Приложение (текст частушек):

Кабинет В. И. Ленина.

Н а т а ш а  вводит в кабинет  х о д о к а. Ленин стремительно идет ему навстречу.

Л е н и н. Здравствуйте, товарищ… здравствуйте…

Х о д о к. Любезный деятель, поклон тебе от наших мужиков.

Л е н и н. Благодарю вас, Герасим Севастьянович. Хотите чаю? У нас сегодня с сахаром.

Х о д о к. Благодарствуем. Пили-с…

Н а т а ш а  уходит.

Л е н и н. Садитесь, пожалуйста. Михаил Иванович Калинин просил меня встретиться с вами. Какое же дело привело вас в Москву?

Х о д о к. Да вот мы насчет власти…

Л е н и н. Что же именно?

Х о д о к. Да вот выбрали мы наших граждан, а они, как в Совет-то пришли, ружья-то взяли, все вооружены, и стали нас утюжить, ну и утюжат, ну и утюжат… житья нет. Развяжи ты нас от них, сделай милость…

Л е н и н (улыбаясь). Как же это они вас утюжат и за что именно?

Х о д о к. Да вот так и утюжат с утра до ночи, деваться нам некуда, просто страсть, хоть беги вон, и к вам-то я тайком приехал, а то узнали бы, сейчас арестовали бы и в кутузку — вшей кормить.

Л е н и н. Да что же они делают-то?

Х о д о к (оглянувшись и понизив голос). Да все! Добро отбирают, штрафы накладывают, сродственникам помогают, хлеб, муку на учет взяли, а сами его к себе тащат… Мы деньги на школу собрали, а они их — к себе в карман, детишки не учены.

Л е н и н. Да как же это так? Ведь это же ваши люди, ваши избранные? Небось лучшие, справедливые люди?

Х о д о к. Так-то оно так, что наши, это верно… А насчет справедливости — этого нет.

Л е н и н. Почему же?

Х о д о к (шепотом). Да они все больше конокрады да жулье. Прямо тебе сказать, арестанты — как были при Николашке арестанты, так и есть они арестанты…

Л е н и н. Ваши люди?

Х о д о к. Наши люди…

Л е н и н. Ничего не понимаю. Как же это могло случиться? Ведь вы же сами выбирали?

Х о д о к. Сами, это действительно верно, сами…

Л е н и н. Может быть, вас кто-то заставил?

Х о д о к. Да нет, в охотку выбирали.

Л е н и н. Так почему же вы так опрометчиво поступили?

Х о д о к (шепотом). В тюрьмах им сидеть привычно, потому и выбрали. Жулье и конокрады потому что…

Л е н и н. Ваши люди?

Х о д о к. Наши люди. Да что тут говорить, сказать по правде, не верили мы приходу новой власти, думали, все это ненадолго, придут потом какие ни на есть войска, казаки, опять же перепорют всех, а власть — первей всего — в остроги, в тюрьмы сидеть… Они как есть арестанты, народ привычный, конокрады больше, ну им все равно, а мы ведь хозяева, нам это неспособно… Вот мы их и выбрали… А они вот власть-то взяли и стали нас утюжить, вот и утюжат и утюжат…

Л е н и н (хохочет). Да, попали вы, попали…

Звонок телефона.

(Берет трубку.) Слушаю… Александр Дмитриевич, я сейчас занят. Я вам позвоню. (Кладет трубку.)

Х о д о к. Да видим мы, видим, что ошиблись… Видим, что власть надолго, можно сказать, насовсем… У соседей Совет выбрали — детишкам школу строят, а у нас — ворье, одним словом…

Л е н и н. Ваши люди?

Х о д о к. Наши люди…

Л е н и н. И сколько же времени они вас утюжат?

Х о д о к. Да вот уж, почитай, с Покрова.

Л е н и н. И школы нет?

Х о д о к. Нет. А без грамоты нам теперь в крестьянском деле совсем нельзя. И бабам школы хочется, особливо девчонкам, чтобы не быть к замужу дурами. Ты ведь умный у нас управитель, придумай, развяжи, сделай милость.

