Путь к храму лежал через лабиринт подземных коридоров и залов. Криду приходилось расшифровывать древние головоломки, решать загадки, чтобы продвигаться вперёд. В некоторых местах приходилось пробираться сквозь руины, в других — обходить защитные магические поля, излучающие неприятное холодное сияние. На пути встречались и оставшиеся в живых атланты, которые яростно пытались его остановить, но новая армия Крида быстро расправлялась с ними.

И наконец, они достигли храма. Перед Кридом раскрылся огромный подземный зал. В центре стоял гигантский алтарь, изготовленный из сверкающего металла и украшенный сложной резьбой. На алтаре находилось какое-то изваяние, окутанное тусклым сиянием. Это был храм Посейдона, центр религиозной жизни Атлантиды, хранилище могущества и тайн.

Захватив главного жреца — старика с проницательными голубыми глазами, скрытыми за густыми седыми бровями, — Крид не стал прибегать к насилию. Он понимал, что жрец, как хранитель древних знаний, может быть более полезен живым, чем мёртвым. Поэтому, используя свою природную харизму и психологическое давление, он выведал у него ритуал призыва Посейдона.

Оказалось, что призыв бога требовал не просто молитв и массовых жертвоприношений, а сложной церемонии, требующей определённой последовательности действий и огромного количества магической энергии. Жрец рассказал, что для успешного призыва необходимо принести в жертву определённое число атлантов, причём не простых людей, а избранных, наделённых особыми способностями.

Крид немедленно приступил к подготовке к ритуалу. Он отдал приказ своим воинам собрать атлантов со всего города. Призрачная армия быстро и эффективно выполнила его приказ. На площади перед храмом Посейдона собралась огромная толпа людей; на их лицах читалась смесь страха и отчаяния. Они понимали, что их ожидает.

Крид, окружённый своей призрачной командой и новыми воинами — «атлантами», — встал перед толпой. Свет его амулета освещал его лицо, придавая ему суровое и бесстрастное выражение. Он начал ритуал. Его могучий гулкий голос пронзал воздух, заполняя тот древними заклинаниями. Он приносил атлантов в жертву; их жизненная энергия плавно подпитывала весь ритуал, заполняя храм могущественным потоком жертвенной магии.

Воздух сгустился, наполнившись запахом крови. В храме загудело, как перед бурей. Зеленоватое свечение амулета Крида усилилось, окутав его и его войско своим сиянием. Атланты кричали, молились, проклинали Крида, но его воины безжалостно приносили их в жертву. Это было массовое кровавое жертвоприношение, но Крид был готов на всё, чтобы достичь своей цели. Встреча с Посейдоном была близка. Он чувствовал это. И так в какой-то один миг, процветающий город был просто ополовинен.

И кажется, что кто-то даже отозвался на столь дерзкий зов Крида…

Миг. Резкий, пронзительный звук, словно расколовшаяся скала, разорвал закатное небо над Атлантидой. Огромный водяной столб, сверкая и ревя, пронзил защищавший город купол, подобно тому, как копье пронзает сердце. Купол треснул, и в образовавшуюся брешь хлынул водопад, несущий ярость океана. Эта ярость воплотилась в гигантском водяном лике Посейдона — гневном, искажённом лике бога морей, вылитом из бурлящей воды. Его глаза — водовороты, затягивающие всё на своём пути; брови — вздымающиеся валы; рот — грохочущая пасть, извергающая вихри и шквалы. Живой, дышащий образ Посейдона взирал на Крида с ледяным презрением, с холодной тоской океанских глубин.

Вода, с неистовой силой обрушиваясь на город, смывала всё: дома, улицы, людей. В лучах заходящего солнца, пробивающихся сквозь водяной столб, были видны лишь фрагменты разрушения — разбитый мрамор, искорежённый металл и бессильные крики, заглушаемые рёвом воды и грохотом катастрофы. Атмосфера сгустилась — от воды, от давящего чувства неизбежного конца, от глубокого ощущения безысходности, от мрака, проникающего в самое сердце. Крид стоял неподвижно, подобно статуе; его лицо, освещённое блеском разрушения, оставалось невозмутимым, а глаза были глубоки, как океанская тьма. Его равнодушие — мертвенная тишина перед вечным покоем.

Щелчок. Негромкий, почти неслышный звук, раздался в тишине, заглушенной лишь рёвом воды и стонами умирающей Атлантиды. Но этот щелчок был мощнее всех бурь и землетрясений, он был началом конца. Крид, не сдвинувшись с места, щёлкнул пальцами. И там, где неистово бушевала стихия, в самом сердце водяного лика Посейдона, вспыхнул огонь.

