Олег почувствовал, как искра борется, как будто её тянули в пропасть. Лес дрогнул, и амулеты в кругу вспыхнули, но их свет начал меркнуть, как будто тьма пила его. Ярина вскрикнула, её посох дрожал, а Ворон рубил по воздуху, но его меч не находил цели. Марфа шептала громче, но её голос слабел, как будто тьма душила его.

— Олег! — крикнула Ярина, её глаза были полны отчаяния, но и огня. — Твоя искра! Ты можешь!

Он сжал посох, чувствуя, как оберег жжёт, как кровь. Он вспомнил Глубокий Лес, реку, хижину — их единство всегда побеждало. Он посмотрел на Ярину, на Ворона, на Марфу. Они были его силой, его равновесием. Он закрыл глаза, направляя искру. Она была слабой, но он представил её не как огонь, а как реку — глубокую, что течёт, несмотря на тьму. Он подумал о своём мире — о смехе Коли, о запахе мела, о тепле дома. Он подумал о них — о Ярине, о Вороне, о Марфе, об их свете.

Искра вспыхнула — не ярко, а чисто, как звезда, что пробивает бурю. Тепло разлилось по рукам, по посоху, по кругу. Свет Ярины слился с его искрой, амулеты вспыхнули, как солнце, и голос Марфы стал громче, как буря, что гонит тьму. Ворон взревел, его меч стал не просто клинком, а частью их света. Тьма дрогнула, её пустые глаза потускнели, и лес выдохнул, как будто отпустил их.

Голос Чернобога стал тише, но острее, как лезвие: «Ты держишь их, но не себя. Я жду». Тьма отступила, её глаза погасли, и гул стих, но не исчез, оставив эхо, как далёкий гром. Олег пошатнулся, его искра угасала, но Ярина поймала его, её руки были тёплыми, как жизнь.

— Мы держим, — прошептала она, её глаза блестели. — Ты держишь.

Ворон сплюнул, его меч опустился.

— Чтоб тебя, пришлый, — буркнул он, но его голос был полон уважения. — Ты светишь, как надо.

Марфа подошла, её оберег был в руке, и её глаза были как озёра, что видят судьбу.

— Ты нашёл равновесие, — сказала она. — Но он знает твои трещины. Он придёт снова. И ты должен быть сильнее.

Олег кивнул, чувствуя, как оберег остывает. Он посмотрел на тропу, где тени были неподвижны, но он знал — Чернобог не ушёл. Его тьма была терпеливой, и её взгляд был как нож, что ждёт своего часа. Он вспомнил свой мир, смех детей, и это дало ему силы. Он посмотрел на Ярину, на Ворона, на Марфу.

— Мы будем сильнее, — сказал он, его голос был слабым, но решительным. — Вместе.

Они стояли у хижины, их свет был слабым, но живым, как огонь в ночи. Но лес смотрел, и Чернобог смотрел, и его буря была здесь. Они отбили его взгляд, но он знал их трещины, и следующий удар будет последним.

Глава 20. Равновесие и тьма

Рассвет пришёл холодный, его серый свет тонул в густых кронах леса, окружавшего хижину. Тропа за защитным кругом была неподвижной, но тени в зарослях шевелились, как дыхание, что предвещает бурю. Олег стоял у входа, его посох был в руке, а пальцы сжимали оберег на запястье с синим камнем. Искра внутри тлела слабо, но упрямо, как звезда, что не гаснет в ночи. Усталость сковывала тело, но их победа над взглядом Чернобога дала ему силу — не физическую, а внутреннюю, как свет, что пробивается сквозь мрак.

Ярина укрепляла амулеты в кругу, её посох лежал рядом, а руки вплетали новые нити с бусинами, что пахли рекой и землёй. Её лицо было бледным, но глаза горели решимостью, как у травницы, что не сдаётся, даже когда время истекает. Марфа сидела у очага, её оберег — нити с камнями — был в руках, и её голос, слабый, но ясный, звучал как маяк, что направляет в темноте. Ворон чинил свой меч у входа, его раненая рука двигалась медленно, но он не жаловался — его упрямство было их щитом.

Гул Чернобога затаился, но Олег чувствовал его — не в звуке, а в воздухе, как холод, что сжимает сердце. Его искра была слабой, но он учился её понимать — она была не просто силой, а частью равновесия, связью с миром. Он вспомнил слова Чернобога: «Ты держишь их, но не себя». Это была правда, и он знал — тьма ищет его слабость, его трещины.

— Ты готов? — спросила Марфа, её голос был как корень, что держит землю. Она посмотрела на Олега, её глаза видели его искру яснее, чем он сам. — Он не будет ждать. Его буря здесь.

