Я был крайне удивлен, когда увидел его в длинной синей блузе и кожаной фуражке. Мне объяснили, что это был его избирательный костюм, который избавлял его от всякой другой политической платформы... Впрочем, все его манеры напоминали настоящего барышника, и совершенно незаметно было, чтобы этот костюм был случайно им одет; это красное, вульгарное лицо хитреца и проныры нисколько не выделяло его из окружавшей публики и менее всего изобличало в нем то, что газетные антропологи называют „породой“.
Я с большими интересом его рассматривал.
Глядя на него, можно было с уверенностью сказать, что никто не сумеет так хитро и ловко обделать свои делишки, сбыть с рук порченую корову или лошадь, проглотить столько литров вина во время торговой сделки и проявить столько опыта во всяких ярмарочных мошенничествах. Когда я проходил мимо него, я слышал как он кричал среди общего смеха стоявшей вокруг него публики:
— Ну, да... да... правительство — корова, и мы потянем ее за рога, отвечаю вам за это... Ах! черт побери!.. Дети мои...
И он действительно себя хорошо чувствовал в этой крестьянской блузе; с каким-то шумных добродушием славного парня, у которого душа на распашку, он с удивительно циничным амикошонством то смеялся, то ругался... но всегда кстати умел пожать руку, обратиться к кому-нибудь на „ты“, похлопать по плечу, или по животу, все время переходя с площади, где он отпускал свои шуточки, в кабачок „Надежда“, где щедрой рукой подносил стаканчики... и грозно потрясал в воздухе толстой нормандской дубинкой, привязанной к руке крепким черным ремнем.
— Ах, черт побери!..
Нужно сказать, что маркиз Порпиер чувствовал себя, как у себя дома, в Порфлере, на который он смотрел, как на свою вотчину, где его хитрость, его барышнические таланты и уменье „надувать людей“, доставили ему огромную популярность. Его грубые торгашеские замашки завоевали ему край, вместо того чтобы бросить ему палки под колеса, и никто и не думал удивляться неожиданным переменам в его костюме во время избирательного периода. Наоборот, все были в восторге от него и говорили:
— Ах! какой славный малый этот маркиз. Вот уж простой человек!.. Вот уж кто действительно любит крестьянина!
До сих пор он сохранил за собой привилегии и почести крепостных вельмож, и никто не думал удивляться этому... Так, например, каждое воскресенье пред концом обедни, у входа в небольшой придел церкви, который „предназначался для замка“, становился швейцар и, когда выходил маркиз со своей семьей и дворней, он на почтительном расстоянии шел впереди, выделяясь своей шляпой с плюмажем и своей красной шелковой портупеей, провожал его до кареты, расталкивая по дороге публику, стуча по церковным плитам своей палкой с золотым набалдашником... и выкрикивая:
— Расступитесь... дорогу... дорогу маркизу!..
И все были довольны, маркиз, швейцар и публика...
— Ах! такого маркиза и днем с огнем не сыщешь...
Были довольны также его замком, который стоял, на косогоре среди буковых деревьев и господствовал над городом, сверкая фасадом из белого камня и высокой аспидной крышей; были довольны его автомобилем, который давил иногда собак, ягнят, детей и телят; довольны окружавшими парк стенами, крыши которых были унизаны бутылочными осколками; довольны его сторожами, которые убили трех браконьеров, застигнутых на месте преступления, когда они беспокоили кроликов и зайцев. И я уверен, что все были бы очень довольны, если бы маркиз соблаговолил восстановить прекрасные аристократические, традиции далекого прошлого, как, например, битье батогами. Но маркиз не соблаговолил... Он был слишком современным человеком для этого... и кроме того, при всей своей знатности боялся суда. Одним словом, это был честнейший человек в мире и не даром пользовался такой популярностью...
