Он наклонился поближе:

– Пожалуйста, просто встаньте рядом с ними. Никто из них к вам не притронется.

Не знаю почему, но я ему поверила. Я стояла возле этой квазиоргии, пытаясь не выглядеть так смущенно, как себя чувствовала. Тут с потолка спустился большой белый экран, и прежде чем он успел достичь пола, жрец потянул меня в сторону. Женщина моей комплекции и с той же, что у меня, длиной волос появилась откуда-то, направляясь к мини-оргии. Она присоединилась к группе, и один ягуар оттащил блондинку. Ее заменила женщина, похожая на нее. Всех, даже Сезара, заменили актерами, которые устроили оргию теней на экране. Актрисы были похожи на выбранных из публики женщин, по крайней мере в театре теней сойдет. Вот что имела в виду Даллас, когда говорила, что им нужна женщина моей комплекции и с волосами, как у меня.

Актеры на самом деле ничего не делали, но со стороны публики это должно было смотреться ужасно. Полетела одежда, женщины остались с голой грудью. Интересно, так ли это заметно у теней.

Жрец отвел меня в сторону, в небольшой занавешенный уголок. Заговорил он тихо, но отчетливо, так что, наверное, на сцене нас не слышали.

– Вас бы ни за что не выбрали, если бы мы не приняли вас за человека. Примите наши глубочайшие извинения.

Я пожала плечами:

– Ничего же не случилось.

У него был умудренный взгляд видавшего виды человека, которому бессмысленно лгать.

– Ты боишься того, что живет в тебе, и ты не примирилась с этим.

Что правда, то правда.

– Да. Не примирилась.

– Ты должна принять себя такой, какая ты есть, или никогда не узнаешь своего истинного места в мире и своего предназначения.

– Извините меня за резкость, но сегодня мне лекции не нужны.

Он поморщился и даже чуть передернулся сердито – не привык он, чтобы ему так отвечали. Я готова была побиться об заклад, что его все боятся. Может, и мне стоило бы, но весь мой страх куда-то девался, когда я поняла, что хочу вцепиться Сезару в шею. Это меня перепугало больше, чем все, что они сегодня могут мне сделать. Ладно, чем почтивсе, что они сегодня могут мне сделать. Не надо недооценивать изобретательность существа, которому уже несколько сотен лет. Они знают о боли и страданиях больше, чем мы, бедняжки люди, когда-нибудь можем узнать. Разве что нам очень, очень не повезет. А я, значит, считала себя везучей. Или просто была дурой.

Он сделал едва заметный жест в сторону ягуара, который меня выбрал, и тот подошел, упал на колено и склонил голову.

– Ты выбрал эту женщину, – сказал жрец.

– Да, Пинотль.

– Ты не почувствовал ее зверя?

Голова ягуара склонилась еще ниже:

– Нет, мой господин.

– Выбирай, – сказал жрец.

Коленопреклоненный вытащил из-за пояса нож. Бирюзовая рукоять была вырезана в виде фигурки ягуара. Лезвие – дюймов шесть, из черного обсидиана. Оборотень протянул клинок жрецу, и тот принял его с такой же почтительностью, с какой ему предложили. Человек расстегнул какую-то невидимую застежку на ягуаровой шкуре и скинул с головы капюшон. Волосы у него оказались густые и длинные, завязанные на затылке в узел. Он поднял к свету темное лицо, такое квадратное и выточенное, будто этот человек позировал резчикам, украшавшим ацтекские храмы. Совершеннейший профиль, если вам нравится мезоамериканский тип.

На поднятом лице не выражалось ничего, кроме спокойного ожидания.

Из публики донесся рев, который заставил меня оглянуться на актеров, но я тут же снова повернулась к жрецу и оборотню, не успев ничего разглядеть. Только тень промелькнувших полуобнаженных тел и что-то массивное и фаллическое, обернутое вокруг мужчины. В нормальной ситуации я бы глянула еще раз, хотя бы убедиться, что мне не мерещится, но не важно, что там сейчас, – настоящее шоу разыгрывается здесь. Это было ясно по безмятежному, поднятому вверх лицу оборотня, по серьезным глазам жреца, по тусклому блеску черного лезвия. Пусть там, на сцене, вытаскивают любую бутафорию, но им не создать ничего подобного напряжению, которое легло сейчас между этими двумя.

