— Тут такое дело… Рейхсфюрер СС лично заинтересовался этим делом. Когда доклад о находке лег на стол рейхсфюреру СС, Генрих моментально отреагировал.

Он достал из папки телеграмму с личной печатью Гиммлера.

— Он приказал немедленно законсервировать объект и прекратить все работы до прибытия оберштурмбаннфюрера Франца Тулле, то есть вас. Вот сами прочтите…

Лебедев взял распечатку телеграммы Гиммлера:

СРОЧНО. СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Шифр: «Нордлихт-7»

От: Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер

Кому: Оперативная группа «Аненербе-Норд», сектор «Луга-1941»

Дата: 25 октября 1941 г.

Приказ № 112/SS/OST:

1. Все исследования объекта «Грааль» (склеп Дитриха фон Любека, координаты: 58°42' с. ш., 29°54' в. д.) немедленно прекратить.

2. Объект подлежит полной консервации. Засыпать вход, уничтожить документацию, замести следы присутствия.3. Ожидать прибытия гауптштурмфюрера СС Франца Тулле для инспекции и передачи артефакта в штаб-квартиру Аненербе.

3. Нарушители приказа будут преданы военному трибуналу по статье «Саботаж фронтовых операций».

Примечание: Враг приближается к линии «Лужский рубеж». Рейх не допустит утраты наследия предков.

Подпись: Г. Гиммлер

Печать: Персональная печать рейхсфюрера СС (орёл со свастикой, обрамлённый рунами «Тюр» и «Одал»).

«Ни фига себе!», — Лебедев смотрел в текст телеграммы понимая, что начальнику отдела раскопок Аненербе было от чего волноваться.

Янкун откинулся в кресле, и глубоко затянулся сигаретой и выпустив струю дыма, смотрел на Лебедева изучая реакцию собеседника.

«А ведь все принимает очень серьезный оборот. Я должен лично отправиться в Лужский район чтобы изучить склеп. Интересно что я там найду?» — подумал Константин, размышляя о своей дальнейшей судьбе.

— Я знаю, Франц вы особый человек, я бы сказал у вас особый дар. Гиммлер не раз говорил, что вы обладаете каким-то сверхъестественным чутьем на подобные находки и неспроста ввел вас в свой личный штаб. Он настаивает, чтобы именно вы возглавил исследование склепа. Все остальные специалисты отстранены.

Янкун закурил новую сигарету, его руки слегка подрагивали.

— Франц, я слышал о вас разные истории, прошу прощения, некоторые из них звучат очень фантастично. Но раскрытие тайн рунических камней в Норвегии, исследования в Вевельсбурге… Скажите, это правда, что вы способны… — Герберт Янкун запнулся…считывать информацию напрямую из древних артефактов?

Лебедев решил, что чуть-чуть приоткрыть тайну Янкуну будет весьма полезный шаг.

— Герберт, я не буду говорить о себе, но скажу больше про эти руны, они при правильном использовании, имеют сущность информационных ключей, способных открывать проходы в другие миры. И в результате этого менять существующую реальность. Это правда Герберт. Необходимо найти набор и последовательность правильных действий.

Собеседник Лебедева застыл, глядя на него немигающим взором, через несколько секунд на его сигарете упал пепел и только это заставило его очнуться:

— Франц, я изучал руны десять лет. Они — часть истории, просто древний алфавит, магия предков… но «ключи»? «Проходы в другие миры»? Это звучит, как бред шизофреника из кабаре. Прошу прощения за резкость.

— Вы ставите под сомнение убеждения рейхсфюрера?

— Нет, конечно же нет… Дорогой Франц, можете рассчитывать на мое полное участие и поддержку. Все что будет в рамках моих возможностей… Любая из подчиненных мне зондеркоманд в вашем полном распоряжении. Можно спросить, когда вы планируете отправиться?

«Ну вот и ладушки…», — удовлетворенно подумал Лебедев.

— Как только завершу все дела здесь. Рейхсфюрер просил разобраться с одним запутанным делом в концентрационном лагере Заксенхаузен.

