— Я не хочу больше идти против своих братьев, — голос Луи звучал твердо и четко, хотя и не был громок, — Они — моя семья, я люблю их, в конце концов! Да и Ричард не так плох, как ты пытался убедить меня. Он ведь даже не ненавидит меня после всего, что я сделал, а Чарли здесь вообще не причем. Я не хочу больше, Альберт, я не пойду против них. В конце концов, я взрослый человек и вправе сам решать, что для меня правильно и что мне нужно.

— Какая слабость… — донесся из другого угла комнаты задумчиво-насмешливый голос, и Людовик, рывком повернув голову, метнул туда яростный взгляд. Ворас, восседающий на диване в расслабленной позе, кривовато ухмыльнулся в ответ и закинул ногу на ногу.

— Тебе лишь восемнадцать лет, мальчик, — негромко, но весомо вымолвил он, — Мне кажется, неразумно называть себя взрослым и к тому же оспаривать решения дяди.

Молодой маг скривился и, не желая вести сражение на два фронта, повернулся к заговорившему с ним Анхелю спиной.

— Восемнадцать, — голос его зазвучал на редкость ядовито, — Ну да, и еще плюс-минус три века, сущая ерунда. Что ты собираешься делать?

Альберт, не слушая беседы своего племянника с ворасом, тяжело поднялся из кресла и, как был, босой, отправился к длинному столу, уставленному различными препаратами и средствами вершения магии. Услышав вопрос молодого человека он, уже беря со стола шприц, удивленно обернулся.

— Господин маркиз прав — ты слабеешь, Луи. Мне больно смотреть на это, мой дорогой мальчик, я хочу помочь…

— Я не хочу, чтобы ты снова колол мне эту дрянь! — раскат грома за окном слился с голосом юноши, и его наставник поморщился.

— Маленький неуч… Сколько раз я просил тебя держать под контролем силу, не позволять ей управлять природой так откровенно… Почему мои родственники никогда не внемлют мне? — взгляд его обратился к Анхелю и тот, со скрытым удовольствием созерцающий происходящее, чуть заметно пожал плечами, всем видом демонстрируя незнание. Альберт вздохнул и покачал головой.

— Что ж, этот вопрос придется решить потом. Сейчас же, Людовик, я прошу тебя — дай руку, и я верну тебе твою силу.

— Я достаточно силен, Альберт, — за окном потемнело; на челе молодого мага сгустились тучи, — Я сказал тебе — я больше не хочу принимать в себя эту мерзость, мне не нужна ненависть извне!

— Она тебе необходима, — его собеседник нахмурился и открыл, было, рот, намереваясь сказать что-то еще, однако тотчас же, передумав, махнул рукой и поморщился, — Я бываю слишком нетерпелив, племянник, и не люблю неповиновения. Было бы возможно уговорить тебя, но я устал… — он вздохнул, медленно смежая ресницы и внезапно распахнул их вновь.

Луи замер. Никогда доселе ему не доводилось испытывать на себе силу дядюшки, не приходилось быть жертвой его гипнотических способностей, прежде он только видел, как Альберт подчиняет себе других. И вот теперь вдруг сам оказался на позиции подчиненного. Не в силах противиться, не в состоянии отвести взгляд, молодой человек стоял, широко распахнув глаза и мог лишь, едва дыша, вглядываться в темную пустоту напротив.

Голос мага донесся до него как будто бы издалека, и одновременно прозвучал так близко, что, казалось, чудилось, будто он исходит из самой глубины само́й сути юноши, что он говорит вместо его внутреннего голоса.

— Дай. Мне. Руку! — в тоне мужчины явственно звучали раздраженные нотки, но не подчиняться ему было невозможно.

Луи, отчаянно сопротивляясь, мысленно упираясь изо всех сил, с видимым усилием вытянул вперед чуть дрогнувшую руку. Легка футболка на его плечах сейчас сыграла хозяину плохую службу — доведись Альберту засучивать рукав молодого человека, отвести взгляд от его глаз он все-таки должен бы был, и это дало бы шанс юноше найти лазейку, ухитриться выскользнуть из-под неусыпного, непрерывного контроля.

