С утра позвонил Гордеев и попросил Дениса подъехать к нему в контору.

– Выяснил что-нибудь любопытное? – осведомился Денис, едва переступив порог гордеевского кабинета на Таганской. – Про Лесникова, про Ненашева, про Волгина или про духи?

– Про духи. «Линор Леру» продаются в Москве в пяти парфюмерных салонах, флакон стоит от пятисот баксов – дорого, но не эксклюзивно. Осталось убедиться, что пахло именно ими, пока запах из памяти не улетучился. Вот так. Я ночью долго думал над этими духами. Корнилова, если она достаточно рисковая дама, могла здорово не опасаться: запах к делу не пришьешь. По поводу запахов в суде принимаются во внимание только заключения экспертов-парфюмеров, а мои слова или показания горничной ничего не весят.

– Значит, подозреваешь Корнилову, – протянул Денис. – Фактов, как я понимаю, нет, только психологические построения. Ну, все равно поделись.

– Что рассказывать? Я уже успел наведаться в мотель. Там, естественно, только и разговоров что об убийстве. Действующие лица все перезнакомились и вместе завтракали, в том числе курьер и коммивояжер, это он всех обзвонил и уговорил собраться. Остальные постояльцы их активно сторонятся. По ходу завтрака все высказывали свои версии, сошлись на том, что убийца один из них. В вину арестованного чеченца никто не верит, считают, что он попался под горячую руку.

– И еще говорят, что если не один из них, то Корнилова? Почему не Щукина или, например, не Андреев? Кстати, Корнилова тоже с ними завтракала?

– Нет, суббота же, что ей на работе делать? И ничего такого остальные про нее не говорят. Ей я позвонил, у нее опять мигрень. Еще она мне по собственной инициативе рассказала, что вчера согласовывала наше участие в расследовании с Отаром Гагуа, знаешь, кто это? Бывший спортсмен, большой крестный отец.

– Знаю.

– И еще она от тебя без ума: «Такой обходительный детектив», я изо всех сил язык прикусывал, чтобы не заржать…

– И поэтому ты ее заподозрил?

– Нет, не поэтому.

– А почему?

– Ну, понимаешь, сформулировать обвинение, не имея на руках фактов, я не могу, но точно тебе говорю: не нравится мне эта экзальтированная особа, вся она какая-то насквозь фальшивая. И что самое интересное, о том, что Ненашев мертв, мы фактически узнали от нее. Сказал ей об этом Лесников или она это сама придумала – неизвестно. И теперь этого уже не проверить. Может, она точно знает о гибели Ненашева, но боится прямо об этом сказать?

– Но она же назвала тебе Лесникова до того, как его убили, или, по-твоему, она сама его и убила? Только ради того, чтобы нельзя было проверить, говорил он что-то о Ненашеве или не говорил?

Константин Эдуардович стремительно влетел на кухню. Анжела, нервно позвякивая посудой, готовила завтрак.

– Доброе утро, детка. – Волгин похлопал ее пониже спины и плюхнулся на стул. – Как наши дела?

– Мигрень. – Анжела мученически вздохнула: – Как подумаю, что сегодня опять беседовать со следователем, просто в дрожь бросает.

– Да, кстати, ты же мне так и не рассказала вчера, что там у вас стряслось? Убийство какое-то, так я понял?

– Убийство, – еще раз вздохнула Анжела.

– Что, прямо в «Лесном» или где-то рядом?

– Прямо в «Лесном». Мало того, в том номере, который точно под моим кабинетом. А еще адвокат какой-то приходил. Гордеев, кажется. Приятный такой молодой человек, и частный сыщик при нем тоже приятный. Их Димины родственники наняли, наверное, те, что в Германии.

– Да? – удивился Волгин. – И что же адвокат?

– Хотел посмотреть бумаги, которые в офисе остались. Спрашивал, не было ли денег у него с собой больших. Про сейф спрашивал. В общем, тот же шарик только в профиль. Милиции я все это уже рассказывала и показывала, а толку никакого.

– Надеюсь, ты не обольщаешься насчет способностей этого «приятного» адвоката? – усмехнулся Волгин.

