Искра откликнулась, тепло разлилось по рукам, по посоху, по кругу. Свет Ярины слился с его искрой, амулеты вспыхнули, как факелы, и голос Марфы стал громче, как ветер, что гонит тучи. Образы дрогнули, их тени начали растворяться, как дым. Голос Чернобога стал тише, но острее: «Ты держишь их, но я вижу тебя. Я жду».

Образы исчезли, тени на тропе замерли, и лес выдохнул, но гул Чернобога остался, как далёкий гром. Олег пошатнулся, его искра угасала, но Ярина схватила его за руку.

— Ты не поддался, — прошептала она, её глаза блестели. — Ты держишь нас.

Ворон сплюнул, его меч опустился.

— Чтоб тебя, пришлый, — буркнул он. — Ещё одна такая уловка, и я начну уважать твою искру.

Марфа подошла, её оберег был в руке, и её голос был как пророчество:

— Он играет с тобой, Олег. Но ты сильнее, чем он думает. Ты — равновесие. Не забывай.

Олег кивнул, чувствуя, как оберег остывает. Он посмотрел на тропу, где тени были неподвижны, но он знал — Чернобог не ушёл. Его тьма была терпеливой, и её зов был обещанием. Они были вместе, и это было их светом. Но буря была здесь, и её сердце билось всё ближе.

Ночь накрыла хижину, как бездонная бездна, гася даже слабый свет очага, что тлел внутри. Защитный круг амулетов дрожал, его свет был слабым, как звёзды, что тонут в бурю. Гул Чернобога стал рёвом, что бил по костям, как молот, а лес дрожал, его корни шевелились, как живые. Олег стоял у края круга, его посох светился слабо, отражая искру, что тлела внутри — не ярко, но упрямо, как звезда, что не гаснет в ночи. Оберег на запястье с синим камнем горел, как маяк, что держит его на плаву. Страх был, но он не владел им — Ярина, Ворон и Марфа были рядом, и их единство было как огонь, что горит в бурю.

Ярина сжимала посох, её бусины вспыхивали, но их свет мерк, как будто тьма пила его. Её лицо было бледным, но глаза горели, как у травницы, что держит жизнь в руках. Ворон стоял у круга, его меч был поднят, несмотря на дрожь в раненой руке. Его рык был как вызов, что бросает судьбе. Марфа держала оберег — нити с камнями, — её голос, слабый, но ясный, звучал как заклинание, что связывает их свет. Очаг в хижине тлел, его тепло тонуло в холоде, что шёл от леса.

Тени за кругом ожили, и из них проступила тьма — не волна, не фигура, а присутствие, глубокое, как сама бездна, с глазами, что не горели, а поглощали, как чёрные звёзды. Это был Чернобог — не его тень, не его вестник, а он сам, его воля, что смотрела на Олега, как судьба, что неумолима. Голос ударил, как гром, не в ушах, а в душе: «Твой свет — мой. Дай его, или всё падёт».

— Он здесь, — прошептала Марфа, её голос был как предупреждение. — Это конец. Твоя искра, Олег. Она — ключ. Не для него. Для нас.

Олег сжал посох, чувствуя, как оберег жжёт, как кровь. Его искра была слабой, но он знал — она жива, как и они. Он вспомнил её слова: «Ты — равновесие». Он не был ключом для Чернобога. Он был светом для них. Он шагнул вперёд, его голос был твёрдым, несмотря на холод, что сковывал грудь:

— Ты не возьмёшь нас. Мы — равновесие.

Ярина подняла посох, её бусины вспыхнули, но свет амулетов в кругу слабел, как будто тьма ломала его. Ворон взревел, его меч рубанул по воздуху, как будто он мог разрезать бездну. Марфа шептала громче, её заклинание было как ветер, что борется с бурей. Но тьма не дрогнула — она текла ближе, её глаза поглощали свет, и круг амулетов затрещал, как кости, что ломаются.

— Олег! — крикнула Ярина, её голос был полон огня, несмотря на страх. — Твоя искра! Ты — наш свет!

Он почувствовал, как искра борется, как будто её тянули в пропасть. Лес дрогнул, корни под ногами ожили, хватая их, и амулеты в кругу начали гаснуть, как свечи на ветру. Ворон рубил корни, его меч застревал, но он не отступал. Марфа шептала, но её голос слабел, как будто тьма душила его. Олег сжал посох, вспоминая их победы — Глубокий Лес, река, хижина. Они были вместе, и это было их силой.

