Его Высочество поселил меня в своей резиденции, и это, признаться, повергло меня в настоящий шок. Я ожидала чего угодно — скрытных встреч, визитов к нему под покровом ночи, переписки с условностями и оглядками. Но открытое, почти демонстративное приглашение жить под его крышей… нет, такого я не предвидела.

С другой стороны — почему бы и нет? Все уже давно шепчутся, будто мы любовники. Стоит ли делать вид, что это не так, если слухи всё равно не остановить? Быть может, в этой безумной открытости Райнхарда и крылась его сила: он не боялся ни осуждения, ни сплетен. А я… училась у него той же дерзости.

Комнаты, что мне отвели, были роскошны. Тонкие шёлковые ткани на занавесях, ковер, в котором ступня утопала, словно во мху, кровать с резными столбами и балдахином, больше похожая на огромный лежачий трон, чем на место для сна. Я села на край постели, провела рукой по узору на покрывале и не удержалась от лёгкой усмешки. Кто бы мог подумать, что однажды я окажусь в подобном месте…

Мне также выделили личную служанку — расторопную, но чересчур молчаливую. Ее звали Лали. И всё же я скучала по Анне. Её живые глаза, ловкие руки, всегда готовые помочь, и взгляды, в которых читалась искренняя забота — всё это значило для меня действительно много. Обязательно заберу её, как только всё устроится. Как только справлюсь с Себастьяном… и со своей жизнью…

На следующий день я отправилась в магазин. Утро было прохладным, ветер шаловливо играл с полами моего плаща, и город, будто чувствуя перемены, встречал меня радостными лучами солнца.

Пришла.

Мои работницы обрадовали хорошими новостями: торговля шла бойко — не просто стабильно, а с размахом. Причём, на данный момент заходили не только особы, приближённые ко двору, но и обычные покупательницы. Те, кто раньше отказывался заглядывать ко мне из-за слухов, теперь с любопытством входили и разглядывали ткани, спрашивали о моделях, выбирали, мерили, оживлённо переговаривались.

— Правда ли, что вы теперь… с Его Высочеством? — раз за разом звучал один и тот же вопрос, пусть и в разных вариациях. Кто-то спрашивал шёпотом, с заговорщической улыбкой. Кто-то — в лоб, явно подталкивая меня к признанию.

Я горько усмехалась. Да, прав был Ястреб. Сколько же в его словах было истины: «Бесславие, если не скрывать его, нередко превращается в славу». То, что ещё вчера могло стать поводом для изгнания из общества, сегодня делает меня притягательной. Пусть с налётом скандала — но зато с именем, с историей, с вниманием. Порочная женщина, да. Но порочная женщина принца. А это уже звучит совсем иначе.

Как странно всё повернулось. Перевернулось с ног на голову. Там, где я ожидала презрения, — получаю уважение. Где готовилась к осмеянию — слышу зависть. Мир, кажется, любит тех, кто не оправдывает ожиданий. Или, быть может, любит скандалы. А я стала его частью — не по своей воле, а из-за глубокой необходимости.

Больше недели я не видела Его Высочество. Он постоянно отлучался, иногда на целые дни, и даже когда мелькал в резиденции, неизменно носил маску.

Его скрытность… немного огорчала. Хотя… это не должно было меня касаться. Я ему никто. Не жена, не невеста, не даже фаворитка в полном смысле слова. Тень, которую он приютил на время.

На восьмой день мне передали короткое, но однозначное сообщение: Его Высочество ждёт меня в кабинете.

Не теряя времени, привела себя в порядок — насколько это было возможно с дрожащими пальцами и головой, полной догадок и тревог. Почему он позвал? Почему теперь? Нашёл ли он что-то? Отказался от всего? Передумал?

Я вошла в его кабинет с замиранием сердца.

Тот встретил меня запахом кожи и бумаги. Тяжёлые портьеры были задернуты, в камине пылал огонь, и его отблески придавали лицу Райнхарда — точнее, той его части, что была видна под маской, — особенно суровое выражение. Но когда он взглянул на меня, я увидела, как уголки его глаз чуть приподнялись. Он улыбался. Настоящею, живой, наверное, тёплой улыбкой.

