– Ты любишь свою маму и можешь понять меня, правда?

– О да. Но твоя мама не была такой, как МОЯ мама.

– Ох, Катарина, она доставляла мне столько беспокойств, – улыбнулась Изабелла.

– Знаю, мама. Надеюсь, я никогда не стану причиной каких-либо беспокойств для тебя. Даже самых маленьких!

– Так и будет, потому что я очень сильно люблю тебя. И знаю, ты никогда не сделаешь ничего, что может меня расстроить.

Катарина схватила мать за руку и страстно поцеловала. Такие пылкие чувства не на шутку испугали Изабеллу.

«Надо научить этого нежного ребенка быть более хладнокровной», – подумала она.

– Катарина, – сказала королева, – ты уже достаточно взрослая и можешь понять, что моя мать находилась в Аревало, ну, как в заточении, потому что… потому что была… ненормальной. Она не осознавала, что происходит в действительности. Не понимала, женщина она или маленькая девочка, такая, как ты. Она не знала, что я королева, и думала, что мой младший брат все еще жив и наследник Кастилии.

– Она… пугала тебя?

– Когда я была маленькой, то боялась ее. Вернее, боялась ее безумия. Я любила ее, ты знаешь, и страдала от того, что ей приходилось выносить.

Катарина кивнула. Ее радовали новые отношения с матерью, она чувствовала, что свершилось нечто, делающее их более глубокими, доверительными. Это произошло, когда она узнала, что ей суждено ехать в Англию, и поняла, что королеве хотелось, чтобы до отъезда она многому научилась, могла принимать собственные решения, умела контролировать свои чувства – и вообще, стала взрослым человеком, который сумеет сам о себе позаботиться.

– Хуана похожа на нее, – произнесла Катарина. Королева задержала дыхание и поспешно сказала:

– Хуана очень пылкая натура. Теперь, когда у нее есть муж, она будет спокойнее.

– Но у моей бабушки тоже был муж, были дети, а она не стала спокойной.

Несколько секунд королева молчала, затем предложила:

– Давай вместе помолимся за Хуану.

Она взяла дочь за руку, и они вошли в маленькую комнатку, где преклонили колени перед алтарем. Они начали молиться не только за благополучное путешествие Хуаны, но и за то, чтобы вся ее жизнь прошла счастливо и нормально.

Затем они вернулись в покои, и девочка снова уселась на скамеечку у ног матери.

– Катарина, – произнесла Изабелла, – надеюсь, ты подружишься с эрцгерцогиней Маргаритой, когда она прибудет к нам. Мы должны помнить, что она чужестранка.

– Интересно, страшно ли ей, – прошептала Катарина, стараясь не думать о том, как сама однажды отправится в опасное путешествие через море в Англию.

– Ей шестнадцать лет, и она едет в чужую страну, чтобы выйти замуж за молодого человека, которого никогда не видела. Она еще не знает, что в нашем Хуане обретет самого любящего, самого преданного мужа, какой только может быть. Позднее она поймет, что за счастье выпало на ее долю. Но пока она о том узнает, мне бы хотелось, чтобы ты и твои сестры были очень добры к ней.

– Обязательно, мама.

– Я знаю, ты так и сделаешь.

– Мне хотелось бы сделать все, что ты пожелаешь… и я с радостью буду выполнять все, что ты мне ни прикажешь.

– Знаю, любимая моя доченька, знаю. А когда наступит время покинуть меня, ты мужественно перенесешь разлуку. Ты ведь наверняка знаешь, что где бы я ни была и где бы ни оказалась ты, я никогда, покуда жива, не забуду тебя. Губы девочки задрожали, и она молвила:

– И я никогда не забуду тебя, мама. И всегда, когда ты пожелаешь, буду выполнять свой долг. И не буду хныкать.

– Я горжусь тобой, дитя мое. А теперь возьми лютню, милая, поиграй мне немного, ибо очень скоро нам помешают. Не огорчайся, я всегда найду возможность оторваться от государственных дел, чтобы побыть с тобой. А сейчас поиграй мне, дорогая.

