Приложение (от автора).
«Нерушимое обещание-клятва коммуниста.
Сознательно, бескорыстно и без принуждения вступая в партию коммунистов-большевиков, даю слово:
считать своей семьей всех товарищей коммунистов и всех разделяющих наше учение не на словах только, но и на деле; бороться за рабочую и крестьянскую бедноту до последнего вздоха;
трудиться по мере своих сил и способностей на пользу пролетариата;
защищать Советскую власть, ее честь и достоинство делом и личным примером.
Обязуюсь:
не покрывать врагов трудового народа;
привлекать к учению коммунизма новых последователей;
воспитывать свою семью как истинных большевиков.
Обещаюсь:
встретить смерть за освобождение пролетариата от ига насильников с достоинством и спокойствием;
не просить у врагов трудящихся пощады ни в плену, ни в бою;
не прикидываться перед врагами инакомыслящим ради личных выгод или корысти.
Отрекаюсь:
от накапливания личных богатств, денег и вещей;
считаю позором азартную игру, пьянку и торговлю, как путь к личной наживе;
считаю недопустимым делить людей по религии, языку, национальности, зная, что в будущем все трудящиеся сольются в единую семью.
Я пощажу лишь того, кто обманут и увлечен по темноте врагами, и прощу и забуду старые преступления тех, кто искренне раскаялся, перешел к нам из стана врагов и делом искупил прошлое.
Если же я отступлю от своих обещаний сознательно, корысти или выгоды ради, то буду отверженным и презренным предателем. Это значит, что я лгал себе, лгал товарищам, лгал своей совести и недостоин звания человека».
КАРТИНА ПЯТАЯ
Кабинет В. И. Ленина. Л е н и н за столом.
В кабинет входит С а п о ж н и к о в а — молодая женщина лет двадцати четырех.
С а п о ж н и к о в а. Владимир Ильич, это какое-то недоразумение! Я — участница Октября, меня знают массы…
Л е н и н. Ну что вы, что вы… Успокойтесь, прошу вас. (Наливает воду.) Прошу вас… Пожалуйста.
С а п о ж н и к о в а. Спасибо. (Пьет воду.) Это такая несправедливость… такая несправедливость…
Л е н и н. Постарайтесь взять себя в руки… Ну пожалуйста, я вас внимательно выслушаю и всем чем смогу постараюсь помочь.
С а п о ж н и к о в а. Я сейчас… сейчас… Вы же меня знаете… когда в Лефортово выступали, я в президиуме сидела, и вы говорили со мной.
Л е н и н. Садитесь удобно… Вот так. Слушаю вас.
С а п о ж н и к о в а. Я работаю в Московском Совете. Ко мне попало заявление крестьянина Гречихина с жалобой на неправильную реквизицию кобылы. Я написала на заявлении, что работы и так много и некогда заниматься пустяками.
Л е н и н. Как же это вы так?
С а п о ж н и к о в а. Потому что действительно много работы и на всякую ерунду просто некогда тратить время. Тогда меня объявили бездушным чиновником, устроили целое дело и вот… (протягивает бумагу) хотят подвергнуть дисциплинарному аресту.
Л е н и н (просмотрев бумагу). Объясните мне, как и почему вы приняли такое решение?
С а п о ж н и к о в а. Да это же так просто! Мы в кольце врагов, то тут, то там восстания, контрреволюционные мятежи. Паны, Врангель опять же. Для Красной Армии все по крохам собираем — и хлеб, и оружие, и вещи, и лошадей. Ну, ошиблись с одной лошадью, но, может, именно эта кобыла нам победу принесла? А мы победили, спасли от капитализма, от царизма миллионы. Ради такой победы можно и жертвы принести, можно некоторым крестьянам ремешок потуже затянуть. Да ведь и не умер он без своей кобылы?
Л е н и н. А если бы умер?
С а п о ж н и к о в а. Ну что ж, с точки зрения исторической такая жертва оправдана. Но он не умер, выжил. Теперь наступил новый исторический момент. Готовим мировую революцию, боремся с голодом, решаем судьбы миллионов, начинаем строить коммунизм. Сидим с утра до ночи, бывает, по трое суток не спим, все мелочи стараемся предусмотреть, а тут этот мужик со своей лошадью…
Л е н и н. Скажите, что дала наша революция крестьянам?
