«Любимову он был нужен для исполнения зонгов. Он хотел перенести «Доброго человека из Сезуана» на сцену театра, чтобы театр потерял студийную окраску, чтобы он стал более брехтовским… Снять эту легкую окраску студийности, которая придавала спектаклю какую-то прелесть, но не профессионально-сценическую. Вместо этой свежести Любимов хотел высокого профессионализма. И он искал людей, которые свободно поют с гитарой, легко держатся, легко выходят на сцену из зала… Искал людей именно на брех-товское, на зонговое звучание. Как раз это делал Володя. Это никто так не делал, вплоть до того, что брехтовские тексты люди воспринимали потом как Володины песни…

Володя пришел на Таганку к себе домой. Все, что он делал, — весь свой драматургический материал, который он к этому моменту наработал, — все шло туда, к себе домой. И то, что они встретились, что их троих свела судьба: Любимова, Губенко и Володю… — это могло случиться только по велению Бога».

Итак, Абрамова считает, что немалую роль в решении Любимова сыграло песенное творчество Высоцкого. Значит, режиссер был с ним достаточно знаком и оно его не оттолкнуло, а даже наоборот — привлекло. Думаю, пой Высоцкий какие-то комсомольские песни, и не видать бы ему «Таганки» как своих ушей. Но он пел совсем иные песни: во-первых, «блатные» (а те, как мы помним, весьма ценились в либеральной среде как своеобразный контрапункт официальному искусству), во-вторых — социальные. К написанию последних Высоцкий приступил в том самом 1964 году и создал их больше десятка. Особое место в нем занимала песня «Антисемиты», где бард шершавым языком сатиры гвоздил к позорному столбу тех, кто вешает на евреев всех собак, обвиняя их в разного рода грехах. Эта песня в силу своей направленности сразу обратила на себя внимание либеральной общественности и стала для Высоцкого тем карт-бланшем, который открыл для него двери «Таганки» (отметим, что в ее труппе оказалось больше десятка евреев, чего при прежнем руководителе никогда не бывало).

Напомним, что «Таганка» задумывалась Любимовым прежде всего именно как протест против официально узаконенного социалистического реализма. Его детище с первых же дней своего существования застолбило за собой звание своеобразного форпоста либеральной фронды в театральной среде, поскольку новый хозяин «Таганки» оказался самым одаренным и наиболее яростным аналогом советского «талмудиста» (речь идет о либералах-прогрессистах древнего государства Хазарский каганат, которые вели идеологическую борьбу с приверженцами ортодоксальной идеи — караимами, победили их, но эта победа оказалась пирровой: она подточила идеологические основы каганата, и тот вскоре рухнул под напором внешних сил — то, что потом повторит и советская система).

Любимов и от системы Станиславского отказался, поскольку пресловутая «четвертая стена» мешала ему установить прямой контакт с публикой (в кругах либералов тогда даже ходила презрительная присказка: «мхатизация всей страны»). Кроме этого, он отказался от классической советской пьесы, которая строилась по канонам социалистического реализма, отдавая предпочтение либо западным авторам, либо авторам из плеяды «детей XX съезда», таких же, как и он, «талмудистов» (Вознесенский, Войнович, Евтушенко, Трифонов и т. д.). Вот почему один из первых спектаклей «Таганки» «Герой нашего времени» по М. Лермонтову был снят с репертуара спустя несколько месяцев после премьеры, зато «Антимиры» по А. Вознесенскому продержались более 20 лет. Почему? Видимо, потому, что истинный патриот России Михаил Лермонтов, убитый полуевреем Мартыновым, был режиссеру неудобен со всех сторон, а космополит Андрей Вознесенский оказался как нельзя кстати, поскольку был плотью от плоти той части либеральной советской интеллигенции, которую причисляют к западникам и к которой принадлежал сам Любимов.

