– Я пришла, чтобы… поговорить о новых фактах в деле об исчезновении Бронвин Хьюз, – наконец выговорила Френсис.

– Бронвин Хьюз… – Инспектор Риз нахмурил брови, силясь отыскать в памяти это имя.

Риз был средних лет, и Френсис сомневалась, служил ли он в полиции двадцать четыре года назад и мог ли знать о деле Вин. Возможно, его и в Бате тогда не было, акцент выдавал в нем выходца из Лондона.

– Вам придется напомнить мне, – в итоге сдался инспектор.

– Она пропала двенадцатого августа тысяча девятьсот восемнадцатого года, когда ей было восемь лет, а вчера нашли ее останки. Во время бомбежки в ночь на воскресенье.

– Ах да, да, я слышал об этой находке. Дело в том, что это случилось еще до моего приезда сюда. Да, последний фрагмент в незавершенной мозаике. Но здесь нет никакой загадки. Дело закрыто. О каких новых фактах вы хотели поговорить?

– Ну… о том, где обнаружилось тело. Я пыталась объяснить офицеру, который приезжал в Бичен-Клифф, но, боюсь, он меня не понял. Она лежала все это время там, где ее и спрятали тогда, понимаете, на заднем дворе ее собственного дома. Получается, ее спрятали под одной из надворных построек.

«Заглянули под каждый камень» – эта фраза не давала Френсис покоя, постоянно всплывая в памяти.

– А вы что, специалист в этой области? Можете с уверенностью сказать, что останки не были перенесены туда позже?

– Ну… нет. – Френсис часто заморгала, сдерживая нарастающее отчаяние, отчаяние не быть услышанной, не быть понятой. – Но ведь она… ее скелет был очень хрупкий. И все же каждая косточка находилась на своем месте. Они сделали фотографии, люди, которые забрали ее потом, – у одного из них была камера. Фотографии останков и окрестностей, чтобы можно было составить полную картину, – я попросила их сделать это. И я думаю… Ну хорошо, а вы не находите, что Вин захоронили так близко к ее дому, потому что она была убита… кем-то из ее знакомых? По крайней мере, тем, кто знал, где она живет?

– Любой убийца готов выжидать и высматривать, чтобы добыть нужную информацию. Вероятнее всего, он так и поступил. Похитители детей неделями выслеживают и подстерегают своих жертв, как хищники. А дом – это лучшее место, чтобы что-то спрятать. Люди зачастую не замечают, что у них делается под носом.

– Но… тот человек, которого тогда арестовали… он не знал, где она живет. И он никогда бы не пошел туда, даже если бы захотел…

– Почему вы в этом так уверены?

– Потому что я знала его. Я была… Я была его другом… Он был нашим другом.

– Да уж, бедный друг… – сказал Риз, но замялся и замолчал, и Френсис почувствовала, что внимание женщины-сержанта приковано к ней.

– Вы знали Бронвин Хьюз?

– Она была моей лучшей подругой. Я та, кто… Она… – Френсис смолкла, съежившись под их внимательными взглядами, как под ударами плетки. Краска хлынула ей в лицо, и щеки зарделись пламенем стыда.

– Если мне не изменяет память, – кашлянув, начал инспектор, – то этот человек был не только арестован, но и осужден судом присяжных и повешен.

– А что, если он этого не делал?

– Чего вы от меня хотите, миссис Пэрри? Воскресить его?

– Он мог бы быть оправдан. Посмертно. А настоящий убийца привлечен к суду.

– И кто же, по-вашему, настоящий убийца?

– Я… Я точно не знаю, – еле слышно произнесла Френсис.

От вопроса инспектора у нее снова свело желудок и бросило в пот. Снова из глубин ее памяти выплыли какие-то образы. Она вдруг ощутила на своей коже тепло летнего дня, почувствовала запах крапивы и вместе с этим – страх.

– Насколько мне известно, он был немец, – заговорил инспектор, – участник боевых действий на стороне противника в прошлой войне. И мужчина, который водит дружбу с маленькими девочками. Какие могли возникнуть вопросы…

– Он был австриец, – перебила Френсис. – И вопросы должны были возникнуть! Вопросы должны были возникнуть!

Она вовсе не хотела повышать голос. Инспектор напрягся, сержант заерзала на своем стуле.

– Итак, вы предлагаете, чтобы я вновь открыл дело, которое было раскрыто много лет назад, сейчас, когда все мы находимся в тяжелейших военных условиях и, кроме того, уже никто ничего не помнит. И это на основании того, что были найдены останки ребенка. При этом никакой дополнительной информации у вас нет, верно?