Он закрыл глаза, направляя искру. Она была слабой, но он представил её не как огонь, а как реку — глубокую, что течёт, несмотря на тьму. Он подумал о Ярине, о Вороне, о Марфе, о своём мире — о смехе Коли, о тепле дома, о запахе мела. Он подумал о равновесии — свете, что существует, потому что есть тьма, и тьме, что не владеет, потому что есть свет. Он принял свою искру — не как силу, а как себя, как ключ, что держит мир.

Искра вспыхнула — не ярко, а чисто, как звезда, что пробивает бурю. Тепло разлилось по рукам, по посоху, по кругу. Свет Ярины слился с его искрой, амулеты вспыхнули, как солнце, и голос Марфы стал громче, как буря, что гонит тьму. Ворон взревел, его меч стал частью их света, и корни под ногами замерли. Тьма дрогнула, её чёрные глаза потускнели, и её присутствие начало отступать, как река, что теряет силу.

Голос Чернобога стал тише, но острее, как лезвие: «Ты держишь равновесие, но я — его часть. Я вернусь». Тьма растворилась, её глаза погасли, и гул стих, оставив тишину — не мёртвую, а живую, как дыхание леса. Круг амулетов держался, его свет был слабым, но живым.

Олег пошатнулся, его искра угасала, но Ярина поймала его, её руки были тёплыми, как жизнь.

— Мы сделали это, — прошептала она, её глаза блестели. — Ты сделал это.

Ворон сплюнул, его меч опустился.

— Чтоб тебя, пришлый, — буркнул он, но его голос был полон уважения. — Ты светишь, как надо. Не расслабляйся.

Марфа подошла, её оберег был в руке, и её глаза были как озёра, что видят судьбу.

— Ты стал равновесием, — сказала она. — Но он прав. Он — часть мира, как и ты. Он вернётся. И ты должен быть готов.

Олег кивнул, чувствуя, как оберег остывает. Он посмотрел на тропу, где тени были неподвижны, но он знал — Чернобог не ушёл. Его тьма была терпеливой, и её рёв был обещанием. Он вспомнил свой мир, смех детей, и это дало ему силы. Он посмотрел на Ярину, на Ворона, на Марфу.

— Мы будем готовы, — сказал он, его голос был слабым, но решительным. — Вместе.

Они стояли у круга, их свет был слабым, но живым, как огонь в ночи. Лес смотрел, и Чернобог смотрел, и его буря ушла, но не навсегда. Они нашли равновесие, но тьма была его частью, и их бой был не окончен.

Глава 21: Искра над пропастью

Ночь была тёмной, будто сам лес затаил дыхание. Ветви деревьев не шевелились, трава лежала прибитой росой, а над землёй витал запах — не дыма, не мха, но чего-то иного. Что-то приближалось. Что-то уже было рядом.

Олег стоял у самого края обрыва, где тропа терялась в тумане. Под ногами — мокрая, осыпающаяся глина. Внизу шумела река — она не ревела, а перешёптывалась, будто знала, что нельзя тревожить эту ночь громким голосом. За спиной он чувствовал присутствие — не угрожающее, но настойчивое. Марфа.

— Они идут, — тихо сказала она, не поднимая голоса. И всё равно в этих словах прозвучал колокол.

Олег не обернулся. Он знал, о ком речь.

— Из-за Предела? Или изнутри?

— Те, кто снаружи, — слепые. Но те, кто внутри… уже видят. — В её голосе не было страха. Только усталость. — Равновесие нарушено. Ты стал тем, кто качнул весы. И теперь всё должно склониться — либо к свету, либо к провалу.

Олег сжал амулет на груди. Он больше не был просто предметом — он жил, как сердце. Слышал мысли. Грел в холод. Напоминал, что он — часть чего-то большего.

— Это из-за меня, да?

— Не из-за тебя. Через тебя. Ты — как молния. Где небо долго молчало, там вспышка кажется преступлением.

Он повернулся к Марфе. Лицо её казалось стёртым ветром и временем. Но в глазах — всё та же искра. Такая же, как в нём. Только старше. Глубже.

— Я не знаю, смогу ли. — Он сказал это честно, не прося утешения.

— Никто не знает. Даже боги. Знание — не оружие. Это фонарь в тумане. Видно лишь шаг вперёд. Но это лучше, чем идти в темноте.

Они молчали. Где-то в лесу взвизгнула сова. Затем всё снова стихло.

Олег закрыл глаза. Он чувствовал, как внутри тела движется что-то неуловимое. Не ток. Не магия. Искра — часть его и часть мира. Она отзывалась на боль. На страх. На истину.