Глухой ужас захлестнул сознание Памелы. Рекс, сыночек, жив ли ты еще? Что с тобой? Где ты? Может быть, ты нуждаешься в помощи, может быть, тебя мучают и…
Рано постаревшая сломленная женщина уткнулась лицом в тонкий казенный матрас и зарыдала. Вокруг ничего не изменилось. Всё та же тишина, тот же слепящий свет больничных ламп, бесконечность застывшего времени, захлестывающее отчаяние неволи, одиночества и беспомощности.
Пэм рыдала очень долго, до полного опустошения, пока нос не перестал дышать, а во рту не пересохло. Попить не было. Зато слезы вымыли панику, заставили потихоньку успокоиться. Жизнь ещё не закончена. Когда-то же сюда, в эту палату (комнату? камеру?) придут? Должны прийти!!! Тогда она и попытается узнать, где находится и зачем её здесь держат, а когда всё разрешится, попросит помочь связаться с комендантом своего общежития, чтобы на случай, если Рекс приедет в её отсутствие, ему сказали, где мать. Вот так. Всё просто. И совсем ничего страшного. Она ведь сотрудница и ничего не нарушала! У неё есть права!!!
Ну, а сам ужас ситуации… обычная путаница, такое ведь тоже бывает. Завтра Пэм выяснит, почему её забрали из родного рабочего района. А потом всё наладится. Корпорация — это же не Зона отчуждения. Здесь подчиняются правилам, здесь у каждого сотрудника есть права. А Памела — сотрудница, значит, её не бросят. С этой утешительной мыслью Пэм, наконец-то, провалилась в черную пропасть сна.
* * *
Все КПП на своем пути Рекс прошел без единого досмотра. На выезде из сектора его, естественно, проверили, убедились, что курьер Додсон действительно числится в штате СБ, и пожелали счастливой дороги. Не подвели документы прикрытия! На следующем КПП всё прошло по аналогичной схеме. А вечером на въезде в сектор матери даже не удосужились подойти, просто подняли шлагбаум.
Это было… приятно, особенно если учесть, что на заднем сиденье в двух боксах лежали минимум три смертных приговора. И пусть курьеров СБ категорически запрещалось досматривать без прямых указаний из Центра, нервы прохождение КПП щекотало изрядно. Курьерского-то поручения у Рекса, естественно, не было. Конечно, он бы и без поручения отбрехался, но всё равно хорошего мало. В общем, замечательно, что всё прошло гладко.
Теперь оставалось минут десять до въезда в район, где жила и работала мать. А там вообще просто: приехать к общаге, припарковаться, подняться в комнату и узнать, наконец, что же случилось и почему комм бродит по сектору отдельно от владелицы.
* * *
Комендант рабочего общежития Хэнк Эмберс открыл дверь комнаты Памелы Додсон универсальной ключ-картой и вошел. Сообщение о смерти бывшей владелицы прислали буквально с четверть часа назад, но даже и без сообщения пришлось бы входить, освобождать помещение после съехавшей жилицы, а тут такая удача — все барахло покойной в одну секунду стало бесхозным. Не надо возиться с продажей и переправкой вырученных средств. То есть теперь только с переправкой возиться не надо, а вот продажа…
Хорошо, что извещение пришло под вечер, когда начальства уже нет на месте. Днем-то пришлось бы всё делать строго по инструкции — с описью, протоколом и внесением в списки, а сейчас можно быстренько связаться с кем надо и утром вскрыть уже пустую комнату. Подумаешь, распродала бывшая хозяйка личные вещи перед тем, как съехать… Кто теперь проверять-то будет.
В общем, повезло. Сейчас надо быстренько решить, что из барахла Додсон отправить на утилизацию, что оставить следующим жильцам за небольшую доплату, а что реализовать с передачей выручки в фонд общежития.
Например, диван можно оставить. Еще вполне приличный, даже не сильно продавлен. Новые жильцы за него доплатят. Про телевизор лучше соврать, что был сломанный — проверять не станут — и сдать на утилизацию. На месте же шепнуть пару слов приемщику, чтоб реализовал, а выручкой поделился пятьдесят на пятьдесят. Эх, жаль, что стул совсем разваливается… его, увы, и правда, придется на помойку.