С а п о ж н и к о в а. Землю.
Л е н и н. Но полученную землю надо обрабатывать, не так ли? Если у тебя есть земля и есть лошадь, можешь пахать, сеять, убирать — все ясно. А если нет несчастной кобылы? Тогда тоже все ясно: или будешь пахать на себе, а если сил нет, тогда шей суму и иди побираться… Значит, для вас и, как вы ошибочно полагаете, для Советской власти вопрос о лошади Гречихина — пустяк, ерунда, а для него это вопрос жизни и смерти…
С а п о ж н и к о в а. Так это вы подходите к вопросу не с точки зрения государства, а с точки зрения крестьянина!
Л е н и н. Теперь о жертвах. К сожалению, это та плата, которой народ вынужден расплачиваться за свободу. Но жертвы из-за безмозглости, тупости, косности… Этому не будет оправдания никогда!
С а п о ж н и к о в а. Владимир Ильич, когда думаешь о миллионах, одного Гречихина можно и упустить.
Л е н и н. Но ведь абстрактные миллионы состоят из конкретных Гречихиных, их детей, которые хотят есть, пить, жить… Вам это никогда не приходило в голову? И если ваша «государственная» точка зрения не будет учитывать этих простых, прозаических интересов своих граждан, то кому нужно такое государство?
С а п о ж н и к о в а. Так мы за деревьями леса не увидим, Владимир Ильич!
Л е н и н. На вашем месте, товарищ Сапожникова, вы решаете не судьбы миллионов, не так ли? Вам поручили заниматься конкретными человеческими судьбами, вам поручили помогать им. И никто не поручал вам плодить врагов Советской власти, ведь так?
С а п о ж н и к о в а. Владимир Ильич, да почему вы так говорите? Вы меня обижаете, честное слово!
Л е н и н. Давайте встанем на место Гречихина и постараемся понять его. Если Советская власть, а он еще в силу своей малограмотности не может отделить вас от Советской власти, вы, именно вы для него Советская власть, — так вот, если вы поступаете с ним несправедливо, унижаете его, обрекаете его на голод, на смерть, так скажите мне, зачем ему нужна такая власть? Почему он должен быть на ее стороне? Он должен, обязан быть нашим врагом. Он должен, обязан драться с нами не на живот, а на смерть!
С а п о ж н и к о в а. Эти крестьяне и так все… Сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит.
Л е н и н. Извините меня, вы повторяете чью-то ерунду. Злую ерунду. Если Советская власть создает крестьянину условия для новой, человеческой жизни, а в этом был смысл революции, ни в какой лес он не побежит. А не создадите этих условий — не только крестьянина, вообще никого не удержите. (Ходит по кабинету.) Скажите, товарищ Сапожникова, но, может быть, вы наложили такую резолюцию потому, что Гречихин — крестьянин? А все крестьяне, как вы говорите, смотрят в лес?
С а п о ж н и к о в а. Ну что вы, я все решения о смычке с крестьянством знаю. Я бы и рабочему то же самое написала.
Л е н и н. Как вас зовут?
С а п о ж н и к о в а. Шура. Александра Тихоновна.
Л е н и н. Послушайте, Шура, Александра Тихоновна, а вам не кажется, что вы просто бюрократ? Живой молодой бюрократ?
С а п о ж н и к о в а (смеется). Что вы, Владимир Ильич? Какой же я бюрократ? Я в РКП состою.
Л е н и н. А что такое бюрократизм, по-вашему?
С а п о ж н и к о в а (смеется). Это даже смешно, что вы меня такие вещи спрашиваете.
Л е н и н. Почему же?
С а п о ж н и к о в а. Да я сама с докладами на эту тему перед массой выступаю.
Л е н и н. Это интересно. О чем же вы говорите?
С а п о ж н и к о в а. Прихожу в ячейку, спрашиваю у секретаря или заворга два-три факта бюрократизма, известных местной массе и на этих фактах развиваю главную мысль.
Л е н и н. Какую же?
С а п о ж н и к о в а. Начинаю всегда с положительных примеров, а потом говорю: «Старый бюрократизм разбит, но бюрократы остались. Войдя в советские учреждения, они внесли туда дух косности и канцелярской волокиты, бесхозяйственности и распущенности. Советская власть заявляет, что только вовлечение широких масс в дело управления… в дело управления…» Как же это там…
