Первое, что я заметил, когда мы сели, было отсутствие каких-либо мелких предметов – книг, газет или ламп – и я, возможно, несколько грубо обратил на это внимание Эдвара.

– Все, что вы пожелаете, будет вам предоставлено, – объяснил он с улыбкой.

Потом встал и подошел к задрапированной стене. Раздвинув складки портьер, он показал мне металлическую стену, покрытую циферблатами и приборами. Я обратил особое внимание на маленький экран, похожий на экран для кинофильмов. Позже я обнаружил, что он служил не только для развлечения, показывая звуковые картинки, автоматически проецируемые из центрального офиса, но для просмотра новостей и общения, выполняя функции телефона.

– Не хотите ли позавтракать? – спросил меня Эдвар.

Я с готовностью согласился, и он нажал несколько кнопок на стене. Минуту или две спустя небольшая секция стены открылась, и появился поднос. Эдвард поставил его на столик рядом с моим креслом.

– Мы уже позавтракали, – объяснил он, и я принялся за еду с бо́льшим аппетитом, чем предполагал. Это было простое блюдо с легким экзотическим привкусом, но без каких-либо необычных ингредиентов. По ходу трапезы я задавал Эдвару вопросы.

– Ваша жизнь удивительно централизована, – сказал я. – Очевидно, все, что вам нужно, доставляется в ваши комнаты в мгновение ока.

– Да, – улыбнулся он, – это упрощает жизнь. У нас очень мало потребностей. Многие из них удовлетворяются во время сна, например, очистка и, если хотите, питание. Мы можем учиться, пока спим, получая факты, которые, возможно, захотим использовать позже, посредством прибора, воздействующего на подсознание. Те циферблаты, что вы видите, предназначены главным образом для того, чтобы доставлять нам удовольствие. Если мы хотим, чтобы нам подавали еду по старинке, как в вашем случае, мы можем сделать так же, но мы приберегаем такой вариант для тех случаев, когда нам хочется чего-нибудь вкусненького. Мы можем слушать музыку в любое время… – он остановился – Не хотите ли послушать музыку?

– Это было бы прекрасно, – ответил я ему.

Он подошел к стене и снова покрутил циферблаты. Через мгновение комната наполнилась приглушенными звуками спокойной, меланхоличной музыки – Грига или какого-то другого композитора, с которым я был незнаком, экзотической и напоминающей его по настроению, спокойной и тихой, с оттенком остро-сладкой боли. Некоторое время я слушал ее в тишине. Однако она была настолько тонкой и всепроникающей, что, казалось, воздействовала непосредственно на подсознание, так что слушатель мог продолжать думать и говорить, не теряя ощущения мелодии.

– У вас нет личных вещей? – спросил я. – Вещей, которыми вы ни с кем не делитесь? Может быть, ваши собственные книги, музыка, украшения?

– Они нам не нужны, – ответил он и, немного подумав, добавил: – У нас есть свои эмоции и своя работа – вот и все. Нас не интересуют драгоценности или украшения сами по себе. Вещи, которыми мы пользуемся и которые видим ежедневно, прекрасны по своей сути, воплощая в себе их незаменимую полезность и творческий дух, стоящий за их дизайном. Наши инструменты и мебель красивы в соответствии с нашими собственными представлениями о красоте – как вы можете видеть.

Он обвел рукой комнату.

– А кто подает вам эти блюда, играет музыку и дает знания, усваиваемые вами во сне? Кто выполняет всю эту работу?

– Мы все выполняем работу. У каждого из нас есть своя работа. Каждый из нас – мастер своего дела и творческий художник. Основная работа выполняется машинами – наши машины являются основой нашей жизни. Но у нас есть люди, хорошо обученные и по темпераменту соответствующие своей профессии, следящие за машинами и управляющие ими. Это вопрос нескольких часов в день, посвящаемых проблемам механики, строительства или изобретательства. Остальное время принадлежит нам, и машины продолжают действовать автоматически, как мы им приказали. Если бы все люди на Земле умерли сегодня утром, то, возможно, прошло бы пятьдесят или сто лет, прежде чем остановилась бы последняя машина.

