Ворон кашлянул, привлекая внимание.
— Если эта старуха ещё дышит, — буркнул он, — я заставлю её встать и поклониться за все наши мучения.
Ярина посмотрела на него с укором, но уголок её рта дрогнул в слабой улыбке.
— Сначала встань сам, — ответила она. — А то ты еле ползёшь.
Ворон фыркнул, но промолчал, и Олег почувствовал тепло — не от искры, а от их единства. Они прошли Глубокий Лес, пережили тени Чернобога, и они всё ещё были вместе. Это было сильнее страха, сильнее тьмы.
Тропа поднялась, и хижина показалась впереди — её покосившиеся стены, разломанный вход, слабый дым, что тянулся из трубы. Огонь горел, и это был знак — Марфа жива. Олег ускорил шаг, его искра вспыхнула слабо, как надежда. Но затем он остановился, чувствуя, как воздух стал тяжелее, как будто кто-то дышал им в затылок. Его искра дрогнула, и оберег на запястье стал горячим.
— Ярина, — сказал он тихо, не оборачиваясь. — Ты чувствуешь?
Она замерла, её посох упёрся в землю. Её глаза сузились, обшаривая лес за их спиной.
— Да, — прошептала она. — Он здесь. Не в лесу. Ближе.
Ворон повернулся, его меч звякнул, выходя из ножен.
— Где? — рявкнул он, его голос был как рык. — Покажись, тварь!
Олег посмотрел на хижину, на её тёмный вход, на дым, что казался теперь не таким чистым. Гул Чернобога вернулся — слабый, но настойчивый, как пульс. Он был не в лесу, не в тенях. Он был там, внутри. Его искра вспыхнула ярче, но не светом, а предупреждением, и он почувствовал, как шёпот Чернобога становится яснее: «Ты принёс свет… но тьма его ждёт».
— В хижине, — сказал Олег, его голос был твёрдым, несмотря на страх. — Он там. С Марфой.
Ярина побледнела, её рука сжала узел с корнем.
— Нет, — прошептала она. — Он не мог… амулеты должны были держать.
— Он не пришёл, — сказал Олег, чувствуя, как искра направляет его. — Это его тень. Но она сильна.
Ворон шагнул вперёд, его меч был готов.
— Тогда идём, — прорычал он. — Если эта дрянь там, я её вырежу.
Ярина посмотрела на Олега, её глаза были полны тревоги, но и решимости.
— Ты готов? — спросила она. — Твоя искра… она нужна нам. Больше, чем когда-либо.
Олег сжал посох, чувствуя, как оберег жжёт кожу. Его искра была слабой, но он знал — она жива, как и они. Он вспомнил, как они сражались вместе, как свет корня, Ярины и его искры отогнал тьму. Он не был готов, но он был с ними.
— Готов, — ответил он, его голос был тихим, но сильным. — Ради Марфы.
Они двинулись к хижине, их шаги отдавались в тишине, как удары сердца. Лес смотрел, и Чернобог смотрел, и Олег знал — их бой только начинается.
Хижина встретила их холодом, что был тяжелее, чем утренний воздух. Дым от очага тянулся тонкой струйкой, но его тепло не разгоняло мрак — оно тонуло в тенях, что сгустились внутри, как чернила, пролитые на ткань. Олег шагнул через порог, его посох стукнул по деревянному полу, и звук отдался эхом, как в пещере. Искра внутри него тлела слабо, но оберег на запястье с синим камнем вспыхнул жаром, как предупреждение. Он чувствовал её — тень Чернобога, невидимую, но живую, как дыхание, что ползёт по стенам.
Ярина вошла следом, её посох светился тускло, а узел с корнем Живы она прижимала к груди, как щит. Её глаза обшаривали хижину, задерживаясь на очаге, где огонь едва горел, и на скамье, где лежала Марфа. Ведунья была неподвижна, её грудь поднималась слабо, но её лицо было серым, как пепел, а вокруг неё воздух дрожал, как от жара, хотя было холодно. Ворон вошёл последним, его меч был поднят, а взгляд — острым, как лезвие. Его раненая рука дрожала, но он держался, как воин, что не знает слова «отступить».
— Она жива, — прошептала Ярина, её голос был полон облегчения, но тут же напрягся. — Но… тьма здесь. Она держит её.
Олег посмотрел на Марфу, и его искра дрогнула — не светом, а болью, как будто почувствовала рану, что не видно глазам. Тень Чернобога была не в углах, не в тенях — она была в воздухе, в самом дыхании хижины, как яд, что отравляет жизнь. Он вспомнил её слова: «Ключ для равновесия». Корень Живы был их шансом, но тень не даст его использовать без боя.
