Автор изобразил советскую власть достаточно примитивной, которая единственное, что может — это пользоваться силой (как, например, в Чехословакии-68).

По ходу песни симпатии слушателей целиком отданы этому любителю-жлобу. Казалось бы, логичный вариант концовки — безоговорочная его победа. И слушатель ее ждет и предвкушает. Однако Высоцкий, в полном соответствии стайным смыслом песни, сводит поединок к ничьей, поскольку не хочет, чтобы советская власть победила. А так все остаются при своих. Кстати, в реальной действительности в поединке Фишер — Спасский первый разгромит второго в пух и прах. Чем весьма сильно порадует практически всю советскую еврейскую общественность, которая именно такого исхода и алкала.

Тем временем встреча Марины Влади с Брежневым начала приносить первые плоды — Высоцкого принимают в Союз кинематографистов СССР. На протяжении почти трех лет (с июля 69-го) бард пытался стать членом этого творческого Союза, но каждую его попытку торпедировали «сверху», ссылаясь на то, что он, мол, пьет. Причина выглядела смехотворной: в СК чуть ли не половина членов регулярно «закладывали за воротник», а некоторые из его руководителей даже лечились от запоев. На самом деле кандидатуру Высоцкого торпедировали из-за его скандальной славы на песенном поприще.

Ситуация стала меняться в лучшую сторону с осени 71 — го, когда Брежнев съездил во Францию и там имел рандеву с Мариной Влади. После этого киношные либералы вкупе со своими единомышленниками из ЦК КПСС и взялись пробивать членство Высоцкого в СК. Но шел этот процесс не совсем гладко и имел массу подводных камней. И если бы не кардинальные изменения во внешней политике, произошедшие тогда, трудно сказать, как бы ситуация развивалась дальше.

Дело в том, что тогда происходило очередное ужесточение режима в отношении как коллег Высоцкого (социальных диссидентов), так и диссидентов политических. Еще в декабре 71-го в ЦК КПСС с участием руководства КГБ (Андропова и Цвигуна) было проведено секретное совещание, где чекисты добились принятия репрессивных мер по отношению к наиболее злостным диссидентам из числа политических. После этого уже в январе 72-го начались их аресты в Москве, Вильнюсе, Киеве и других городах. Одновременно был нанесен удар и по одному из самых злостных социальных диссидентов — барду Александру Галичу.

Он еще в марте 1968 года угодил «на карандаш», когда выступил на фестивале песенной поэзии в новосибирском Академгородке «Бард-68» и исполнил там несколько протестных песен: «Промолчи», «Памяти Пастернака». За это тогда же он был подвергнут властями публичной выволочке. Его вызвали на секретариат Союза писателей и сделали первое серьезное предупреждение: мол, внимательнее отнеситесь к своему репертуару. Но он не придал значения этому предупреждению: продолжал давать домашние концерты, которые расходились по стране в магнитофонных пленках. Одна из этих записей стала для Галича роковой.

Согласно распространенной легенде, все началось осенью 71-го. Тогда дочь члена Политбюро Дмитрия Полянского Ольга выходила замуж за актера «Таганки» Ивана Дыховичного, и именно там ее отец услышал песни Галича на магнитофонной пленке (до этого, как ни странно, он никогда их не слышал). Услышанное настолько возмутило Полянского, что он поднял вопрос об «антисоветских песнях» Галича на Политбюро. Возмутиться было чем, поскольку этот бард, в отличие от Высоцкого, «эзопова языка» часто чурался и резал правду-матку со всей прямотой. То есть если Высоцкий представлял из себя романтического сопротивленца, то Галич — злого и желчного. Как восторженно писал поклонник творчества последнего Е. Эткинд: «Никто не обнаружил бесчеловечную суть советского государства, как Галич. Никто с такой афористической отчетливостью не показал того, что можно назвать парадоксом советского человека: он одновременно триумфатор и раб, победитель и побежденный, герой и ничтожество…»

Кстати, именно за эту злость Галича недолюбливал Высоцкий и в последнее время не только всячески избегал встреч с ним (до этого все было иначе: в 1968-м Высоцкий даже пел у Галича дома), но и не любил, когда кто-то их сравнивал. Еще сильнее Галича недолюбливали в партэлите, так как он совершил в ее понимании тяжкий грех: будучи всячески обласканным властями (преуспевающий драматург, киносценарист, имеющий в своем арсенале даже премию КГБ за лучший киносценарий), прилюдно плюнул этой власти в лицо. В песнях своих Галич шел, что называется, напролом, норовя ударить прямо в темя:

Как говорится, куда уж прямее.

Или вот еще такие строчки:

Более чем конкретный выпад против престарелых членов Политбюро. У Высоцкого, повторимся, все было более тонко — так завуалировано, что не сразу и подкопаешься. Многие либералы до сих пор ставят ему это в вину. Например, журналист Марк Дейч в наши дни заявит: «Смелость Высоцкого была строго дозирована и существующего у нас порядка вещей не затрагивала». Однако Высоцкий делал это сознательно. Как он пел в своей песне 71-го года «Мои похорона»: «Кто не напрягается, тот много меньше подвергается и много дольше сохраняется». Вот Высоцкий и сохранился чуть дольше, чем Галич.

У последнего даже в бытовых песнях присутствовала ярко выраженная антисоветская (а иной раз и русофобская) составляющая. Например, в цикле песен про Клима Петровича Коломийцева, «мастера цеха и члена бюро». В одной из этих песен этот самый Клим недоумевает, почему неловко наделить званием победителя социалистического соревнования фабрику, изготовляющую колючую проволоку на весь социалистический лагерь.

Между тем в этой легенде с Полянским безусловно есть некие подводные камни. Как мы помним, этот человек являлся одним из сторонников «русской партии» в высших советских верхах и прекрасно был знаком как с самим Галичем, так и с его творчеством. Однако до конца 71-го он почему-то мирился с ним. Что же подвигло Полянского резко форсировать события? Судя по всему, свадьба дочери была всего лишь удобным предлогом. На самом деле подоплека происходящего скрывалась в глубинах большой политики — в той самой стратегии Кремля, когда одних диссидентов зачищали, а других — поощряли. Из «социальных» в число первых вошел Галич, в число вторых — Высоцкий. Как говорится: Боливар не выдержит двоих.

29 декабря Галича исключили из Союза писателей, а полтора месяца спустя и из другого Союза — кинематографистов. Высоцкого, наоборот, 30 марта 1972 года в означенный Союз приняли. И это была отнюдь не случайность, а запланированная акция со стороны тех, кто «крышевал» нашего героя. Об этом говорят как совпадения дат, связанные с Галичем, так и с диссидентами. Ведь в тот же день, когда нашего героя приняли в СК, собралось на свое очередное заседание Политбюро ЦК КПСС и впервые целиком посвятило его вопросу о диссидентах. Докладывал шеф КГБ Андропов, выступление которого было достаточно резким. Не менее решительно выступили против диссидентов и другие члены Политбюро: Брежнев (он назвал диссидентов подонками человеческого общества), Суслов, Подгорный, Шелепин, Гришин и др. Однако самое интересное, но эта решительность не вылилась в такие же действия. Вот как об этом пишет историк А. Шубин: