До момента предполагаемого старта колбасных воришек Гимли всех этих богатств, и своих, клановых, и «спасённых» Камнем, не видел. Хотя по относительно мягкому ходу грузовика, невзирая на то, что сидел в кабине, понимал — кузов вовсе даже не сияет огорчительной пустотой. Уверенно направившись к заднему борту, он подпрыгнул и подтянулся. И так высоковатый для гнома, борт ещё к тому же был заботливо надставлен Кулаком. Правда, украшать свою машину он только начал, и узоры-картины были пока лишь оконтурены, но ещё не вырезаны в дереве и не отгравированы в металле. Решительно, как драгун, взмывающий в седло перед маршем, Гимли занёс ногу над бортом, выходя силой на левое плечо. И тут же уткнулся лицом в дульный срез пулемёта. Оценив всё богатство и роскошь груза, он ещё решительней спрыгнул вниз. Оглядевшись, ур-барак тут же поймал за перекрестье подтяжек Иваныча, галопирующего к кабине ЗиЛа. Иваныч затормозил не сразу, и Гимли отпустил подтяжки, звонко и, видимо, больно щёлкнувшие по дородным телесам содержателя гостиницы, так что тот чуть не выронил свой винтарь, «маузер», которым снова вооружился.
— Иваныч, — проникновенно-вкрадчивым голосом спросил ур-барак, — скажи, а где бы нам наше добришко из кузова можно поукромней спрятать?
— Зачем? Ты что, время-то на вес золота! Всё поверх вашего накидаем, ничего ему не станется…
— Зачем–зачем… За шкафом! Затем, что надо! Не хочу пробуждать в патруле тёмные подозрения о том, что у нас ещё более тёмные планы!
— Да ну… Я считаю, что ничего патруль вам не сделает!
— Да? Пересчитай! Это тебе ничего не будет, ты Пришлый, да ещё и житель города. А вот с нами всё будет налицо — непонятные гномы на непонятном грузовике с непонятным хабаром в кузове и при пулемёте обносят очередные руины несчастных граждан Пограничного. Потом, верно, разберутся, но ни пулемёта, ни товара, ни грузовика нам уже будет не видать, как тебе своего хрена! Хотя нет, им-то ты в зеркале можешь любоваться, а нам с грузовиком и грузом и это зась! Говори, куда разгружать, а то не поеду колбасу грабить!
Иваныч поднял очи горе, словно пытаясь разглядеть на небе всех светлых богов, и картинно застонал. Его пышные, ухоженные и задорно глядящие туда же, в небо, усы при этом забавно шевелились.
— Ну за что мне такое наказание, где ж я так нагрешил-то? Ну, в сарай, куда ещё… Пулемёт в подпол спрячем. Только как ты его потом-то вывезешь, не понимаю…
Гимли взглядом поймал Камня, бровями и глазами показал ему на кабину, не сказав ни слова. Аккуратно притиснувшись задним ходом к воротам сарая, которые спешащий и нервничающий до полного покрытия рубахи пятнами пота Иваныч уже распахнул настежь, Дарри выпрыгнул из кабины и сунулся было разгружать «ЗиЛ», но услышал повелительный окрик ур-барака, который вовсе не считался с его новым статусом и продолжал командовать по делу и без оного:
— Куда? Мы с тобой на разведку пойдем. В Барабанный сарай, стало быть. Иваныч, и ты с нами тоже. И не боись! Поедем. Только малость погодя. Все одно ты тут только суетишься и мешаешь больше.
— Какая разведка? Тут что, война? Гимли, ну что ты за человек? Я вот не пойму — ты надо мной сейчас глумишься или издеваешься?
— Перестань причитать! Гном я, так что человек я никакой. А вот у тебя голова работает как часы. Но только за каким-то хреном время от времени оттуда выскакивает кукушка. Сам рассуди! Мы тут у форта как на ладони. Если ещё и не выслали жандармские патрули, то вид снующего туда-сюда грузовика это желание сильно укрепит. Так что мы сначала ножками сходим, может, ещё и штрек к пустой жиле бить не стоит, а мы уж с кайлом прибежали… Разнюхаем, как да что, да и отбрехаться пешим проще будет. Мало ли, может, при поджоге наш старейшина ценный кисет там обронил? Эх, вот сколько раз говорил уже ему, старейшине то есть… Ну вот в следующий раз точно из него для всей охраны амулеты связи выжму. Они бы нам и в этой замятне мятежной сильно бы помогли.
