Едва он это произнес, дофин бросил в чашку горсть орешков и залил их водой из кувшина.

– Поздновато, конечно, – проворчал он, – ну да ничего не поделаешь, придется сегодня нарушить предписания мэтра Молена. В таком случае я полакомлюсь после прогулки. А вы, друзья мои, любите миндаль? У меня его много. Быть может, вам тоже замочить?

– Не стоит, принц, – махнул рукой Рибейрак, – у нас крепкие зубы, не правда ли, Этьен? К тому же, сосуд явно мал и никак не рассчитан на наш аппетит.

И все трое направились к дверям. Этьен, чуть задержавшись, заглянул в чашку и, повинуясь скорее чувству любопытства, нежели желая соблюсти некое правило, пересчитал лежавшие на дне орешки. Еще раз взглянув на чашку, он поспешил за принцем.

Через пару часов они вернулись. Дофин быстрым шагом направился к столу и уже протянул руку за любимым лакомством, как вдруг ему помешал Этьен.

– Остановитесь, монсеньор! – схватил он принца за руку. – Не прикасайтесь ни к воде, ни к этим орешкам.

– Вот так-так, – пробормотал в изумлении Карл. – Но почему?

– Быть может, я излишне осторожен, ваше высочество, – пояснил Этьен, – но, на мой взгляд, воспользовавшись вашим отсутствием, к этому сосуду подползла змея и впрыснула туда яд.

– Яд? В мои орешки?.. – В глазах дофина читался испуг. Оторопело уставившись на чашку, он отступил на шаг от стола. – Но с чего вы это взяли, де Вержи? И отчего вы так пристально смотрите на воду? Кажется, в ней нет ничего необычного.

– Мне показалось странным, что ручка бокала оказалась повернутой. Когда мы уходили, она глядела в сторону очага, а теперь… смотрите, она направлена в угол комнаты!

– Черт возьми, – буркнул Рибейрак, состроив гримасу полного непонимания. – Кто же это мог передвинуть чашку? И зачем?

– Это сделал тот, кто приходил сюда перед нашим уходом и теперь уже не вернется, – убежденно произнес Этьен. – Не удивлюсь, монсеньор, если сейчас сюда войдет, абсолютно здоровый, ваш камердинер Жерье. И вот лишнее подтверждение тому, что мои подозрения не лишены оснований: посчитайте, сколько миндалин на дне чашки.

Оба, дофин и Рибейрак, склонились над столом. И оба в один голос растерянно протянули:

– Их восемь.

– А было двенадцать!

– Куда же подевались остальные четыре? – задал вполне резонный вопрос юный принц.

– Убийца вынул их, дабы ваша смерть не наступила слишком быстро, что явно не входило в его планы.

– Убийца?..

– Вас хотели отравить, монсеньор! Это был тот человек, что выдал себя за комнатного лакея. Но он всего лишь исполнитель, и у этого исполнителя есть хозяин – тот, кто заказал убийство.

– Кто же это?.. Как вы думаете?

– Тот, кому это было выгодно. Тот, кому вы мешаете. Тот, кто мечтает возложить себе на голову корону Франции.

– Герцог Людовик Орлеанский, клянусь муками ада! – в волнении вскрикнул Рибейрак, инстинктивно хватаясь за рукоять меча.

– Другого объяснения я не вижу, – после внезапно наступившего недолгого молчания проговорил Этьен.

Филипп де Рибейрак бросил озадаченный взгляд на собеседников:

– И если вспомнить о том, что произошло недавно на охоте…

– Нет, он не посмел бы, – как-то обиженно выпятив губы, попытался встать на защиту родственника дофин. – Ведь он Валуа, и он мой дядя. И он знает, что мой отец сурово накажет его, коли дело обстоит именно так, хотя царственным особам и не следует порочить честь собственного дома, дабы не вызвать этим недовольство подданных… Однако, де Вержи, – внезапно оживился Карл, – всё это лишь догадки, вам просто могло показаться. Я вполне доверяю своему дяде. Он не может желать мне зла.

– Корона, как и смерть, не выбирает жертву, – изрек Рибейрак. – Король Ричард, возжелав сесть на трон, попросту взял и утопил законного наследника, причем сразу двух, не прибегая к ядам.

– Возможно, герцог Орлеанский поступил бы так же, не будь жив еще король Людовик, ваш отец, принц, – прибавил Этьен. – Но поскольку вы уверены в невиновности вашего дяди, то кто, по-вашему, передвинул чашку и вытащил из нее четыре миндалины? И, главное, зачем?

Вновь наступило молчание.