– А что вы делаете в остальное время?

На этот раз ответила Сейда.

– Мы живем. Мы посвящаем себя обучению и творческому мышлению. Мы изучаем человеческие отношения или бродим по лесам и горам, расширяя сферу своего сознания и эмоций.

Голос Сейды, внезапно зазвучавший после долгого молчания, заставил меня вздрогнуть, и я посмотрел на нее, снова встревоженный каким-то едва уловимым влечением, вызываемым во мне ее телом. Мы немного помолчали, затем я снова погрузился в свои внутренние размышления и повернулся к Эдвару.

– Вы, должно быть, живете при какой-то социалистической системе, – задумчиво произнес я. – Даже при чем-то вроде коммунизма?

– В некотором смысле. Скорее, это автоматическая жизнь. Душа машины пронизывает нас всех, и машины прекрасны. Наша жизнь логически и неизбежно определяется окружающей средой и наследственностью, точно так же, как машины неизбежно определяются своими функциями и возможностями. Когда рождается ребенок, мы уже знаем, чем он будет заниматься на протяжении всей своей жизни, как долго он проживет, какие у него будут дети, на какой женщине он женится. Бюро могло бы прямо сейчас сказать вам, когда родится мой правнук, когда он умрет и что его жизнь принесет государству. В нашей жизни никогда не бывает несчастных случаев.

– Но как вам удалось развить такую высокотехнологичную цивилизацию?

– Мы пришли к этому постепенно, начиная с прошлой системы правления. Она называлась френархической системой – правлением разума. Это не было ни демократией, ни монархией, ни диктатурой. Мы обнаружили, что можем определить темперамент и характерные черты ребенка с самого раннего возраста, и мы готовили некоторых детей к управлению государством. Им предоставлялась власть в соответствии с их умственными способностями и задачами, для решения которых они были приспособлены. Мы даже выращивали их для управления. Позже, когда машины начали повсеместно занимать место рабочих и подарили людям свободу, мир и красоту, задача управления мало-помалу отошла на второй план, и френархи постепенно переключились на другие занятия.

От Эдвара я узнал бесчисленные подробности той жизни, а Сейда время от времени добавляла какие-нибудь факты. Сейчас это не важно. Я должен рассказать историю, а не подробности социальной системы, бывшей, как я выяснил позже, чисто гипотетической.

Мы втроем провели все утро, беседуя, пока не появился еще один человек, не виденный мною раньше. Он вошел без стука, но Эдвар и Сейда, казалось, не удивились. Это был представитель Бюро.

– Вы Барет? – спросил он, пристально глядя на меня.

– Да, – ответил я.

– Мне было поручено сообщить вам, что ваше пребывание здесь носит временный характер и что вы вернетесь к своей прежней жизни по истечении определенного периода времени, который мы еще точно не рассчитали. Вы зарегистрированы в Бюро и можете свободно приходить и уходить, когда сочтете нужным, но не должны вмешиваться в то, что видите. Вы – наблюдатель. От вас ожидают, что вы будете следовать нашим правилам жизни, которые вам разъяснят Эдвар или Сейда.

Слегка поклонившись, он повернулся, чтобы уйти. Но я остановил его.

– Подождите, – сказал я. – Не могли бы вы сказать мне, кто я такой и откуда взялся?

– Мы еще не уверены. Наши знания о вас появились у нас нестандартным образом, благодаря серии новых экспериментов, проводящихся сейчас в Бюро. Если предоставится такая возможность, мы расскажем вам о них позже. В любом случае, вы можете быть уверены, что ваше отсутствие в обычной жизни не причинит вам никакого вреда и что вы вернетесь через определенное время. Отдохните и успокойтесь. Здесь вы в безопасности.

Затем он повернулся и ушел. Какое-то время я был озадачен, но вскоре отбросил это, приняв всё как часть своеобразной и экстраординарной природы моего существования в этом незнакомом мире…

А озеро? Мельбурн?