Френсис сидела, опустив глаза, не зная, что ответить; но вместе с тем в ней крепла уверенность в одном.

– Они повесили не того человека, – твердо сказала она и сама содрогнулась от этих слов.

Казалось, что все эти двадцать четыре года она ждала, чтобы произнести их, и они вызвали в ней холодящее, тошнотворное чувство вины.

– И вот именно сейчас, когда идет война и наш город на осадном положении из-за налетов немецких агрессоров, вы намерены заявить о невиновности этого человека?

– Он не был немцем! Но даже если бы и был, это не делает его убийцей.

– Думаю, беглый взгляд на окрестности говорит об обратном, миссис Пэрри.

– А о чем говорят бомбы, которые мы сбросили на них? Я читала о сожжении Любека! Так что, мы тоже убийцы? – выпалила Френсис на одном дыхании.

Инспектор Риз окинул ее холодным взглядом.

– Я советую вам идти домой, миссис Пэрри. Надеюсь, вы доберетесь самостоятельно. Если же нет, то, полагаю, найдутся люди, готовые вам помочь. Я понимаю, что обнаружение останков вашей подруги произвело тягостное впечатление…

– Вы что же, ничего не предпримете?

– Этой несчастной девочке уже ничем не поможешь, – ответил инспектор и резко встал.

Женщина-сержант, строчившая что-то в своем блокноте, подняла на него глаза.

– Может, мне следует выяснить у миссис Пэрри все подробности на случай, если нам понадобится… – обратилась она к инспектору.

– В этом нет необходимости, сержант Каммингс, – категоричным тоном прервал ее Риз.

Каммингс с извиняющимся видом посмотрела на Френсис, поднялась и проводила ее к двери. Френсис ничего не оставалось, как подчиниться. Раздавленная отказом, она удалилась.

Из полицейского участка Френсис направилась по тому же маршруту, который они проделали с Оуэном за день до этого, разыскивая Дэви. По дороге Френсис не раз оглядывалась – то и дело ей казалось, что позади кто-то идет, или слышались шаги, которые явно подстраивались под ритм ее ходьбы. Правда, она так и не заметила никого, кто наблюдал бы за ней или шел следом, но ощущение слежки все нарастало, к тому же усиливалась тревога из-за отсутствия каких-либо следов Дэви. В конце концов, едва сдерживая горькие слезы разочарования, она повернула домой и остановилась на мосту Полпенни, чтобы успокоиться. Тонкий лучик солнца пробился сквозь облака и скользнул по поверхности реки, поблескивая, словно рыбья чешуя. Много лет назад десять человек погибли, когда рухнул старый деревянный мост, и теперь, как слышала Френсис, несколько неразорвавшихся бомб упали на дно; погребенные под слоем тины, они будут лежать там, поджидая своего часа, чтобы в конце концов взорваться. Френсис смотрела на реку, а мысли ее убегали в далекое прошлое, когда ей было восемь лет и жизнь ее в одночасье надломилась, как тонкая кость. Со временем все срослось, обе половинки снова были вместе, но боль все еще чувствовалась.

Чайки кружили совсем низко над головой девушки и тревожно кричали. К сегодняшнему вечеру Дэви пропустил уже шесть доз фенобарбитала, и его все еще не нашли. Скорее всего, припадка ему не избежать. Возможно, припадок уже был и Дэви очнулся в полном неведении, где находится и что с ним произошло. Он мог упасть и разбить голову или что-нибудь сломать. После бомбежки у Лэндисов с ним могло случиться что угодно. Френсис не могла позволить ему исчезнуть, как Вин, чтобы потом, много лет спустя, снова стоять над его крохотными останками, зная, что во всем виновата она сама. Внезапно она вспомнила о Перси Клифтоне, который лежал без сознания в госпитале, и снова ощутила дыхание давней летней жары, обжигающей и удушливой. И паническую нехватку воздуха. Перед мысленным взором Френсис встало набухшее багровое веко Перси, и девушка вспоминала, какой беззащитной и уязвимой она чувствовала себя рядом с ним. И потом весь оставшийся день ей казалось, что за ней следят. Френсис снова принялась ворошить в памяти события прошлого и вновь была вынуждена признать, что не знает этого человека. И все же она не могла отделаться от чувства, которое он в ней зародил, – словно в кромешной темноте ее поджидает кто-то невидимый.