Крестьян обыкновенно считают хитрецами, продувными бестиями; а кандидаты очень часто слывут за дураков. В романах, комедиях, в социологических трактатах и статистических исследованиях вы найдете подтверждение этих двух истин. Но всегда случается так, что глупые кандидаты надувают хитрых крестьян. У них есть для этого верное средство, которое не требует от них ни ума, ни подготовки, никаких личных качеств, ни даже тех скромных знаний, которыми должны обладать самые мелкие государственные чиновники. Это средство выражается одним словом: обещать... Чтобы иметь успех, кандидату нужно только с большой уверенностью эксплуатировать самую постоянную, самую упорную и самую неизлечимую человеческую манию — надежду. Возбуждая надежду, он подбирается к самым источникам жизни: к интересам, страстям, порокам. Как принцип, можно выставить следующую незыблемую аксиому: „Будет избран тот кандидат, который в течение избирательной кампании сумеет больше всех наобещать, хотя бы политические убеждения и партии — его собственные и его избирателей — были диаметрально противоположны и находились в непримиримом антагонизме“. Эта операция надувательства, которую ежедневно практикуют на площадях зубодеры, правда, с меньшим шумом и с большей осторожностью, называется на языке избирателей : „диктовать свою волю“, а на языке депутатов „прислушиваться к голосу населения“... в газетах это звучит еще более гордо... И это поразительное явление в политической жизни общественных организмов: вот уже несколько тысяч лет, как этот голос все выслушивается, но никогда не принимается во внимание, а машина вертится, вертится без малейшей трещины в ее механизме, без малейшего замедления ее хода. Все довольны, и все идет как по маслу.
Удивительнее всего в системе всеобщего избирательного права, что народу при всех его суверенных, никем не ограниченных правах, можно обещать всяких благ, которыми он никогда наслаждаться не будет, и не сдержать данных ему обещаний, которые, впрочем, и не могут быть никем выполнены. Из избирательных и психологических соображений даже лучше никогда не исполнять своих обещаний, потому что таким способом можно крепче всего привязать к себе избирателей, которые всю свою жизнь будут бегать за этими обещаниями, как игроки за своими деньгами, и влюбленные за. предметом своей страсти. На выборах или в других областях, но мы все таковы... Достигнутая цель уже не радует нас больше... Мы любим только мечту, вечное и тщетное стремление к чему-то недостижимому.
И важно во время выборов обещать много, обещать безмерно, больше, чем другие. Чем менее осуществимы эти обещания, тем более прочно будет доверие населения. Крестьянин готов отдать свой голос, т.-е. свои симпатии, свою свободу, свои сбережения, первому встречному глупцу или бандиту, но взамен этого он требует таких обещаний, которые стоили бы этого... За свое доверие, которое столь же постоянно, как и его судьба, он требует, чтобы его обманывали.
— Чего хочет крестьянин? — говорил мне однажды один депутат в порыве откровенности. — Он хочет обещаний, вот и все. Эти обещания должны быть огромные, бессмысленные и ясные в то же время... Он не требует их исполнения. При всей своей общеизвестной жадности он не идет так далеко; он хочет только, чтобы они были понятны ему. Он счастлив, когда они напоминают ему его корову, его поле, его избу. С него довольно, если он может говорить о них по вечерам со своими соседями, или по воскресеньям перед церковью и в кабаке. Можно тогда обременять его налогами, удваивать лежащие на нем повинности... При всякой новой подати, при всякой новой административной придирке, он только будет хитро улыбаться и говорить про себя: „Ладно... ладно... тешьтесь. Скоро конец этому будет... Уж наш депутат обещал постараться“.
С маркизом Порпиер раз как-то случилась презабавная история на этой почве.
В его избирательном округе был один дальний уезд, в котором его личное влияние было менее непосредственным, менее постоянным, если можно так выразиться. Нужно сознаться, что там образовалась даже против него сильная оппозиция, которая нисколько, правда, не угрожала его политическому положению, но все-таки доставляла ему неприятности... Эту оппозицию он победил торжественным обещанием добиться от администрации постройки железнодорожной платформы в главном городе уезда, который давно уже и безуспешно добивался этого. Проходили годы, законодательные сессии, а обещанной платформы все не строили... впрочем это не мешало маркизу получать всегда свой мандат.