— Что делать? — спросил он, его голос был тихим, но твёрдым. Он сжал посох, чувствуя, как оберег направляет искру. — Как её спасти?
Ярина опустилась на колени у скамьи, её пальцы коснулись лица Марфы, но тут же отдёрнулись, как от огня.
— Корень, — сказала она, её голос дрожал. — Я могу приготовить отвар, но… тьма не даст. Она сильна здесь. Нам нужно её прогнать.
Ворон сплюнул, его меч звякнул о пол.
— Прогнать? — буркнул он. — Покажи мне, где эта дрянь, и я её зарублю.
Ярина покачала головой, её глаза были полны тревоги.
— Это не тварь, — ответила она. — Это его воля. Она везде. Но… твоя искра, Олег. Она может её ослабить. Как в лесу.
Олег сглотнул, чувствуя, как страх сжимает горло. Его искра была слабой, почти угасшей после реки, и он не знал, хватит ли её. Но он посмотрел на Марфу, на её слабое дыхание, на Ярину, на Ворона. Они были вместе, и это было сильнее тьмы. Он кивнул, шагнув ближе к скамье.
— Скажи, что делать, — сказал он, его голос был хриплым, но решительным.
Ярина вытащила корень Живы из узла. Он светился мягко, как звезда, и его тепло разлилось по хижине, но тени дрогнули, как будто почувствовали угрозу. Она разломила корень, её пальцы дрожали, и положила его в миску, стоявшую у очага. Затем она добавила воды из фляги и начала шептать, её голос был как песня, что борется с тишиной.
Олег почувствовал, как гул Чернобога возвращается — низкий, тяжёлый, как поступь смерти. Тени в углах шевельнулись, и воздух стал плотнее, как будто кто-то сжал его в кулаке. Его искра вспыхнула слабо, но болезненно, и он услышал шёпот, холодный и липкий, как паутина: «Ты не спасёшь… тьма сильнее…»
Он сжал посох, пытаясь заглушить шёпот. Он вспомнил Глубокий Лес, реку, их единство. Он не был один. Он шагнул к Ярине, его рука легла на её плечо, и он почувствовал, как их силы сливаются — её свет, его искра, тепло корня. Ворон встал рядом, его меч был поднят, как будто он мог разрубить саму тьму.
— Давай, пришлый, — буркнул он. — Сделай своё дело, или я начну рубить стены.
Олег закрыл глаза, сосредотачиваясь на искре. Она была слабой, но жива, как звезда в бурю. Он представил её не как огонь, а как реку — глубокую, спокойную, что течёт, несмотря на тьму. Он подумал о Марфе, о её вере в него, о Ярине, о Вороне, о своём мире — о детях, о запахе мела, о смехе Коли. Искра откликнулась, тепло разлилось по рукам, по посоху, по хижине.
Тени дрогнули, и гул Чернобога стал тише, как будто его голос терял силу. Корень Живы в миске засветился ярче, и его свет слился с посохом Ярины, с искрой Олега, создавая сияние, что резало тьму, как нож. Ярина шептала громче, её голос был как колокол, и отвар в миске начал дымиться, наполняя хижину запахом жизни.
Тень Чернобога вздрогнула, и шёпот стал криком — не словами, а болью, что била по нервам. Олег пошатнулся, но Ярина сжала его руку, и Ворон рыкнул, как зверь, что не сдаётся. Свет стал ярче, и тени начали растворяться, как дым на ветру. Гул стих, и шёпот исчез, оставив лишь тишину — не мёртвую, а живую, как дыхание леса.
Ярина выдохнула, её руки дрожали, но она подняла миску и поднесла её к губам Марфы. Отвар капал медленно, и Олег смотрел, как её грудь поднимается чуть сильнее, как серость на её лице начинает отступать. Она не открыла глаза, но её пальцы дрогнули, как будто искали свет.
— Она… живёт, — прошептала Ярина, её голос был полон слёз. — Мы успели.
Олег кивнул, его искра угасала, оставляя пустоту, но он чувствовал тепло — не от искры, а от их победы. Ворон опустил меч, его лицо было усталым, но глаза блестели.
— Чтоб тебя, пришлый, — буркнул он. — Ты начинаешь быть полезным.
Олег улыбнулся слабо, но не ответил. Он посмотрел на Марфу, на её слабое дыхание, на корень, что спас её. Они победили, но он знал — Чернобог не ушёл. Его тень была терпеливой, и она ждала. Где-то в глубине леса, в тенях, что не видел свет, он чувствовал её взгляд — холодный, как лезвие, что ждёт своего часа.
