— А это почему морская может, а мы не можем?

— Потому что в море деревья не растут и дома не стоят, а вам приходится через дома и деревья снаряды перебрасывать.

За столом раздались смешки, и гости стали задавать Вовику самые разнообразные вопросы из области артиллерийских наук, а он, польщенный вниманием взрослых, отвечал с достоинством и довольно подробно. Детская свежая память точно и легко воспроизводила страницы энциклопедии, а мальчишке это напоминало какую-то забавную игру. Смешки гостей постепенно стали стихать, когда ученик второго класса начал всерьез объяснять, чем отличается гаубица от противотанковой пушки и от зенитных систем. Дядя Костя остановил его:

— Хватит, Вовик, считай, что экзамен сдан! Кто следующий?

Он оглядел застывшие лица офицеров и расхохотался. Вслед за ним рассмеялись все гости.

— А в общем, не так все смешно, — сказал Володин отец, когда смех затих, — мальчишке все интересно, поэтому он втягивает знания, как насос. У нас во многом этот интерес пропал за текучкой и суетой. Не знаю, как вы, но я уже вряд ли отвечал бы так легко…

Когда гости разошлись по домам, Володин отец подошел к кровати сына и сказал:

— Ну вот что, дорогой, книгу эту я у тебя забираю. Знания хороши только тогда, когда понимаешь их смысл. Пока что тебе рановато читать такую литературу: чтобы быть хорошим артиллеристом, надо знать прежде всего математику, а у тебя пятерки и по арифметике бывают нечасто. Поэтому не забивай голову, займись делом. Да и книгу пора сдавать: она ведь из библиотеки.

Отец повернулся к двери, потом снова посмотрел на Володю и добавил: — Да, вот еще что. То, что ты влез в разговор взрослых людей и поразил их своими знаниями, это было забавно. Но вообще-то так нельзя — нескромно и некрасиво. Ты постарайся это запомнить и больше так не делай, ладно? А то мне как-то неловко… Ну, спокойной ночи… сын артиллериста.

Володя медленно засыпал, а в окно через тонкие ситцевые занавески просвечивала какая-то яркая-яркая звезда, и от этого света, от теплой улыбки отца и доброго смеха гостей было светло на душе, а весь дальнейший путь во взрослый мир казался ясным, понятным и совсем простым…

Холодная зимняя ночь медленно поднимала над горами созвездие Ориона, и где-то там мог снова появиться непонятный, слабый и слегка размытый отблеск, который отображался на негативе снимка темным туманным пятнышком. Володя уже ввел координаты этой области неба, и моторы плавно и почти бесшумно разворачивали многотонную ажурную трубу телескопа на юго-восток. Кирилов нетерпеливо постукивал по столу, ожидая, когда можно будет начинать накопление изображения. Наконец, низкий глухой звук работавших двигателей наведения затих и Володя сказал:

— Навелись, Максим Петрович, ошибка в допуске.

На языке операторов это означало, что объект, на который нацелился инструмент, должен уже находиться где-то в поле зрения светоприемника. Кирилов пробежал пальцами по клавиатуре. «Начнем, пожалуй, с десяти минут в красном фильтре», — сказал он сам себе и открыл затвор. Экспозиция казалась бесконечно долгой, и когда на экране появилась первая половинка изображения, Максим Петрович вздохнул с облегчением. Там, где штришок был вчера, поле оказалось чистым. Но уже через секунду компьютер выдал вторую половинку кадра, и Кирилов сразу увидел тот же самый объект — достаточно заметную темную точку и едва различимый хвостик, вытянутый в сторону от Солнца на северо-запад. Сомнений в его природе почти не оставалось.

— Ну, Володя, вот то самое, что я обещал тебе в начале смены, — открытие. Кажется, новая комета!

Володя удивленно посмотрел на экран, туда, куда уперся указательным пальцем Максим Петрович, и тоже увидел темное пятнышко. Он помолчал минуту, потом с легким волнением в голосе сказал:

— Не думал, что мне так повезет… Надо же, на моей смене… даже не верится. Вы ведь не шутите, правда?

— Вообще-то я заметил ее еще вчера, но не был уверен. Сейчас сомнений в том, что здесь комета, почти нет. Чтобы выяснить это точно, нам надо сделать еще пару снимков. Завтра я перешлю их по электронной почте астрометристам, чтобы они просчитали орбиту, и все будет окончательно ясно. Сейчас важно поработать без сбоев до конца смены. Вы уж постарайтесь.