* * *

Константин Лебедев еще какое-то время разбирал бумаги в своём кабинете надеясь найти страницы из дневника Дитриха фон Любека, но вскоре убедился, что вряд ли он их найдет и поэтому решил ехать домой, потому что сам кабинет напоминал лабиринт из бумаг — старые карты с пометками кроваво-красным карандашом, папки с грифом «Geheime Reichssache», обрывки пергаментов, испещрённые рунами, которые, казалось, шептались между собой и посмеивались над его тщетными попытками, на забытом языке.

— Чёрт! — Лебедев швырнул очередную папку на пол, и облако пыли взметнулось в воздух, закрутившись в луче настольной лампы. Её абажур, обтянутый зелёным сукном, бросал болотные блики на стены, которые играли на стенах напоминая фантастических существ.

Он вышел на улицу.

Ночной Берлин больше напоминал огромный город призрак, уличное освещение выключено, а свету из домов мешали вырваться светомаскировочные шторы, превращая здания в слепые каменные глыбы. Машин на дорогах было мало. Их автомобиль, пока они не добрались до дома дважды останавливали у постов со шлагбаумами для проверки документов.

На первом посту, у Бранденбургских ворот, их остановили эсэсовцы в плащах цвета мокрого асфальта.

— Документы, — потребовал унтершарфюрер, светя фонарём в лицо Лебедева. Его голос звучал, словно скрип ножа по металлу.

Лебедев молча протянул удостоверение с печатью Аненербе. Свет фонаря выхватил из темноты руну «Зиг» на обложке.

— Хайль Гитлер! — солдат щёлкнул каблуками, будто его дёрнули за нитку. — Проезжайте, гауптштурмфюрер.

Второй пост находился у моста через Шпрее. Здесь патруль состоял из юных солдат, их лица, ещё не знавшие бритвы, искажались от попыток казаться грозными.

Успешно минуя все препятствия, он добрался до дома и приказав Ланке подать машину на рассвете отпустил его. Эти проверки прошли быстро, без всяких проблем, но каждая из них держала его в сильнейшем напряжении, словно люди стоящие перед ним могли прочитать его мысли.

«И так будет каждый раз», — сказал он сам себе.

Дома его ждала Марта Шмидт. Это он ощутил сразу, как только вошел, в холле горел приглушенный света дом был наполнен невероятным ароматом печеных яблок и сдобы.

Марта выпорхнула из кухни и увидела Константина.

— О мой Франтишек! — проворковала она и бросилась к нему, обнимая и по-матерински ласково прижимая его к себе.

Лебедев, честно говоря, был рад ее приезду. Одиночество и окружающий враждебный мир его сознанию, действовали на него подавляюще и Марта была единственным человеком, который вызывал у него положительные эмоции.

Она отошла немного назад.

— Ох, мой Франтишек, не перестаю восхищаться. Какой же ты красавец в форме. Не сомневаюсь девушки от тебя без ума!

«Да я сам как бы…. В некотором замешательстве от своего вида… Застрелиться хочется», — вздохнул он про себя.

Наконец Марта выпустила его из своих объятий и велело скомандовала:

— Герр Тулле переодевайтесь мойте руки и за стол, вас ждет роскошный ужин. Уж ваша кормилица постаралась на славу. Расскажу вам, как дела в вашем доме и как дела у старого Вальтера, — она направилась на кухню, не переставая щебетать на все лады, — он же старый хитрый лис, знал, что война — это всегда большие проблемы с едой. Поэтому заранее позаботился. Развел кур, гусей, за домом вскопал еще один огород. А у своего приятеля с хутора выторговал корову. И с этим же другом в складчину на озере, за нашим домом, возвели запруду и развели рыбу. Так что не мы, ни его дочь с внуками голодными не останемся. Только жалуется бедняга, что сил не хватает, но скрипит и скрипит каждый день не покладая рук. А вечером еще пригубит рюмочку шнапса так начинает со мной заигрывать, старый кобель, — засмеялась она, — я и говорю ему, сил нет, а хороводы жениховские водить вокруг честной дамы нашлись! И ведь какой мужчина! Если бы не мой дорогой Франтишек, я осталась бы ему по хозяйству помогать.

Ужин она приготовила действительно роскошный. Запечённая рыба в густых сливках с луком, отварной картофель, посыпанный зеленью и обильно сдобренный сливочным маслом, а не вонючим маргарином, который выдавали всем простым немцам по карточкам. В небольшом соуснике ярко-жёлтый голландский соус. И на десерт яблочный пирог.