Третье — усиление охраны общественного порядка и критической инфраструктуры, остановка опасных производств, которых тут ни хера нет, и злоедучих промыслов, которых тут, наоборот, хоть жопой жуй. Включая временное расширение на территории форта Пограничный и прочих, объявленных зоной действия чрезвычайного положения, списка магических деяний и ритуалов, полагаемых запретными. Введение цензуры. К моей лексике отношения не имеет, я матом не пистю, а говорю.

Четвёртое — эвакуация ценностей, если есть реальная угроза их похищения или повреждения. Ограничение продажи оружия, боеприпасов, опасных веществ, наркотиков, лекарств и алкоголя, равно как и прочей приравненной к ним магической поебени, имеющей легальное хождение и оборот. Их временное изъятие у граждан, а также временное ограничение экономической и финансовой деятельности, особый порядок оборота продовольствия и предметов первой необходимости. А у вас тут, простите, особый оборот только колбасы вокруг шеи наблюдался…

Пятое — запрет массовых мероприятий, митингов, гуляний и забастовок, короче, никакого кипеша, никому и нихера. Нарушителей порядка, выявленных иногородних, нарушителей режима, подозрительных лиц без документов немедля привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала. Провокаторов, шпионов, мародеров, грабителей и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка или оказывающих сопротивление представителям власти, расстреливать к бениной маме нахер на месте.

И вот что мы видим среди этих живописных руин? Вместо того, чтобы в установленном порядке подать комиссии заявление о злоедученаправленном грабеже и оеженистическом причинённом ущербе, с перечислением дат, фактов, обстоятельств и лиц с приложенной ОПИСЬЮ, мы видим тут самочинное робингудство с отягчающей мародёркой. Что, начинаем расстреливать на месте?

Иваныч так возбудился, что даже встал на цыпочки и запыхтел пуще гнома.

— Спокойно, спокойно. Мы же стояли в едином строю за наше беспросветное счастье. Все, как один, герои и соратники в битве при лабазе. За дело берусь я, и не могу не пойти навстречу соратнику. Будем учитывать, что есть красивая буква закона, и есть его дух. И хотя дух иногда и пованивает, он важней изящной буквы. Сколько я понимаю в медицине, по букве всё здесь описывается и вывозится на склад в форт. И не только среди здесь, но и со всех оптовых складов харчи тоже изымут, с последующей компенсацией. Точнее, склады опечатают и возьмут под охрану с дозированным отъёмом. Хотя может и не всё, а только самое жизненно важное. Почему, спросите вы? Потому, что по той же букве, всех временно ограничат в передвижении отсюда и на куй. Пока даже и тех, за кем точно и доказанно нет вины, тоже всё равно не выпустят из города. Необходимо всех опросить, многих даже совсем не по одному разу, а до полного оргазма сторон. А вот дальше — ещё веселее, дальше деление всех на овны и говны, или как там, козлищ и млядищ, во! Покуда не выявлена паскуда, или хотя бы подозрительное и странное, этих самых всех и не арестуют. Да и куда тут арестовывать, тут и застенков таких нет. И, скорее всего, местных Пришлых выпнут под подписку домой, местных ушлых, в смысле, аборигенов и астёпавасей запрут на фильтр в каком-нибудь опустевшем от грабежа большом складе-другом-третьем. И будет им полная презумпция виновности, и каждый должен будет, и непременно с опорой на свидетелей, доказать, что он не верблюд и даже не конь. А то поговорят по-людски, да въедут по-конски. Ну, кроме разве что самых распрекрасных и незапятнанных. А пришлых Пришлых, кроме очевидных гуляйполяков и прочих тревожных пацанов, порасселят по уцелевшим гостиницам, потому что больше негде и некуда.

— А что с гуляйпольскими будет? — снова вылез неугомонный и непонятливый Камень.

