Что-то не сходится. Если коронер подтверждает, что Кэтрин Луиза Эванс действительно умерла от естественных причин, почему ее родители держат это в секрете? Зачем скрывать от людей ее недолгое существование? Разве оно не стало бы прекрасным материалом для избирательной кампании Эванса?

Вместо полного, убедительного ответа я вижу бессвязные фрагменты возможностей. Вглядываюсь в шахматную доску у себя на столе. Двигаю пару пешек с обеих сторон. Вытягиваю черную ладью из угла и обращаю белого слона в поспешное бегство, жалея, что в жизни задачи не решаются так же просто, как в шахматах. Ответ по-прежнему от меня ускользает.

Я со вздохом возвращаюсь к оставленному на столе айдаю. Вдруг у сумасшедшей тетки этот ответ уже есть?

25 февраля 2015 г.

Все становится по местам. Я собрала кусочки головоломки, мне есть чем гордиться. Читать протокол вскрытия было сплошным удовольствием. Отличное развлечение перед сном – лучше дильдо.

Итак, Клэр Эванс принимала антидепрессанты еще до того, как вышла замуж за Марка, – в течение двух недель после зачатия Кэтрин. Ничего удивительного. Психи – они всегда психи. Обидно, блин, но так и есть. Наверное, еще не знала про свою беременность. Как только выяснилось, что залетела, конечно, перестала. Залетела от Марка, от кого же еще. Что Марк – отец ребенка, можно не сомневаться.

Потому он на ней и женился. Иначе зачем ему идиотка-моно.

Все складывается.

Если бы я знала об этом раньше. Не стала бы тогда, давно, устраивать этот дурацкий концерт. Или нашла бы нож потупее. И уж точно не стала бы протыкать ему горло, чтобы достучаться до мозгов.

Но действительно ли Кэтрин умерла из-за того, что Клэр во время беременности сидела на антидепрессантах? Или там было что-то похлеще?

Энтони Пэджет, доктор медицины. Поразительно, как много в наше время можно узнать о человеке простым онлайновым поиском. Мне не понадобилось много времени, чтобы докопаться до нескольких замечательных фактов. Выпускник Тринити. Как и Марк (хотя Пэджет получил диплом за десять лет до того, как Марк туда поступил). Заведовал учебной частью медицинского отделения Тринити в 1994 году – как раз когда Марк стал работать на кафедре английской литературы. Сейчас ведущий эксперт по СВСН, живет в Гейдельберге, трудится в Европейской лаборатории молекулярной биологии. Одна из новаторских работ Пэджета, в которых изложена биомолекулярная теория младенческой смертности, представлена на соискание Нобелевской премии по медицине.

Светило, блин.

А также первый получатель стипендии Уолтера Баши в 2007 году.

Темная, блин, лошадка.

Я умею связывать разрозненные звенья. Память, если хотите, дает возможность видеть общую картину. Точнее понимать происходящее. Считывать тонкие намеки и сигналы. Понимать, что с чем связано. Видеть контекст. Замечать, как сопоставляются между собой несопоставимые вещи. Складывать в целое фрагментарные снимки. Прочерчивать связи между прошлым и настоящим. Что, в свою очередь, открывает всякие интересные возможности. Даже приводит к озарениям.

Два события в одной строке – совпадение. Но если их три и они зацеплены между собой – это, блин, схема.

Я вижу несколько четких связей между Пэджетом и Эвансом.

Достаточно для пестренькой картинки.

Копай, София, копай.

10 марта 2015 г.

Глупышки-докторишки. Особенно если это пресные мужики. С Хельмутом Джонгом вышло легко. Пэджета не понадобилось даже соблазнять. Я просто послала мистеру будущему нобелевскому лауреату письмо, предложив встретиться за кофе. Назвалась миссис Джессикой Ливингстон, давней знакомой по Кембриджу, которая планирует пожертвовать деньги на исследования СВСН. Письмо сочилось обещаниями, сладостью и легкостью. (Когда надо, я умею подлить сиропа.)