Хэнк осматривал узкий шкаф, когда в коридоре послышались чьи-то быстрые уверенные шаги, а через пару секунд дверь комнаты распахнулась, и на пороге возник незнакомый рослый парень — крепкий, решительный. Комендант даже сказать ничего не успел, как незнакомец шагнул к нему и ударил основанием ладони в грудину. Не сказать, чтоб сильно, но уж очень неожиданно. Хэнк отлетел в угол.
Парень неспешно подошел, присел перед своей жертвой.
— Кто ты такой и что делаешь в чужой комнате? — спросил он ровным голосом.
Внезапно коменданту стало очень страшно. Так страшно, что из головы вылетели даже мысли о том, чтобы возмущаться и угрожать вызовом патруля. Незнакомец смотрел на Хэнка — главного в этом здании на все четырнадцать этажей! — бесстрастным, абсолютно спокойным взглядом. На человека так не смотрят. Тем более на уважаемого человека… Комендант общежития — это всё ж таки объект одушевленный, а не…
Но незнакомец смотрел так, будто напротив него находилось нечто… мешающее. Небольшая преграда. Смахни да иди дальше. Хэнк судорожно вздохнул. Этот вздох в установившейся тишине больше походил на всхлип. Страшно было говорить, но молчать оказалось ещё страшнее, и Хэнк, сглотнув, заговорил. Он рассказал жуткому гостю всё: про смерть старухи, про то, как накануне она съехала, чтобы перевестись на новое место, про то, что ему теперь надо готовить комнату к сдаче и…
Комендант надеялся: выслушав его торопливый доклад, незнакомец с холодными глазами уйдет, однако тот начал задавать вопросы, а смотрел так, что Хэнк не решился врать. Рассказал всё, как на исповеди Преподобному. Под этим парализующим, подавляющим волю взглядом любая ложь казалась невозможной. Пришлось сообщить и про двух визитеров, с которыми накануне уехала Памела, и про то, что они долго ее ждали, и про то, что, уезжая, Памела казалась сильно взволнованной, но явно довольной…
Беседа-допрос продолжилась в служебном помещении, куда незнакомец привел Хэнка, крепко держа за плечо. Тот еле шёл — ноги подгибались. Однако сообщение о смерти старухи отыскал и предъявил. Лицо визитера, когда тот увидел официальный документ, застыло и сделалось еще страшнее — словно маска. Однако Хэнка этот громила сразу отпустил, даже разрешил вернуться к работе.
— Простите, э-э-э… мистер, — окликнул комендант гостя, когда тот уже вышел в коридор, — я… это… обязан как бы… сообщить о случившемся в СБ. — И добавил жалобно: — Инструкция.
— Сообщай, если времени не жалко, — пожал плечами незнакомец. — Я, по-твоему, откуда? — хмыкнул он.
* * *
До пентхауса ехали в молчании. Эледа сидела, чуть касаясь руки Герарда, и гадала, как вести себя дальше. В любой другой ситуации с любым другим мужчиной было бы достаточно всего лишь достоверно изобразить пылкую страсть и вожделение. Однако сегодня подобное поведение стало бы жесточайшим просчётом. Герард легко разгадывал актерство невесты и с удовольствием ей подыгрывал, но вряд ли он придет в восторг, если Эледа направит свой талант на него самого.
С другой стороны, ее лицедейство его не на шутку заводило. Сегодня в аванложе, если бы не телохранители рядом, он точно отымел бы Эледу прямо на фуршетном столике. И она не была бы против! Игра во влюбленность распаляла нешуточно! Однако Герард прекрасно владел собой. Впрочем, его сдержанность подхлестывала влечение невесты ещё сильнее.
И вот теперь мисс Ховерс оказалась один на один с поиском ответа на сложный вопрос: как вести себя с будущим мужем наедине, когда нет необходимости играть на публику? Как вообще полагается вести себя, если ты помолвлена? Она о таком никогда не задумывалась, а сегодня даже не успела спросить совета у матери — всё происходило слишком быстро, на голом экспромте.
Между тем автомобиль въехал в лифт и начал подъем на этаж. Нужно было срочно принимать какое-то решение… вот только какое? Особенно если учесть, что Эледа почти не знала мужчину, которому сегодня утром ответила «да».
Пока она размышляла, телохранители проверяли помещения, однако уже минут через пять доложили, что всё в норме. Герард кивком отпустил охрану, вышел из салона, помог выбраться своей избраннице и вдруг совершенно невозмутимо подхватил её на руки и понес в жилую часть пентхауса.