В эту компанию суждено было попасть и Владимиру Высоцкому — человеку, имевшему чуть ли не меньший «зуб» на советскую власть, чем Любимов. По рассказам отдельных очевидцев создается такое впечатление, что Высоцкий в ту пору был чуть ли не подпольщиком. Вот как, к примеру, вспоминает о его «предтаганковском» периоде жена Павла Леонидова (родственник Высоцкого по отцовской линии, в 70-х он эмигрирует в США):

«У Володи было трудное время, когда КГБ ходил за ним буквально по пятам. И он часто скрывался в нашем доме. Однажды прибежал Паша: «Уничтожай пленки! За Высоцким охотятся!» И все записи, все песни пришлось уничтожить. Бобины были большие, они были раскручены, и мы мотали, мотали тогда с этих бобин… Ведь вся черновая работа над песнями шла в нашем доме. Приезжал Володя в 2–3 часа ночи в очень тяжелом душевном состоянии, потому что он метался. А он же был искренний, и все это выливалось в песнях. А песня — это была импровизация: садился за гитару и начинал играть. Они писали на стационарном «Днепре», потом прослушивали и что-то исправляли. А дети были маленькие, и я все время ругалась: «Володя, тише! Я тебя-выгоню! Я не могу это терпеть: нас арестуют вместе с вами!..»

В течение года было такое тяжелое состояние. Самый тяжелый период его гонений. Это было до 1964 года, до работы в «Таганке». Дочке Оле было лет 5–6. В час ночи мы закрывались на кухне, и тут он все высказывал нам. Кроме тех песен, что знает народ, были еще песни и другие. И были черновики… и я ходила собирала, и все это сжигалось, выбрасывалось. Уничтожено столько писем, столько записей…

Жили как на пороховой бочке… Приезжал Володя подвыпивши. Никогда не ел почему-то. Выпивал. Брал гитару, и пошло… Они пели про все, и про Советскую власть. Они от этого умирали, наслаждались, я боялась, что кто-то услышит, дрожала…»

9 сентября 1964 года Высоцкий был взят по договору на «Таганку» на два месяца во вспомогательный состав с окладом в 75 рублей в месяц. Первый выход на сцену состоялся у него десять дней спустя: Высоцкий подменил заболевшего актера в роли Второго Бога в спектакле «Добрый человек из Сезуана». По причине ремонта старого здания Таганки спектакли тогда проводились в Телетеатре на площади Журавлева.

А в середине октября в СССР сменилось высшее руководство: в отставку был отправлен Н. Хрущев. В тот момент многим в мире показалось, что сменщики отставника разобрались в сути либеральных хрущевских реформ и отныне пойдут другим путем — противоположным. Но это оказалось не так. Хрущев был отправлен бюрократией в отставку по причине выработки своего ресурса — то есть все, что было надо, он сделал: осудил Сталина и его политику по отношению к бюрократии, вычистил большинство адептов Сталина из верхушки КПСС и дал старт либеральным реформам. Теперь все эти завоевания требовалось закрепить, и сделать это должен был уже другой руководитель — более адекватный и предсказуемый для номенклатуры, чем Хрущев. Таким человеком стал Леонид Брежнев.

Тем временем 24 октября в Театре на Таганке начинаются репетиции спектакля «Десять дней, которые потрясли мир». У Высоцкого в нем сразу несколько ролей: матрос на часах у Смольного, анархист и белогвардейский офицер. В этом же спектакле он впервые выступит в качестве певца: в образе анархиста лихо сбацает еврейские куплеты «На еврейском (он пел — «на Перовском») на базаре». Чуть позже он напишет для спектакля три собственные песни. Причем две из них, которые можно назвать просоветскими (в них воздавалась хвала большевикам образца 17-го года), были короткими (включали в себя лишь по два четверостишия), зато песня «В куски разлетелась корона…», содержавшая в себе антисоветский подтекст, насчитывала целых четыре куплета. Именно она и станет одним из аллюзивных «гвоздей» этого спектакля, привлекшим к нему внимание диссидентствующей публики, которая, устав от официальных манипуляций с ее сознанием (со стороны государства), искала возможности отдаться во власть манипуляций неофициальных (со стороны системной оппозиции). «Таганка» и лично Высоцкий такую возможность им предоставили.