– Но все это нетрудно проверить, – по-прежнему не сдавался Карл. – У меня в клетке есть одна больная птица – вялая, не поет; что с ней делать, не знаю. Если подтвердятся ваши опасения, шевалье…

– Бедную птичку будет не жаль, – сделал заключение Рибейрак.

Дофин приказал, чтобы принесли клетку. Маленькую светло-желтую канарейку, сидящую на жердочке, похоже, давно мучила жажда, поэтому она тут же опустила клювик в поилку, которую Этьен осторожно наполнил из чашки. Не прошло и нескольких секунд, как канарейка свалилась на бок, вся задрожав, и, дернув еще пару раз лапками, застыла с раскрытым клювом и закрытыми глазами.

– Вот вам первое доказательство, монсеньор: вода отравлена, а стало быть, яд добрался и до миндалин.

В это время дверь раскрылась и вошел какой-то человек.

– Жерье! – бросился к нему Карл.

– Ваше высочество, прошу простить, – виноватым голосом заговорил верный слуга, – меня задержал внезапно заболевший сосед; такой славный человек… А орехи?.. Мне, право, очень жаль: я не смог выполнить своих обязанностей…

– Вот и второе доказательство, принц.

Карл молчал, словно все еще не веря в очевидное и не желая, таким образом, бросать тень на члена королевской семьи. Потом вяло проронил:

– Однако прямого подтверждения причастности к злодеянию моего дяди нет.

– К сожалению, монсеньор.

Карл подошел к Этьену и растроганно произнес, горячо пожимая ему руку и не мигая глядя в глаза:

– Я дважды обязан вам жизнью, сир де Вержи, а потому объявляю вас своим самым близким другом. Отныне вы станете моим телохранителем, советником и камердинером и получите самые высокие привилегии, которые не снились даже принцам крови.

– Готовься к защите, Этьен, – рассмеялся Филипп, – с этого дня дамы пойдут на приступ твоего сердца. Любимец короля – это звучит громко, чтоб мне провалиться в преисподнюю!

– А вторым моим другом будет Филипп де Рибейрак из рода д'Арманьяков! – прибавил Карл, цветя улыбкой.

– Ваш раб навеки, монсеньор! – поклонился Рибейрак. – Преданные друзья все же лучше, нежели корыстолюбцы и льстецы, не правда ли?

– Еще бы! Ах, мне всегда не хватало друзей.

Когда они вдвоем вышли из кабинета принца, Этьен сказал:

– Врагов не бывает только у евнухов и мертвых, у королей же их всегда предостаточно. Но уже то хорошо, что враг живет в доме дофина, вскорости уже короля.

Нарочито громко вздохнув, его приятель изрек на это:

– Какая все же непослушная корона – никак не желает водвориться на голове первого принца крови, то и дело сваливается оттуда.

– Может быть, Филипп, когда-нибудь ей надоест сваливаться.

Рибейрак только пожал плечами.

Тянулись дни, один мрачнее другого. Двор все так же собирался в зале амбуазского замка, а известий из Плесси все не было.

Двор напряженно ждал. Никто уже не сомневался, что дни короля сочтены, и умы будоражил вопрос: кто станет регентом при юном монархе? По закону им должен быть первый принц крови, троюродный брат короля Людовика, герцог Орлеанский. С другой стороны это означало, что фактически на время регентства власть окажется в руках средней ветви царствующего дома Валуа. Выходит, новая метла. Как и в какую сторону пометет? Целых восемь лет будет мести, пока Карлу не исполнится двадцать один год. Да, но она ли? Быть может, другая? Но другой нет, исключая Карла Ангулемского, второго принца крови младшей ветви. Стало быть, как ни крути, Людовик Орлеанский? Вот перед кем надо лебезить, кому угождать, с кем быть в самых хороших отношениях. И многие недоумевали, видя, как кое-кто, вопреки очевидному, не стремится к общению с герцогом, а, напротив, словно не замечая его, держится ближе к дофину. Первый – Оливье ле Дэн, брадобрей короля, его верный пес; за ним Этьен де Век, Луи де Тремуй, Грасьен де Герр и другие. Да, еще два фаворита дофина, его всегдашние спутники повсюду – Этьен де Вержи и Филипп де Рибейрак. Эти-то чем думают, особенно первый? Дофин прямо-таки не отходит от него. Конечно, с этими двоими тоже следует дружить, но не более того: когда это они войдут в силу? Лишь через восемь лет. Стоит ли так долго ждать? Да и кому ведомо, что может произойти за это время: ползут слухи о слабом здоровье юного принца.