Не обычный огонь, а бирюзовый, неземной, сияющий холодным, сверхъестественным светом. Он распространялся не быстро, а мгновенно, подобно волне чистой энергии, охватывая водяной поток. В этом огне не было тепла, только ледяное сияние и неизмеримая мощь. Вода с грохотом и шипением испарялась, превращаясь в пар, который тут же разлагался на составляющие элементы. Бирюзовый огонь поглощал воду с неумолимой скоростью, а с ней и кислород, оставляя после себя только густую, тягучую тьму, пропитанную озоном.

В этот момент разрушение превратилось в величественное зрелище. Гигантский водяной лик Посейдона начал таять, растворяться, словно ледяная скульптура под лучами жаркого солнца. Вместо бушующей стихии оставались лишь искрящиеся бирюзовые языки пламени, постепенно затухающие, унося с собой последние капли воды и остатки разрушенного города. С каждой гаснущей искрой темнота становилась гуще, воздух тяжелее. Крид, окружённый мерцающим послесвечением бирюзового огня, стоял невозмутимый, словно творец, управляющий миром.

Крид двигался медленно, с мерной грацией статуи; каждое его движение было наполнено смертельным спокойствием. В его руке покоился кристалл — не просто камень, а сосредоточение невероятной, ужасающей демонической мощи. Он был холоден, как лёд, и тяжел, как первородный грех. На его поверхности, словно звёзды на ночном небе, мерцали руны — древние символы, пульсирующие тёмной, но по своему притягательной энергией.

Без спешки, без лишних движений, Крид активировал кристалл. Руны на кристалле вспыхнули ослепительно холодным светом, подобным блеску мерцающего ледяного огня. Миг и пришёл пронзительный холод, пронизывающий до самых костей.

Неспешно, словно кладя на мостовую не кристалл, а саму смерть, Крид опустил его на мраморную поверхность Атлантиды. И в этот миг город опутала сеть рунических узоров. Они не накладывались на здания, а пронизывали их насквозь, вплетаясь в камень, металл, даже в сам воздух. Руны пульсировали, разрастаясь, словно живые, распространяя свою тёмную власть по всему городу. Они захватили не только здания, но и людей, опутывая их, словно невидимые нити судьбы, отнимающие души и наполняющие воздух холодом загробного мира. Атлантида превратилась в гигантскую, мерцающую ловушку душ, в величественный, мрачный памятник бессилию и ужасающей мощи магии. В воздухе повисла тяжёлая, давящая тишина, нарушаемая лишь шепотом мерцающих рунических узоров.

Крид стоял на руинах храма; его фигура, подсвеченная мерцающим светом рунических узоров, казалась не человеческой, а высеченной из самого мрака. Его слова звенели в глубокой тишине, пропитанной холодом и запахом озона:

— Я знаю, что ты здесь! Ведь бог старой закалки не мог оставить последних истинно верующих в него разумных существ? Они твоя паства, твой скот, твоя пища и твоя мощь. Но теперь ты в ловушке, божок… — Крид хищно осклабился; его улыбка была холодна, как ледяной ветер из бездонной пропасти. — Атлантида запечатана, как закрытый мир Инферно! — продолжил он, взгляд его был настолько леденящим, что казалось, сам воздух застывает. — А все атланты стали топливом для божественной ловушки душ… — Он замолчал, задумчиво разглядывая закуток разрушенного храма, словно ища не бога, а какую-то ускользающую тайну. Тень от его фигуры падала на разрушенные фрески, изображающие былые триумфы Посейдона, и теперь они казались лишь жестокой иронией, и насмешкой над богом.

Время тянулось медленно, наполненное ожиданием, тяжёлым, как свинцовые тучи перед грозой. Казалось, сама атмосфера замерла, прислушиваясь к тишине, разбавленной лишь шумом ветра, проносящегося сквозь разрушенные здания. Две минуты… Три… В закутке что-то шевельнулось. Из глубины мрака, словно призрак из преисподней, медленно, нехотя, вышел старичок. Его борода, седая и длинная, спускалась до самой груди. Он был одет в рваную хламиду, наброшенную на голое тело; его плечи сутулились, а взгляд был тусклым, лишённым былой божественной мощи. Это был Посейдон, лишённый всех своих сил, сломленный, изгнанный из своего собственного царства. Его лицо, изборожденное морщинами, выражало не только физическое истощение, но и глубокую бездну отчаяния. На его лице застыл не гнев, а безмолвная боль, старая, как сам мир. Он походил не на бога, а на уставшего, побитого жизнью скитальца, лишённого не только сил, но и надежды.