Что именно должно произойти, я не знала, но догадывалась. Этот мужчина будет наказан за то, что выбрал из публики ликантропа, а не человека. Но я – человек, уж по крайней мере не ликантроп. И я не могу допустить, чтобы его искромсали, даже если я тем самым выдам себя. В самом деле не могу?

Я слегка тронула жреца за руку.

– Что ты собираешься с ним делать?

Он глянул на меня – от игры теней его глаза показались глубокими гротами.

– Наказать.

Я чуть сильнее сжала пальцы, пытаясь сквозь податливую мягкость перьев ощутить плоть.

– Я только хочу знать, что ему не перережут горло и вообще ничего такого не сделают.

– Что делаю я с нашими людьми, это мое дело, а не твое.

Он сделал свой выговор с такой убедительной интонацией, что я убрала руку. Но теперь меня беспокоило, как же он все-таки поступит. Черт бы побрал Эдуарда с его идеей инкогнито. Никогда я этого не умела – притворяться. Всегда реальность разоблачала мою легенду.

Жрец приставил острие к щеке ягуара. В лице коленопреклоненного не было страха, ничего, только жутковатая безмятежность, от которой у меня перехватило горло, и холодок страха побежал по спине. Черт побери, на дух ненавижу фанатиков-изуверов, и вот тебе, пожалуйста.

– Постой, – сказала я.

– Не вмешивайся, – ответил жрец.

– Я не ликантроп!

– Ложь во спасение незнакомца.

Чистейшее презрение слышалось в этом голосе.

– Я не лгу.

– Сезар! – позвал жрец.

Он появился, как отлично вышколенный пес на зов хозяина. Может, я к нему несправедлива, но у меня не слишком благодушное было настроение. Если я разоблачу нашу легенду, скажу, кто я, то, возможно, и подорву какие-то планы Эдуарда. Не исключено, что, раскрыв себя, я поставлю нас в опасное положение, не знаю. Эдуард скупо делился со мною планами, и я это ему сегодня припомню, когда вечер кончится, но сейчас главное – безопасность. Стоит ли ценой наших жизней спасать чужого человека от порезов? Нет. А спасение незнакомца от смерти стоит того, чтобы рисковать жизнью? Может быть. Столько у меня было вопросов без ответов, а настоящей информации – с гулькин нос, так что уже, наверное, мозговые клетки начинали перегорать от постоянных раздумий над всем тем, что мне неизвестно.

Сезар появился рядом со мной, подальше от жреца. По-моему, он заметил лезвие.

– Что он сделал?

– Он ее выбрал из публики и не учуял ее зверя, – объяснил жрец.

– У меня нет зверя, – возразила я.

Сезар засмеялся, и засмеялся слишком громко. Он тут же прикрыл рот рукой, будто напоминая самому себе, что надо тише.

– Я видел в твоем лице голод.

Это слово он произнес так, будто надо было писать прописными буквами. Отлично, еще одно слово из сленга оборотней.

Я прикинула, как рассказать покороче, не потеряв смысла. Пришлось начинать два раза, пока я наконец сказала:

– Слишком много. Изложу коротко.

Я даже попыталась изобразить испанский акцент.

Лицо жреца выражало скуку и недовольство. Он не понял ссылки на фильм. А Сезар подавил еще один смешок – он, наверное, видел «Принцессу-невесту».

Жрец повернулся к коленопреклоненному, будто выбросив меня из головы. И взрезал ему щеку. Тонкий порез разошелся, струйками по темной коже потекла кровь.

– Черт побери! – сказала я.

Он приложил нож к другой щеке оборотня. Я поймала его за запястье.

– Пожалуйста, выслушай!

Темные глаза жреца обратились ко мне.

– Сезар, – позвал он.

– Я тебе не кот, которых ты зовешь.

Темный взгляд жреца перешел с меня на стоящего рядом Сезара:

– Смотри, Сезар, как бы спектакль не стал реальностью.

Это была угроза, хотя я не до конца поняла ее значение, но в интонации сомневаться не приходилось.

– Она только просит права говорить, господин. Разве это слишком много?

– Она еще и трогает меня.

Они оба уставились на мои пальцы у него на запястье.