Вдруг дверь в операторскую распахнулась, и в помещение ворвался один из сотрудников, его лицо было бледным, глаза расширены от ужаса.

— Реактор разрушен! — почти выкрикнул он, переводя дух. Все замерли, а воздух будто сгустился вокруг. Виктор почувствовал, как по спине пробежал холодный пот.

— Что ты несёшь? — резким голосом ответил Дятлов, глядя на сотрудника с недоумением. — Такого не может быть.

Слова Дятлова прозвучали твёрдо, словно он пытался опровергнуть не просто услышанное, а саму реальность. И действительно, в это было трудно поверить. Разрушение реактора? Это казалось невозможным, абсурдным сценарием. Такие аварии были лишь теоретическими, о них говорили на учениях, обсуждали на совещаниях, но никто всерьёз не верил, что подобное могло произойти.

Но Виктор стоял, не в силах вымолвить ни слова. Где-то в глубине души холодная, режущая правда начала прорезаться сквозь пелену сомнений. "А если это правда?" — мелькнула мысль, вызывая в нём нарастающий страх.

Он посмотрел на сотрудника, который только что произнёс эти страшные слова. Лицо того было искажено тревогой и паникой. Почему-то Виктор поверил. Он не знал, откуда взялось это чувство, но оно было реальным, ощутимым — словно что-то внутри него уже понимало, что произошло нечто ужасное.

Разрушенный реактор означал только одно: выброс радиоактивных веществ в атмосферу. Виктор мгновенно вспомнил про изотопы урана, плутония, йода-131 с его коротким, но смертельно опасным периодом полураспада в восемь дней, цезия-134 и цезия-137, которые будут отравлять землю и воздух десятилетиями, и стронция-90, который теперь навсегда останется частью этого места.

Он почувствовал, как ноги его ослабли. Станция, которую он считал своей жизнью, теперь стала смертельной ловушкой для всех, кто оставался в Припяти.

Виктор смотрел в пустоту, его мысли медленно, но неумолимо скатывались к одному — радиации. Эта невидимая, бесшумная угроза была повсюду, и что хуже всего — её нельзя почувствовать. Ты не услышишь её шагов, не увидишь её приближения, она не оставляет следов, пока не станет слишком поздно. Радиоактивное облако могло сейчас уже накрывать Припять, тихо оседая на зданиях, деревьях, и людях, ничего не подозревающих, продолжающих свои обычные дела.

Радиация не оставляет мгновенных следов на теле, как огонь или химия. Она не обжигает кожу мгновенно, но проникает внутрь, разрушает изнутри, нанося смертельный удар клеткам и органам. "Мирный атом", как его называли. "Энергия будущего." Но какая же она мирная, если сейчас в этом "мирном" атоме, который должен был приносить свет и тепло в дома, скрыта такая разрушительная сила?

Слова из старых плакатов мелькнули перед глазами: "Мирный атом в каждый дом". Сначала казалось, что это светлое будущее, новая эра энергии и прогресса. Но теперь это казалось издевкой — атом стал врагом, невидимым палачом, перед которым невозможно скрыться.

Виктор тяжело вздохнул. Дела плохи. Очень плохи.

Он смотрел на людей вокруг себя — каждый из них, как и он сам, был подвержен воздействию того, что никто не видел. Каждый их вдох мог быть последним шагом к болезни, каждый глоток воздуха — смертельной дозой. Но это не огонь, от которого можно убежать. Это не вода, которую можно переплыть. Радиоактивные частицы уже проникли повсюду — в воздух, в почву, в каждый угол этого города.

Виктор понял, что единственное, что он может сделать сейчас — продолжать работать. Остановить реактор он не мог, но можно было попытаться минимизировать последствия, сделать всё возможное, чтобы их воздействие не распространилось дальше.

Виктор медленно и осторожно вывел последние слова на листке бумаги, его рука дрожала, но не от усталости или страха — хотя и того, и другого было достаточно, чтобы свести его с ума. Это была тяжесть решения. В его сознании звучала тревожная мысль — Анне нужно уехать. Как можно дальше от этого проклятого места.