– Да не переживай, не сказала я ему ничего лишнего. Все как договорились. Сейф был заперт. Я вызывала специалиста, чтобы открыл. Потому что не знала комбинацию. Но он оказался совсем пустым. – Анжела рассказывала нервно и сбивчиво, попутно сражаясь с тостером, который нагло заглотил кусочек хлеба и никак не хотел его выплевывать. Наконец, отчаявшись, она выключила тостер и занялась изготовлением апельсинового сока. – О чемодане я, конечно, ничего ему не сказала.

– Вот и умница. – Волгин облегченно вздохнул.

– Может, ты мне все-таки объяснишь, что в нем было такого секретного, что даже мне нельзя посмотреть?

– Я тебе уже говорил, но могу повторить еще раз. Дмитрий собирался начать совершенно новый бизнес, и в том дипломате была вся документация по этому новому проекту. И он сам лично просил меня в случае чего забрать этот дипломат и спрятать от греха подальше.

– Но какой бизнес, какой проект? Костя, ну мне же интересно.

– Меньше знаешь, детка, крепче спишь, – философски заметил Константин Эдуардович. – Найдется Дмитрий, он сам тебе все расскажет.

– Кстати, надо бы объяснить Роберту наши с тобой отношения, а то подумает невесть что.

– Конечно, конечно! Я сам ему все объясню…

– О чем это вы? – Роберт стоял в дверях и пальцами растирал виски, пытаясь унять головную боль.

– Отоспался, герой, проходи. Завтракать будем. – Волгин заботливо усадил Роберта за стол.

– Доброе утро, Бобби. – Анжела вытряхнула в раковину содержимое соковыжималки. Борьба с апельсинами завершилась сегодня не в ее пользу.

– Так что вы хотели мне объяснить? – Роберт налил кофе. Попробовал – отвратительно. Отодвинул чашку, взялся чистить банан.

– Вчера ко мне заходил Гордеев, адвокат. – Анжела, присев на краешек стула, закурила. – Его, кажется, нанял твой дедушка, так вот он просил тебя позвонить, а лучше заехать.

– Хорошо.

– Но поговорить мы хотели с тобой не об этом. – Константин Эдуардович, раздумывая, прошелся по кухне.

Кухня была довольно большая, но узкая, и, видимо, для придания объема одну стену сделали зеркальной. Волгин взглянул на свое отражение и невольно залюбовался. Внешность абсолютно соответствовала положению, занимаемому им в обществе. Статный пятидесятилетний «настоящий полковник» с благородной сединой в уже слегка поредевших волосах. Как всегда, до синевы выбрит и безукоризненно одет: горчичного цвета фланелевый костюм, бежевая рубашка, темно-бордовый шелковый галстук с замысловатым золотым узором, мягкие кожаные туфли. Смахнув с лацкана воображаемую пылинку, он встал перед Робертом и, отчего-то смутившись, произнес:

– Роберт, у тебя, наверное, мог возникнуть вопрос: в каком качестве я бываю в этом доме? Возможно, наши взаимоотношения с Анжеликой могли показаться тебе не вполне адекватными или, грубо говоря, слишком интимными…

Вообще-то Роберт никакими такими вопросами не задавался и никакой интимности пока не заметил, но столь торжественное предисловие его насторожило. Он отложил банан, от которого так и не успел откусить. В воздухе повисла одна из тех долгих и неприятных пауз, которые могут выдержать только не в меру уверенные в себе люди или мазохисты. Первой не выдержала Анжела.

– Что за таинственность ты тут развел?! – укоризненно воскликнула она. – Мальчик еще подумает невесть что. Короче, Бобби, мы с Константином Эдуардовичем в недалеком прошлом состояли в законном браке. Но все это уже позади, мы остались добрыми друзьями, а с твоим отцом собирались пожениться. И поженились бы, если бы не эта трагедия.

– Ну, а мы с отцом твоим дружим вообще с незапамятных времен, – добавил Волгин. – Лет тридцать уже, наверное. Так что можешь считать меня другом дома, а это, кстати, дает тебе полное право загружать меня своими проблемами и трудностями. Договорились? Больше никаких недомолвок между нами не будет?

Роберт вежливо кивнул, так и не сообразив, зачем его так долго уговаривают, что ничего между ними нет, если на самом деле ничего нет? В конце концов, ревновать за отца и вместо отца он не собирается, а если эта «платоническая дружба» стала причиной его исчезновения, тем лучше. Значит, он объявится, как только получит достаточные основания послать Анжелу подальше или, наоборот, убедится в своих и ее чувствах – отец со своими женщинами еще и не такое выделывал.