры и научная революция», прочитанной им в Королевском институте на традиционных научных чтениях. Эта лекция в Англии вызвала широкий отклик по преимуществу со стороны ученых, которые обрушились на снобизм и отсталость современной английской литературы. В дискуссии приняли участие такие видные ученые, как философ Бертран Рассел, физик Дж. Кокрофт и др. Но это выступление Сноу имело широкий отклик не только в Англии, но и в других странах, и прежде всего в Америке (где эта тема в статье физика Клинга впервые была поднята еще в 1956 году).
В частности, Чарльз Сноу отметил как особую черту в советской литературе, отличающую ее от английской, что в произведениях советских писателей сквозит страстная вера в образование, в науку, чего не скажешь о многих современных английских романах.
У нас нет раскола между инженерами и «гуманитариями», в особенности среди молодых. Но сами противоречия и неравномерности, очевидно, как мы видели по вышеприведенным примерам, налицо. Отнюдь не полезно их замазывать. Проще пожать плечами: «от чего пальба и крики и эскадра на Неве», нежели продумать выводы, которые приходится сделать из того, что современная научная революция рождает и иной тип мышления, тип восприятия мира.
Очевидно, этот вопрос приобрел общественное значение, и в него необходимо внести ясность. В жизни человека иногда происходят такие случаи, когда малая часть заслоняет целое и когда одно случайное выступление, эпизод приобретают неправомерный характер. Так получилось и с инженером Полетаевым, который, очевидно, помимо своей воли неожиданно стал своеобразным символом или знаменем нигилистических тенденций отрицания искусства и т. п.
Но в действительности инженер И. Полетаев вовсе не является каким-то варваром, посягнувшим на искусство и его общественновоспитательную роль. И. Полетаев – автор не только дразнящей, вызвавшей общественный шум заметки в «Комсомольской правде», но и автор смелой и глубокой по своим философским обобщениям (хотя в этом и спорной) книги «Сигнал» (1958). Это книга широко образованного ученого и едва ли не лучшая книга о проблемах кибернетики в нашей литературе. Она с замечательной ясностью раскрывает читателю принципы и перспективы научной революции, происходящей ныне в мире в связи с широким вводом в действие в различных областях автоматики и кибернетических устройств. Эта книга интересна не только с познавательной и философской стороны. Она может являться ключом и к психологии тех людей, у которых поэзия теорий, идей, экспериментов, открытий захватывает воображение. И. Полетаев справедливо пишет, что человек, несомненно, многому учится у машины. «Оператор-программист, формулирующий задачу для машины, не только обладает специальными знаниями. Выражаясь образно, машина воспитывает его мыслить иначе, строже, не допускать произвольных толкований и необоснованных решений».
Безусловно, машины, кибернетические устройства и сама наука не только представляют собой творения человеческого мозга, но и взаимодействуют с ним, подобно воздействию музыки на человека,
которая тоже есть человеческое творение. Вот почему можно понять (хотя и не принять) даже озорной выпад «против Баха» со стороны человека, который знает, что при помощи кибернетических устройств «сейчас уже не представляют редкости демонстрации сочиненной подобным образом музыки, например, в стиле Баха и Вивальди. Утверждается, что мелодии ковбойских песен хорошо имитируются с помощью случайного процесса марковского типа, то есть процесса, у которого выбор следующей ноты зависит по вероятности только от непосредственно предшествующей».
Более подробное освещение кибернетической обработки (при помощи быстродействующей электронной вычислительной машины) музыкальных построений (в частности, ковбойских песенок) мы находим в только что вышедшем втором дополненном издании талантливой книги математиков А.М. Яглома и И.М. Яглома «Вероятность и информация». Кстати, это, пожалуй, единственная на русском языке книга, в которой некоторые чисто филологические проблемы освещаются с точки зрения кибернетики. В ней на ясных примерах доказывается, почему кибернетические методы могут отступать перед художественной литературой, которой присуща «низкая избыточность», когда преобладает не просто информация, поддающаяся машинной обработке, но преобладает индивидуальность, человеческое лицо, стиль, свой почерк. Недаром французский биолог и автор книги «Кибернетика» Поль Косса сказал (перефразируя его), что вторжение кибернетики останавливается на опушке того, что можно назвать «темным лесом поэта».