Я имею право на злорадство. С учетом того, что мне удалось вытянуть из нашего гения-злодейчика. Тысячестомильный перелет до Гейдельберга и обратно совершен не зря.

Я вошла в очаровательное кафе на берегу реки Неккар, когда солнце уже пряталось за Кёнигштулем. Профессор выглядел хуже, чем на сетевой фотографии, – видимо, она была сделана давно. Морщинистый, приземистый и почти совсем лысый.

Как я рада снова тебя видеть, Энтони, залепетала я. Сколько лет, сколько зим, да. Ты прекрасно выглядишь.

Спасибо, сказал он, ты тоже.

Поразительно, как люди подыгрывают в разговорах. Как они, блин, доверчивы. Даже если в их дневниках не записано о тебе ни одного факта.

Следующие пять минут мы обменивались любезностями. После чего я сделала первый за этот вечер залп.

У тебя есть какие-нибудь факты о Марке Генри Эвансе? – спросила я. Невозмутимо, словно мы обсуждали прекрасную погоду в Гейдельберге.

Ага, кивнул профессор. Я познакомился с Марком, когда он еще учился в Тринити. Много лет назад. Теперь это знаменитый писатель, возможно, будущий член парламента от Южного Кембриджшира.

Так жаль маленькую Кэтрин, сказала я, решив не осторожничать.

Ты о ней знаешь, пробормотал он. Глаза метнулись в сторону, словно он был в чем-то виноват.

Конечно, подтвердила я, решившись на импровизацию. Мой дневник говорит, что мы с Клэр Эванс были когда-то подругами, добавила я. Даже очень близкими. Пока я не вышла замуж и не уехала из Кембриджа. Я держала Клэр за руку на похоронах Кэтрин, бедняжка так плакала. Клэр мне рассказала по секрету, что на самом деле случилось с Кэтрин. Совсем не то, что все думают, правда ведь?

К чему ты клонишь? – выкрикнул в ответ профессор дрожащим голосом.

Ага, подумала я. У этого умника припрятана пара жирных кусочков.

Я клоню к тому, что ты способствовал сокрытию правды, сказала я, старательно пряча восторженную улыбку. Эта мелкая история с прозаком была всего лишь дымовой завесой, да? Над тем, что в действительности произошло с дочерью Марка и Клэр Эванс.

Ты меня шантажируешь? – задохнулся профессор, посерев.

Шантаж. Какое прекрасное и выразительное слово. Из него сочится столько восхитительных возможностей.

Это не был синдром внезапной смерти новорожденного, мой дорогой профессор, сказала я, теперь в моем голосе бушевала свежеобретенная уверенность. У тебя, кстати, устойчивая репутация ведущего мирового эксперта по СВСН, если не ошибаюсь. Она держится на исследованиях, которыми ты занимался в прошлом. Их много. Целый корпус. И если вдруг выяснится, что твой отчет о Кэтрин был ошибкой…

Вспышка страха в глазах этого человека сказала мне все.

У тебя нет доказательств, что Клэр… выдавил он, подрагивая нижней губой.

Тут я поняла, что наконец докопалась до грязи. До того, как на самом деле умерла Кэтрин. Клэр Эванс имеет к этому отношение. Теперь вопрос: что эта идиотка сделала с собственной дочерью?

Увы, есть, сказала я. У меня столько этих гребаных доказательств, что я хоть завтра могу идти к журналистам.

Новый проблеск страха в профессорских глазах. И вот эта его реакция включила у меня в голове окончательное понимание. То, что Клэр сделала с Кэтрин, все это время торчало у меня перед глазами. Только слепой мог этого не видеть.

Клэр убила собственного ребенка. В приступе послеродовой депрессии. Не надо забывать: она страдала от депрессии еще до замужества. И вскоре после родов эта разрушающая мозг меланхолия явилась обратно – вершить свою месть. А Марк наверняка помог все скрыть. Упросив старого друга по Тринити написать диагноз «СВСН». Профессионал подтвердил, что это был странный, неожиданный, необъяснимый, фатальный случай. Смерть от неустановленной причины. Диагноз, оправдывающий Клэр.