Все в меру. И горе и радость.
— А как же угадать эту серединку?
— Проще простого. Вот, к примеру, захотелось тебе что-то. Так захотелось, что удержу нет. Не отказывай себе, поди и возьми. Только не все возьми — половинку. А другую оставь. Тогда у тебя и «что-то» будет, и что желать останется.
Слишком большой кусок откусишь — непременно подавишься да помрешь или изжогу заработаешь. Совсем не откусишь — голодным останешься. А помаленьку-полегоньку любой пирог можно одолеть.
«Может, верно, — подумал Ванька, — прорву добра нажил, а радости не нашел. Раньше меньше имел, а жил веселее…»
Тут говорит второй странник:
— Половинкой жив не будешь. Зачем половинкой довольствоваться, если можно взять все целиком? Запас карман не тянет. Только дурак от богатства откажется, которое в руки прет. А он, — и пальцем на Ваньку показывает, — на дурака вовсе не похож.
Ты его, мужик, не слушай. У него ничего нет, вот он половинке и рад. Ты когда-нибудь собаку видел, которая бы свою кость отдала, пусть даже она сыта-пересыта? Нет! Она пойдет и ту кость зароет до лучших времен. Еще найдет — еще зароет. Десять раз найдет — десять раз зароет и никому не даст. А отбирать станешь — глотку перегрызет!
Что, человек глупее пса? Нет, самой природой заложено желать много, а сверх того много еще больше. На том весь свет стоит. Недаром говорят — рыба ищет где глубже…
Царь на что богат — богаче не бывает, и то от копеечки лишней не откажется. Вот скажи, зачем ему твоя поборная полушка, годовая? У него злата-серебра подвалы полны. К чему ему медяха стертая да грязная?
— А действительно, зачем? — удивляется мужик.
— А затем, что всякое благополучие, богатство всякое на полушке стоит. В ней главная сила. Она первопричина всего. У царя в малолетстве тоже копилка глиняная была. Я точно знаю — была. Он денежку найдет да туда положит, выпросит у отца с матерью — опять туда положит, выменяет и опять положит. А научился складывать — царем стал. Вот как.
Вот копейка, — вытащил странник копейку, на ладонь положил, — тьфу, пустячный пустяк. Потерял — не жалко. АН нет. Не копеечка это вовсе — основа основ. Все на ней стоит, все за нее держится. И я там, и ты, и деревня твоя, и еще тыща деревень и городов, все на ней уместилось, на этой кругляшке. Умные люди эту денежку придумали. Сила в ней огромадная и польза немалая. Не будет копейки, ничего не будет. Держава порушится.
Вот, положим, стала не нужна тебе копейка. Не нужна, и все тут. Счастлив ты стал тем, что имеешь. Все-то у тебя есть, ничего-то тебе не нужно. Стал бы ты спину ломать, пахать да сеять, косить да скотину холить? Нет! И сосед твой не стал бы, и сосед соседа. Разор бы пошел, голод. Ты думаешь, это тебе богатство нужно? Нет, державе! Когда каждый богат, и держава богата. Когда всякий нищ, и держава что пустая котомка! Богатство — благость!
Опять же богатый человек за державу грудью встанет, живота не пожалеет, потому что ему хозяйство свое, потом, кровью да годами нажитое, на потребу ворогу отдавать горше, чем жизни лишаться. А голи перекатной что швед, что татарин — все едино. Нет у него ничего и, значит, нет ему смысла на чужую пику животом лезть. Нищему при любой власти одинаково плохо живется.
А посему живи и приумножай богатства свои в полное свое удовольствие. Чем больше ты богатства наживешь, тем больше пользы сотворишь для себя, для детей, для страны своей!
Третий странник хохочет-заливается: ха-ха да ха-ха!
— Чудно вы рассуждаете. Не может быть радости в копейке — железка она! В свободе радость! В том, что живешь как хочешь, делаешь что хочешь, а что не хочешь — не делаешь!
Разве счастлив богатей? Он к своему богатству, словно цепной кобель к будке, привязан. Хоть сытно живет, да скучно. Каждый день на вчерашний похож, а вчерашний на позавчерашний. Для богатея копейка, что колодки для каторжника. Денежка к денежке — вот тебе и цепь, вот тебе и кандалы. Чем больше богатства, тем крепче цепь держит.
Птаху божью засади в клетку хоть в серебряную, хоть в золотую, она в одночасье помрет. Ей волюшка вольная да небо синее злата-серебра да сытости сто крат слаще.
И кто только придумал, что богатый живет в радости? Богатый не ест, не спит, с женой не милуется, все сундуки свои сторожит, каждый день денежки свои пересчитывает, не украл ли кто полушку. Ему сундуков своих лишаться горше, чем самой жизни, потому что они и есть жизнь его. Точит его подозрение да страх, словно жуки-короеды живое дерево. Какое же это счастье — мука вечная!
Никого богатей не любит, кроме богатств своих, и его никто не любит, никто не приголубит. В деньге, хоть в медной, хоть в серебряной, сердца нет — не пожалеет она, не приласкает, слова доброго не скажет. А как без ласки, без взгляда доброго жить?
Трудно, а то и вовсе нельзя. В них самая радость и есть. А что ж это за жизнь, когда дети волками дикими глядят и мечтают, чтоб тятька поскорей помер да перестал сундуки сторожить?!
И в середке счастья чуть. Имеющий половину вдвойне несчастен. Он, как и богатей, страдает, что не волен своей жизнью распоряжаться, что не любят его за скаредность да злобу, и от того, что больше соседа иметь не может. Он и бедности стыдится, и зависть его гложет. Каждый день ему наказанье. Хочется ему к своей половинке еще половинку заполучить, да сверх той половинки еще половинку заполучить, да сверх той половинки еще. Маета!
В чем же тогда радость? — спросите вы. Так я отвечу. В нищете! Да-да, именно так — в нищете!
— Вот уж дурость так дурость, — сказал Ванька, — какое же это счастье, когда ни кола ни двора?
— А такое, — отвечает странник, — свободней нищего только покойник. Ничего я не имею, ничего мне не жаль. Ты завтра до солнышка встанешь, а я до полудня просплю-проваляюсь. Ты встанешь да в поле пойдешь, а я на речку рыбку удить да плескаться. Кому лучше?
Тебя люди за богатство любят, да и то не любят, а притворствуют, а меня за просто так, за то, что я на свет народился. Отбери у тебя богатство — и жизнь твоя станет горше горького. А у меня нет ничего, а потому и забрать нечего. Вся моя радость со мной, ни украсть ее, ни силой отобрать!