Он знал, что она всё ещё в Припяти, в больнице, помогая пострадавшим. Она не могла знать всего ужаса, который здесь разворачивался. Никто не знал всей правды. Но теперь Виктор был уверен — здесь оставаться опасно. Очень опасно.

Он оглянулся на коллегу, который вскоре собирался поехать в 126-ю больницу. Виктор протянул ему сложенную записку, его лицо было серьезным, а в глазах стояло напряжение, как будто в этом маленьком клочке бумаги было заключено всё его сердце.

— Передай это Анне, — сказал он тихо, почти шепотом, словно его слова могли разлететься вместе с радиацией в воздухе. — Очень важно, чтобы она это получила. Немедленно.

Человек кивнул, забирая записку, и ушел. Виктор проводил его взглядом, ощущая, как ещё один камень ложится на душу. Он хотел верить, что это послание дойдет до Анны, что она откроет его и прочитает его слова, полные любви и беспокойства. В записке он умолял её покинуть Припять, не раздумывая, уехать в безопасное место. «Куда угодно, только как можно дальше от этой зоны», — писал он.

«Моя любимая Анна, я не знаю, когда мы сможем снова увидеться. Но, пожалуйста, уезжай. Не жди. Я обещаю, как только смогу, я присоединюсь к тебе. Будь осторожна и помни, что я люблю тебя больше всего на свете. Мы ещё увидимся, и это обещание, которое я намерен сдержать».

Виктор сложил письмо с последним сожалением и надеждой. Всё, что оставалось — ждать. Ждать и надеяться, что Анна уедет. Тревога за неё не покидала его ни на минуту. Только зная, что она в безопасности, он мог бы продолжать здесь бороться с разрушением, которое их всех настигло.

Утро двадцать седьмого апреля в Припяти было по-своему странным. На улицах города царила привычная тишина, но в воздухе чувствовалось напряжение. Люди уже знали — их эвакуируют. Все верили, что это ненадолго, всего на пару дней, может, на неделю, и никто не думал, что в родные дома они больше никогда не вернутся. Объявления, развешанные по подъездам, обещали скорое возвращение, а организованная эвакуация выглядела просто как временная мера.

Анна торопливо собирала вещи. Обычная спортивная сумка оказалась слишком маленькой для всех её мыслей и страхов, но она бросала туда самое необходимое: документы, несколько комплектов одежды, лекарства. Её руки дрожали, она бросала вещи, не успев обдумать, пригодятся ли они ей. Всё это казалось нереальным, как будто кто-то ошибся, как будто это просто кошмарный сон, от которого вот-вот можно будет проснуться.

И всё же, несмотря на суету и тревогу, Анна держалась. Но на сердце было тяжело — Виктора она так и не видела, и это беспокойство грызло её изнутри. Она наконец получила его записку, в которой он умолял её уехать как можно скорее. Он обещал, что присоединится к ней, как только сможет, но Анна чувствовала, что эти слова, как и сам город, пропитаны неясной угрозой, невидимой, но такой реальной.

Она сжала записку в руках, перечитывая её уже в который раз. На лице Виктора воображаемо возникал образ — усталый, но решительный. Он, конечно, остался на станции. Её Виктор — сильный и бесстрашный. Но как же ей не волноваться за него? Она знала, что он работает в самом эпицентре этой катастрофы. Хотя все говорили, что это временно, что они быстро вернутся домой, Анна чувствовала что-то неуловимое, что не давало ей покоя.

Взволнованная, она стояла у окна, глядя на длинные колонны автобусов, выстроившихся для эвакуации. Люди, казалось, не спешили: они улыбались друг другу, обменивались словами ободрения. Некоторые даже шутили, что это будет хорошей возможностью отдохнуть от повседневной рутины. Дети играли на улице, не осознавая всей серьезности происходящего.

Анна чувствовала странную смесь облегчения и страха. Она понимала, что ей нужно уезжать, как Виктор и просил, но в душе боялась оставить его здесь одного. Она оглянулась на сумку и, вздохнув, сжала записку ещё крепче.

«Пожалуйста, Виктор, будь в безопасности», — прошептала она, надеясь, что её мысли долетят до него сквозь это разрушенное, заражённое пространство.