— Вот чиримис… Накормим пряниками и подарим каждому гуляльные трусы с капюшоном! Сам хер к носу прикинь? Такие тяжёлые времена, а никого ещё не повесили. Будто и не в России… Кто брыкаться будет — тех сразу уронят, кто лапы задерёт — на фильтр до выяснения после разыскания. Но всю эту хевру, и на фильтре, и в домах, и в гостиницах, надо будет кормить, куды бечь-то, раз сами ограничили, сами и накормим. То есть, вводится карточно-распределительная система на время действия чрезвычайного положения. Не за красивые глазки, но кормить будут. Трудово отмобилизовав на расчистку, ремонт, уборку и похороны. Кроме тех, кто нужен по профессии. Лекари, пекари, жрецы и жрицы светлых богов… Потому как заново освящать нужно весь город, болота рядом, а нечисти только дай шанс. С огородниками хуже, они все пришлые, да только вот пришлые сюда из баронств. Так что хутора тоже могут призанозить ещё. Ну и да, владельцы гостиниц. Потому что уцелевшие гостиницы становятся пунктами содержания временно ограниченного в правах контингента. И все их уцелевшие содержатели, кому не посчастливилось претерпеть разграбление, но кто себя не замарал всякой злоепенью во время огнестрельных гуляний, прибегут к комиссии за харчами. И таки их получат, не без мук, и не щедро, но получат, причём, сука, почти бесплатно, как невинные жертвы. То есть что-то по карточкам, а что-то в рассрочку, а совсем не даром. А вот кто замарал, те не прибегут. Ибо их не разграбили, они сами резвились на этой пажити вовсю. Зато их теперь арестуют и всё конфискуют к куям собачьим. И раздадут незапятнанным. Поэтому мы поступим не по букве, а по духу. Ускорим процесс и поможем вам, чисто по дружбе, заново обустроиться и накормить своих постояльцев. Для начала — вот этих славных геройских гномов, чьи личности незапятнанно установлены, а заслуги в обороне форта охеренны, несомненны и бесспорны. Так что и наша совесть будет спокойна, а душа прямо запоёт от восторга. И мы потом придём к нашим друзьям, и порадуемся за них. А чтобы порадовать и их, мы с ними, то есть с вами, выпьем и закусим, ну, опять-таки, чисто по дружбе! А?

Тяжело дышавший Иваныч кивком головы выразил свое согласие. Тогда Фабий начал вырабатывать условия.

— В случае немедленной передачи припасов жандармерия в нашем лице получает половину.

Иваныч выпучил глаза, заплямкал губами и прошипел:

— Это же грабеж среди бела дня…

— А сколько же вы думали мне предложить?

— Н-н-ну, пять процентов, ну, десять, наконец. Вы поймите, ведь есть же разумные рамки!

— Больше вы ничего не хотите?

— Н-нет.

— А может быть, вы хотите, чтобы мы всё сделали даром, и сами всё доставили на ваш склад?

— В таком случае — простите! — сказал пузан в нос. — У меня есть все основания думать, что я и один справлюсь со своим делом, подав заявку в установленном порядке. Дешевле обойдётся.

— Ага! Ну, в таком случае — простите, — возразил великолепный Фабий, — у меня тоже есть не меньшие основания предполагать, что и я один смогу справиться с вашим делом, но уже по букве закона. И проконтролировать изъятие и доставку в форт всех обнаруженных припасов. А вы, конечно, всё получите. Потом. Половину. По госрасценкам. Перловкой.

— Мошенник! — закричал Иваныч, задрожав от гнева. Фабий был холоден, как замороженный в земле нордлингов тюлень.

— Слушайте, господин из Улара, а знаете ли вы, что ваши припасы уже почти что изъяты, поскольку по букве закона они должны быть конфискованы и всё равно что находятся на складе в форту! И вы меня интересуете постольку, поскольку я лишь искренне сочувствую вашей невинно обслюнявленной вампиром шее!

Тут только Иванычч понял, какие железные лапы схватили его за горло. Будто Карташка опять восстал. Но сдаваться было не в его обычае. И он сам, посопев и сверкнув глазами, стал ещё выдержаннее и холоднее выжиги-Фабия.

— Буквоед… Десять процентов, — сказал он угрюмо и непреклонно, — хотя и это меня разорит.

— И моя доставка? — насмешливо спросил жандарм, но, поняв, что уже сильно перегнул палку и всё может сорваться, начал давить на совесть, ― Ты вот это своё ай-на-нэ выключи! Слушай, ну как тебе не стыдно, а? Ты же обижаешь своих спасителей! Толкаешь нас с Папой при толпе сочувствующих тебе свидетелей на нарушение долга. Я что, двужопый? Мне проще всё выполнить по инструкции, потому как кроме службы у нас ничего и никого нет. А ну как нас начальство на кукан из-за тебя наденет? У меня волосы стынут в жилах при одной мысли об этом! Двадцать пять!