— Легко сказать — если бы все зависело только от меня…

— Понимаю. Но я думаю, что раз уж повезло вам сегодня, то повезет и дальше. Давайте в честь этого события выпьем кофе.

Кирилов широко улыбнулся. Накопившейся за последние ночи усталости уже не было. «Еще не все грани смысла тобой познаны», — вспомнил он про себя давно забытое древнее изречение.

Ночь заканчивалась.

Заканчивались его наблюдения.

Решение, о котором просил директор, почти созрело.

…Было уже около шести утра, когда Максим Петрович выглянул в окно. Небо на востоке светлело, и у вершины Менге-Бека начало розоветь вытянутое линзовидное облако, которое как бы зацепилось за острый черный силуэт горы. «Ясного неба — на сутки, не больше, — подумал Кирилов, — в самый раз успел». За многие годы работы на станции, иногда по несколько месяцев подряд, он хорошо изучил местные приметы перемены погоды и давал почти безошибочный прогноз на ближайшие пару дней. Облака, похожие на «летающие блюдца», появлялись всякий раз перед тем, как крепкий южный ветер приносил многодневный снегопад или дождь, и его вахты у телескопа становились скучными и беспредметными. В такое время он обычно читал статьи в журналах, пил чай, смотрел телевизор, но уже через двое суток лихой непогоды все это до чертиков надоедало, раздражало, Максим Петрович уходил в комнату отдыха и валился на диван. Спать тоже не хотелось, и чаще всего набегали воспоминания. В этот раз с погодой явно повезло, и только теперь, когда он сидел, устало и зябко прислонившись к подвешенному на стене радиатору отопления, в ожидании машины, в его памяти снова возник горячий августовский день, когда он в первый раз встретил Симу…

Тот год был очень сухим и солнечным. Даже в горах дожди шли редко, и в горных лесах то и дело возникали пожары — то ли от костров неосторожных туристов, то ли от тлеющих сигарет и пыжей шныряющих по лесам браконьеров. Кирилов только что приехал на очередные наблюдения и прилег отдохнуть после дороги, когда в дверь постучала дежурная:

— Максим Петрович! Пожар!

Кирилов вскочил с кровати, открыл рывком дверь:

— Где!?

В гостинице было тихо и пусто, но слабый запах гари уже проник в коридор.

Дежурная подошла к окну и показала на склон горы.

— Лес горит!

Густой белый хвост дыма, через который иногда пробивались высокие языки пламени, поднимался над лесом, окутывая вершины деревьев. Через открытую форточку было слышно потрескивание сучьев, со склона доносились громкие голоса.

— Почти все наши там, — сказала дежурная, — но их немного. Дело, конечно, добровольное… — добавила она негромко.

— Я мигом, — сказал Кирилов, не обращая внимания на последние слова дежурной. Он накинул рубашку, наспех зашнуровал ботинки, выскочил из гостиницы и, быстро перемахнув мостик, через речку поднялся на десяток метров вверх по склону. Пожар полыхал в сухой траве, тлел в прошлогодних листьях, уже тянулся по сучьям к стволам сосен. Кирилов сразу же увидел несколько человек, которые прокапывали канаву и среди них своего давнего приятеля Сашу Малахова. Малахов, перепачканный гарью и бурой глиной, с лицом, мокрым от пота, быстро и ловко орудовал лопатой. Канава была уже не менее полуметра в ширину и тянулась вверх вдоль очага пожара. Саша на секунду поднял глаза на Кирилова.

— А, Максим! С корабля — на пожар? Хорошо, что пришел! Лопат больше нет, поэтому наломай себе веник и давай туда — он показал в сторону, где полыхало на земле пламя, — надо сбивать огонь. Ну, в общем, ты понимаешь…

Малахов снова взялся за лопату, а Кирилов, отломив от ближайшего орехового куста десяток веток, бросился в густой дым и стал отчаянно хлестать своим веником по языкам огня, обнимавшим поваленную на землю толстую и сухую ветку. Ветра почти не было, дым медленно расползался над землей и густел, резал глаза, дышать было тяжело. Рядом с Кириловым двигались чьи-то силуэты, он слышал голоса людей, которые, вероятнее всего, выполняли такую же работу. Внезапно у самого его уха раздался звонкий женский голос, и Максим Петрович от неожиданности вздрогнул.