Сейчас же маг легко, не утруждая себя затягиванием жгута на руке ученика, не задумываясь над поиском вены, уверенным, многократно отработанным движением, вогнал иглу под его кожу и, не медля, не следя за собственными действиями, нажал на поршень.

Анхель едва заметно качнул головой. Уж на что был он видавшим виды человеком, уж на что привык к силе мастера и привык к ней давно, сейчас даже он был впечатлен.

Альберт молчал. Он не смотрел на руку племянника, ему это было не нужно. Он знал, что происходит сейчас, видел отражение этого в ярко-зеленых глазах напротив, чувствовал, как темная жидкость, струясь по вене юноши, расходится по всему его организму, наполняя его сердце и душу жгучей ненавистью, так угнетающей его родственников и настолько полезной ему, его учителю.

Жидкость кончилась, и мужчина, легким движением выдернув иглу из-под кожи молодого человека, равнодушно отшвырнул от себя опустевший шприц куда-то в сторону стола.

— И ты считал себя равным по силе мне… — Альберт, на протяжении нескольких секунд еще удерживавший руку племянника за запястье, оттолкнул ее от себя, отворачиваясь и возвращаясь в кресло, — Глупый мальчишка. Ты слаб, много слабее меня, и никогда в жизни тебе не достанет сил, чтобы совладать со мною. Лучше тебе забыть о сопротивлении, Людовик, и просто подчиняться…

Луи, прижав к себе руку, смотрел ему вслед с нескрываемой ненавистью. Затем, не говоря ни слова, отвернулся сам и, приблизившись к дивану, на котором сидел Анхель, присел на край его, со стороны противоположной той, где находился ворас. Комментировать случившееся ему пока не хотелось, взгляд был прикован к руке, где на месте укола медленно проявлялся синяк.

Альберт, вернувшись в кресло, вновь принял прежнюю расслабленную позу и, как ни в чем ни бывало, мягко улыбнулся, решительно не желая обращать внимания на племянника и его переживания. Взор его сейчас был прикован к Анхелю.

Тот, будто бы чувствуя это, подался вперед и, облокотившись на собственные колени, сцепил руки в замок, всматриваясь в мага. В бледно-зеленых глазах его сверкнул огонек странного интереса.

— Мастер… — в раздумье вымолвил он, — А для чего вам нужен был этот де ля Бош? Ведь, кажется мне, сам он некогда упоминал о вашей способности открывать двери в пространстве, подобно хранителю памяти.

Альберт помолчал, задумчиво потирая подбородок и, похоже, собираясь с мыслями, отвлекаясь от беседы с Луи на другие, тоже вполне немаловажные дела. Затем провел пальцами по собственной щеке и, опустив колено той ноги, что упиралась пяткой в колено другой до параллели с полом, положил на него руку, мягко улыбаясь.

— Сколько любопытства… — все еще как будто бы задумчиво промолвил он, — Анхель, друг мой… ты действительно внимателен и очень хорошо умеешь подмечать детали. Ты прав, мои способности охватывают малую часть умений хранителя памяти. Но, увы, лишь часть… Мне же хотелось бы пополнить запас моих знаний, увеличить его и чем больше, тем лучше.

— Значит, браслет, кулон — все это для вас уже не представляет интереса? — ворас склонил голову набок и немного повернул ее, взирая на собеседника чуть искоса. Тот вновь задумался, постукивая пальцами по колену, отбивая какой-то неясный ритм.

— Они не могут не представлять интереса для меня, господин маркиз, — негромко вымолвил он наконец, — Они были предназначены мне, были созданы для меня. Но человек, называвший себя моим отцом, а меня — своим сыном, предпочел разделить предметы, как то советовал ему полубезумный старик, не позволяя мне единолично владеть ими. Быть может, он надеялся таким образом уберечь окружающих, свою семью, быть может, хотел уберечь меня… Говорят, разделение силы кошки между двумя предметами имело скрытый смысл, должно было не позволить силе стать слишком большой, а человеку, могущему получить к ней доступ — чересчур могущественным. Возможно, я не отрицаю. Но я всегда был и остаюсь единственным, кто знает о браслете и кулоне столько, что мог бы контролировать их, я был и остаюсь истинным их носителем, даже не взирая на то, что моя дочь, получив по праву рождения эту прерогативу, невольно, а впоследствии и вольно отобрала у меня ее.