— Не помогли бы, — буркнул Дарри, — не было связи-то. Не работали амулеты, а, может, и сейчас ещё не работают. Варазза говорила, Созерцающие как-то всю связь подавили, чтобы подмогу из-за этого призвать из форта не смогли.
— Варазза, говоришь? Это вот что ещё за армирские друзья завелись у честного гнома? А не у неё ли ты под юбкой отсиделся? А дальше чего ждать? До эльфов скатишься?
— Она мне жизнь спасла, даже дважды!! Я ей, правда, тоже… И мне очень нужно к ней зайти. Я велел не выходить и не открывать никому, кроме меня и военных из форта. Ну и трофеи у меня там. И ещё с ремонтом надо пособить. Лавка её от обстрела пострадала.
— О как! А скажи-ка мне, голубь сизокрылый, что раньше случилось, ты её спас или она тебя? И вот ещё что… Когда эти спасения приключились ты уже… мог делать то, что нам с Рарри у управы явил?
Дарри сперва было подумал, что Гимли продолжает язвить и ехидничать, но, глянув ему в глаза, понял, что тот на редкость серьёзен. Более того, напряжённо ждет его ответа, и, казалось, что от этого ответа многое зависит. Решив не врать, чтобы не запутаться, он честно сказал:
— Сперва я, наверное… Её Созерцающий готовился в жертву принести. Так вышло, что он отлучился, оставив тугов сторожить. Ну, как раз тех, что мы перед площадью встретили. Только мы их не всех постреляли, когда прорывались... Ну вот, а потом я из машины вылетел, мне и деваться-то некуда было, и пришлось с выжившими тугами воевать.
— И много их было, выживших-то?
— Сперва трое. Тогда я в первый раз и сотворил…
Гимли сообразил, что Камень сейчас скажет, и замахал рукой, словно отгоняя пчелу, и показывая взглядом, бровями, бородой, короче, всем лицом в сторону так кстати отвлёкшегося на служанку Иваныча.
— Ну, стал тем, кто я есть теперь, короче говоря, — закончил Камень, теребя свои три волосины в шесть рядов на подбородке и с завистью глядя на напоминавшую грязную паклю роскошную бороду Гимли.
— И ты их всех положил тем, что я думаю, или честной сталью?
— Двоих застрелил, одного тем самым, что ты думаешь. И одного из двух первых тоже тем самым.
— Не понял… Ты уж определись с этим одним из двух первых, сталью или… не сталью?
— Да сталью, сталью. Только он восстал нежитью, и уже пришлось… По другому.
— О как! Так там ещё и посмертные заклятья были… Да, паря, повезло тебе с первым настоящим боем…
— Я бы хотел напомнить, что я уже прошёл первую службу в хирде, и боевые выходы у меня тоже были!
— Ага, ага. Ты что, думаешь, я не озаботился о тебе разузнать, когда мне такое счастье в караване на шею навесили? Выходы у него были! Боевые, прямо вот до невозможности! Крестьян-контрабандистов они три раза погоняли. Ну да, один раз с пострелушками даже, только это на кровавое посвящение в щитоносца ну никак не тянет. А вот тут — да, считай, что прошёл обряд. И, ладно, не зазнавайся только, хорошо прошёл. Верно Воронов сказал, когда Копейка выкатила, ты быстрее всех успел сообразить. По сути, спас нас всех тогда, чего уж… Ну, ладно, дальше, дальше давай! Только, это, сам понимать должен, — и он снова всем лицом показал на пузатого владельца «Улар-реки», повернувшегося снова к ним.
— Ну, я ослабел после этого, с восставшим почти в рукопашную все было, его же пули не брали, и даже серебро не брало! Так что в дом зашёл… неосторожно. А там они, к ритуалу приготовленные.
— Они?
— Ну, девицы. Их там трое было, к жертве предназначенных.
— Так ты что, трёх девиц спас?
— Нее… Двоих. Там ещё один туг затаился, самый их главный. Ну вот, он меня чуть не убил, а одну из жертв таки и убил совсем. Меня-то кольчуга спасла, а они в ошейниках рабских были, не могли пошевелиться. Вот этот гад ей прямо в лоб и всадил пулю. Но всё ж я успел его, а не он меня. Ну вот, а потом я оставшихся в живых двух девушек от ошейников освободил, и дальше уж она меня спасала. Сперва от… Ну, истощения, я там чуть ноги не протянул. Потом решили у неё пересидеть, в лавке, и вот там… Короче, надо мне к ней!