Л е н и н. Мы попробуем сегодня с товарищем Калининым что-нибудь для вас сделать. Но только в следующий раз выбирайте настоящих людей, самых лучших, какие только у вас есть.

Х о д о к. Это правильно, оно действительно так. Ошиблись мы, видим, что ошибка наша.

Л е н и н. А как вообще крестьянство относится сейчас к Советской власти?

Х о д о к. К центру?

Л е н и н. К центру.

Х о д о к. Дак… как тебе сказать. Когда Колчак шел, мы, прямо тебе скажу, к нему переметнулись. Не нравился нам большевик. По твердой цене хлеб забирал. Какая же это торговля? А посидели под Колчаком, глядим, опять помещик вертается, землю забирает, а которые не согласны — тому кнут али пули. Чесали, чесали мы маковки — просто страсть, мужику деваться некуда, а с рабочим выходит сподручней.

Л е н и н. Сподручней?

Х о д о к. Он, рабочий, тоже ничего хорошего не обещает, разверсткой душит, а все же легче.

Л е н и н. Почему — легче?

Х о д о к. При рабочем я какой-никакой, а хозяин, крестьянин, короче — человек, одним словом. А при Колчаке как был холоп, так холопом и остался.

Л е н и н. Хорошую школу вы прошли, однако.

Х о д о к. Хорошую школу, хорошую. Так всем миром и постановили — держаться рабочего, одним словом.

Л е н и н. А разверстка душит?

Х о д о к. Пищим, да писку уже и не слыхать. А люди только носят портфели, а ничего не сделали. При разверстке одинаково и лодырь и старательный облагается, а разве это справедливо? А какой, к черту, лодырь, когда ни сохи ни бороны? На бедняка нельзя валить и много взыскивать. Вот как я скажу: более к жизни близко и к сердцу бедных крестьян — здесь смысл находится.

Л е н и н. Понимаю. Но все-таки теперь — заодно с рабочими?

Х о д о к. Заодно. Но ты ему скажи, чтобы лапы-то разжал. А то как медведь зимой: обнимет — отпустит, а душа-то уже и вознеслась… Заинтересовать надо крестьянина. Иначе не пойдет телега. Я дрова пилю из-под палки. А крестьянское хозяйство из-под палки вести нельзя. (Поднимается.) Прости, любезный деятель, что держу тебя столько времени…

Л е н и н. Спасибо вам за беседу. (Протягивает руку.)

Х о д о к (с поклоном пожимая руку Ленина). Благодарствую. А теперь — разреши передать мужикам от тебя поклон.

Л е н и н. Обязательно передайте.

Х о д о к. А напоследок прямо тебе скажу: мы твоему святому свечу зажжем смотря по тому, избавишь нас от жулья али нет.

Л е н и н (весело). Зажигайте.

Х о д о к. Беседу вел Герасим Севастьяныч Зайчиков. (Кланяется и уходит.)

Л е н и н (повторяет). «И бабам школы хочется, особливо девчонкам, чтобы не быть к замужу дурами…» Так… «Более к жизни близко и к сердцу бедных крестьян…» Так… «Власть надолго, можно сказать, насовсем» — хорошо сказано! (Снимает трубку телефона.) Цюрупу. Александр Дмитриевич, я свободен. Жду. (В зал.) Александр Дмитриевич Цюрупа, народный комиссар продовольствия, через год — заместитель Владимира Ильича по Совнаркому. Одногодок, соратник, товарищ, пережил Ленина всего лишь на четыре года. Каждый день трудом, подвигом, кровью бойцов продотрядов, своим больным, надорванным сердцем он добывал для страны хлеб. Это он, человек, в руках которого были сосредоточены все продовольственные ресурсы, упал в голодный обморок на заседании Совнаркома. Кто-то может сказать — поза. Нет, для них это была не поза, это была внутренняя необходимость — жить одной жизнью с народом своей страны.