Я сделала реверанс и послушно присела на край кресла, на которое он указал. Сердце билось в груди, как сумасшедшее. Я приготовилась слушать, боясь вдохнуть лишний раз.

— Все эти дни, — начал он, глядя на меня, — я был занят расследованием.

Он не стал делать паузы, не спросил, как я себя чувствую. И это было хорошо — иначе я бы, наверное, расплакалась от простого человеческого участия. Я держалась.

— Я тщательно проверял деятельность Себастьяна. И нашёл многое… — он сделал шаг в сторону, затем ещё один, начиная расхаживать по комнате взад-вперед. — Многочисленные нарушения: подкуп судей, вымогательства, фиктивные сделки, даже подлог медицинских заключений. Всё это задокументировано и подтвердится при официальной проверке. Он, безусловно, преступник — пусть и обёрнутый в графскую мантию…

Замер с задумчивым видом и выдохнул.

— Но не это главное, — продолжил Райнхард. Он остановился у камина, повернувшись ко мне, и смотрел пристально. — Главное то, что я нашёл… нечто вопиющее.

Я затаила дыхание.

— Увы, леди, ваши родители… в прямом смысле продали вас ему. И это не просто так….

Принц сделал несколько шагов по ковру и замер, глядя в окно. Свет от фонарей на улице отбрасывал на его фигуру тонкую тень, и маска на лице казалась вдруг особенно неуместной — словно она скрывала не просто лицо, а всё существо человека.

— То, что я узнал, — начал он наконец, — не просто печально. Это преступно. Гнусно. И, увы, касается вас напрямую.

Я затаила дыхание. Сердце стучало медленно, с гулким эхом в ушах.

— Всё началось с одного имени, — продолжил он, понизив голос. — Эммануэль де Рейн…

Имя прозвучало знакомо, но я не знала, почему. Я нахмурилась, ожидая, что Его Высочество объяснит.

— Он был младшим братом барона Лансера, вашего… отца. Намного младше — лет на пятнадцать, если не больше. Эммануэль был живым, ярким, блистательным юношей. Женщины сходили по нему с ума, а мужчины то завидовали, то презирали за легкомыслие. Он любил балы, скачки, дуэли, вино. Все удовольствия — сразу и без меры. Но однажды… он влюбился.

Принц медленно повернулся ко мне и взглянул — или мне показалось? — с оттенком сожаления.

— Её звали Луиза. Дочь обедневшего дворянина. Красивая, скромная, простая. Она полюбила его в ответ. Но её отец, человек строгих принципов, отказался благословить брак с таким повесой. И тогда Эммануэль… увёз её. Просто увёз, как в романах — на рассвете, с одной сумкой и обещаниями до самой смерти.

Я всё ещё молчала. Руки дрожали, но я прижала их к коленям. История выглядела драмой — чужой и далёкой, и я никак не могла понять, каким образом она относится ко мне.

— Луиза забеременела. Родила девочку — прелестную, здоровую. Эммануэль пытался быть хорошим мужем, отцом. Он даже нашёл работу — телохранителем при одном из герцогов. Жизнь была скромной, но честной. До тех пор, пока однажды ему не встретился юноша по имени Себастьян де Орно.

Услышав это ненавистное имя, я напряглась, вся, до последней жилки.

— Да, — подтвердил принц, заметив мою реакцию. — Он был тогда всего лишь подростком, но уже… опасным. Дерзким, наглым, жестоким. Между ним и виконтом вспыхнула вражда, причин которой нам уже, пожалуй, не узнать.

Голос принца чуть дрогнул. Он замолчал на мгновение, будто подбирая более красноречивые слова, хотя куда уже красноречивей?

— По неподтверждённым, но весьма правдоподобным сведениям, — продолжил принц с неожиданно горьким вздохом, — однажды Себастьян… ворвался в дом виконта. Тот был на службе. Луиза осталась одна с ребёнком. Всё случилось быстро. Он… надругался над женщиной и убил. Жестоко. Хладнокровно. Младенца в колыбели не заметил. Девочка спала. А на столе он оставил записку. Чтобы Эммануэль знал, кто это сделал. Убийца был уверен, что отец прикроет его — а тогдашний глава дома де Орно был близким другом моего отца короля…