Олег сжал оберег, чувствуя, как его тепло сливается с искрой. Он кивнул, его голос был тихим, но твёрдым:

— Я не знаю, хватит ли меня. Но я знаю, что не сдамся. Ради вас.

Ярина подняла голову, её руки замерли над амулетом.

— Ты хватит, — сказала она, её голос был как река, что течёт, несмотря на бурю. — Ты наш ключ. Мы с тобой.

Ворон хмыкнул, его меч звякнул, возвращаясь в ножны.

— Не начинай ныть, пришлый, — буркнул он. — Я ещё не устал рубить. А ты свети, как умеешь.

Олег улыбнулся, чувствуя, как их слова разгоняют тень страха. Он закрыл глаза, сосредотачиваясь на искре. Она была слабой, но жива, и он попытался её направить, как тогда в кругу. Он представил реку — глубокую, что течёт сквозь тьму. Искра откликнулась, и он увидел — не глазами, а внутри: свет, что пробивается, и тень, что стоит за ним, не нападая, а зовя.

Он открыл глаза, его сердце заколотилось. Оберег стал горячим, и гул Чернобога вернулся, низкий и тяжёлый, как поступь земли. Лес зашумел, и тени на тропе дрогнули, как будто кто-то прошёл, не оставив следов. Олег замер, его искра вспыхнула — не ярко, а чётко, как сигнал.

— Он близко, — сказал он, его голос был твёрдым, несмотря на холод, что полз по спине. Он указал на заросли у тропы, где тени были гуще, чем везде.

Ярина схватила посох, её бусины засветились слабо. Ворон поднял меч, его раненая рука дрожала, но он был готов. Марфа встала, её оберег был в руке, и её голос был как заклинание:

— Это не тень. Это он. Его воля. Готовьтесь.

Тени сгустились, и из них проступил звук — не шёпот, не вой, а гул, глубокий, как дыхание бездны. Воздух стал плотнее, как будто кто-то сжал его в кулаке. Олег почувствовал, как искра борется, как будто её тянули в пропасть, и голос Чернобога эхом отозвался в голове, холодный и ясный: «Твой свет — мой ключ. Приди, или я возьму всё».

— Он хочет меня, — сказал Олег, его голос был хриплым, но решительным. — Но я не его. Я ваш.

Ярина шагнула к нему, её посох вспыхнул, и свет амулетов в кругу стал ярче, как стена, что держит бурю.

— Ты наш, — ответила она, её глаза блестели. — И мы не дадим ему тебя.

Ворон взревел, его меч рубанул по воздуху, как вызов.

— Лезь, тварь! — прорычал он. — Я разрублю твою тьму!

Марфа подошла, её оберег был в руке, и её голос был как пророчество:

— Держите круг. Его сила — в твоей слабости, Олег. Но твоя сила — в нас. Слушай искру.

Олег сжал посох, чувствуя, как оберег жжёт кожу. Он вспомнил Глубокий Лес, реку, хижину — их единство всегда побеждало. Он закрыл глаза, направляя искру. Она была слабой, но он почувствовал её — реку, что течёт, несмотря на тьму. Он увидел свет, что пробивается, и тень, что зовёт, но не владеет. Голос Чернобога стал громче: «Ты не остановишь меня. Я уже здесь».

Тени на тропе сгустились, и гул стал рёвом, как будто лес кричал. Олег открыл глаза, его искра вспыхнула, и он знал — это не бой, а выбор. Чернобог был здесь, и его воля была как буря, что ждёт ответа.

— Мы готовы, — сказал он, его голос был твёрдым, как сталь. — Вместе.

Они стояли у круга, их свет был слабым, но живым, как огонь в ночи. Но тьма смотрела, и её гул был как обещание — буря началась.

Тьма за защитным кругом сгустилась, как чернила, что заливают свет. Лес дрожал, его корни шевелились под землёй, а гул Чернобога стал рёвом, как будто сама бездна открыла пасть. Олег стоял у края круга, его посох светился слабо, отражая искру, что тлела внутри — не ярко, но упрямо, как звезда в бурю. Оберег на запястье с синим камнем горел, как маяк, что не даёт утонуть. Страх сжимал грудь, но он не владел им — Ярина, Ворон и Марфа были рядом, и их единство было как огонь, что не гаснет в ночи.

Ярина сжимала посох, её бусины вспыхивали, но их свет дрожал, как будто тьма душила его. Её лицо было бледным, но глаза горели, как у травницы, что держит жизнь в руках. Ворон стоял у круга, его меч был поднят, несмотря на дрожь в раненой руке. Его рык был как вызов, что бросает бурю. Марфа держала оберег — нити с камнями, — её голос, слабый, но ясный, звучал как заклинание, что связывает их свет. Очаг в хижине горел, но его тепло тонуло в холоде, что шёл от леса.