Катарина принесла лютню и начала играть; но даже самые веселые мелодии звучали грустно, поскольку девочка никак не могла выкинуть из головы мысль, что время пролетит очень быстро, и не за горами тот день, когда ей придется отправляться в Англию.

Для королевы наступили печальные дни. Она носила глубокий траур по матери и страшно беспокоилась, как бы армада, сопровождающая Хуану во Фландрию, не подверглась опасности, поскольку на море бушевал свирепый шторм.

До королевы дошли вести, что флот вынужден был зайти в ближайший английский порт, так как несколько кораблей пострадали во время шторма. Изабелла думала, как дону Фадрике Энрикесу удавалось усмирять ее безумную дочь. Это было весьма непросто, и чем быстрее Хуана выйдет замуж за Филиппа, тем лучше.

Путешествие по морю всегда чревато опасностями, и не исключено, что Хуана никогда не доберется до места своего назначения.

Шторм мог помешать осуществлению самой заветной мечты Фердинанда. Если бы Хуана погибла по пути во Фландрию, а Маргарита – по пути в Испанию, это воспрепятствовало бы предполагаемому союзу с Габсбургами. Изабелла же думала только об опасностях, подстерегающих ее дитя, и беспрестанно молилась.

Она пыталась сосредоточиться на других делах, но не могла выкинуть из головы мысль, что Хуана в опасности. После смерти матери Изабелле снились страшные сны, в которых сумасшедшая узница из Аревало превращалась в ее безумную Хуану.

Королева успокаивала себя, думая, как ей посчастливилось с архиепископом Толедским. Пусть другие поносят его, всячески критикуют за то, что он убрал из своей резиденции предметы роскоши и другие излишества, поскольку был суров и безжалостен и судил других столь же строго, как и самого себя.

Изабелла всегда восхищалась им – и по-прежнему восхищается – почти так же, как Томасом Торквемадой.

Торквемада упрочил святую инквизицию в этой стране, а Хименес будет делать все от него зависящее, чтобы сохранить ее. Они единомышленники, которых Изабелла – столь же набожная – хотела бы иметь рядом с собой.

Ей было известно, что Хименес ввел реформы в ордене, к которому принадлежал. Ему всегда казалось прискорбным, что многие монахи, носящие одеяния францисканцев, не следовали законам, установленным основателем ордена. Они любили красиво пожить, часто пировали и пили доброе вино, любили женщин, и поговаривали, что многие из них имели незаконных детей. Все это лишь увеличивало ярость Хименеса – так же, как и Торквемада, он не прощал чужих слабостей.

Поэтому Изабелла отнюдь не удивилась, когда однажды ей неожиданно доложили о генерале ордена францисканцев, который специально приехал из Рима, чтобы повидаться с ней.

Королева немедленно приняла его.

– Ваше Величество, – начал тот, – моя жалоба такова: архиепископ Толедский стремится ввести преобразования в наш орден.

– Мне об этом известно, генерал, – спокойно ответствовала королева. – Он заставит всех вас следовать правилам, установленным вашим основателем. Он сам следует этим правилам и считает должным, чтобы им следовали все францисканцы.

– Боюсь, что высокое положение ударило ему в голову, – заметил генерал.

Королева учтиво улыбнулась. Она знала, что генерал относился к францисканцам монашеского ордена, тогда как Хименес принадлежал к францисканцам самого строгого толка, а это требовало следовать правилам основателя самым доскональным образом. Монахи уклонялись от неукоснительного выполнения этого, считая, что не обязательно придерживаться столь суровых правил, чтобы приносить миру добро. Некоторые из них жили только в свое удовольствие. Изабелла отлично понимала и разделяла желание Хименеса отменить это и заставить их подчиняться законам францисканцев самого строгого толка.

– Я умоляю Ваше Величество поддержать нас, – продолжал генерал. – И убедительно прошу сообщить архиепископу, что было бы лучше, если б он занимался своими непосредственными обязанностями, а не доставлял беспокойства ордену, в котором сам имеет честь состоять.

– Поведение архиепископа – дело его совести, – заметила королева.

Генерал забыл, что он находится в присутствии королевы Испании, и воскликнул: