На этот же раз он был возмущен поведением Коллинза, считая, что тот нарушил два основных правила полицейской службы.

— Во-первых, я не вижу, чтобы у него были какие-либо прямые доказательства, позволяющие выдвинуть обвинение в краже, — говорил нам отец за обедом. — Он просто старается незаконными методами запутать Энгуса Пири и получить от него пони. И, во-вторых, он не использовал всех имеющихся в его распоряжении средств, чтобы отыскать пони. По сути дела, Коллинз нарушает закон, потому что за спиной у него стоит Эллисон Эйр.

Я достаточно знал, что такое суд, и понимал, что Эллисон легко выиграл бы этот процесс, не выступи против него такой фанатичный поборник законности, как мой отец.

Взявшись за дело, подобное делу Скотти, он становится похож на тигра, готового разорвать на куски любого, кто осмелился бы нарушить или оскорбить закон. Пока он еще не пришел в такое состояние, но некоторые признаки уже стали заметны, когда мы сидели за обеденным столом. Предстояла серьезная схватка — из тех, которые отцу по душе и которых должен был бы опасаться любой благоразумный противник.

И все-таки у нас в семье не было единодушия насчет дела Скотти.

— Эллисон Эйр просто хочет показать себя хозяином, как и во всем другом, — объявил Том.

Несмотря на свои десять лет, он уже многое знал о неравенстве положения богатых и бедных, о людях высшего и низшего сорта. Особую неприязнь питал он к богачам из нашей скваттеровской аристократии. Ему очень хотелось, чтобы именно против них повел на этот раз войну наш отец.

Но отец, кажется, не ставил во главу угла эту сторону дела. Едва ли его занимало здесь одно только грубое нарушение закона. Этот случай был для него типичным случаем с английским бедняком иммигрантом, поставленным в невыносимо тяжелые условия, а сейчас еще попавшим в лапы такого богатого коренного австралийца, как Эллисон Эйр. И отец решил добиться, чтобы Скотти по крайней мере перед лицом закона был поставлен в равное положение с Эйром.

Для отца это было очень важно. Он видел, что закон применительно к беднякам сплошь и рядом толкуется произвольно.

Тем более осторожно следовало применять законы к несовершеннолетним. Об этом принципе британской юстиции, на которой основывалась и австралийская, мы не раз слышали за обеденным столом.

— Так как же с ними можно сладить? — спросил я.

— Прежде всего я поговорю с Джоном Стрэппом, он собирается выступить в этом деле обвинителем от полиции. Я постараюсь убедить его, чтобы обвинение в краже, выдвинутое против Скотти, было полностью устранено из дела. Хотя, правда, Джон Стрэпп — постоянный адвокат Эллисона Эйра…

— Мистер Стрэпп ничего не станет устранять, когда узнает, что Скотти будешь защищать ты, — сказала Джинни.

— Это было бы так, если бы Стрэппу в руки попало верное дело, — возразил отец. — Но у него нет никаких реальных доказательств, и он будет выглядеть дураком, если пойдет в суд с таким шатким обвинением.

— Он не уступит, — настаивала Джинни.

Моя сестра училась в частной школе для девочек, единственной в Сент-Хэлен, где училась и дочь Стрэппа Эллен. Джинни постоянно ссорилась с ней, соперничество отцов отражалось в непрерывной войне между дочерьми.

— Посмотрим, — сказал отец. Больше он ничего не добавил.

Но тут разгорелся спор между мной, Томом и Джинни, которая оставалась пока на стороне Джози Эйр. Она, правда, не хотела, чтобы Скотти судили, но была уверена, как и большинство девочек в ее школе, что Скотти украл чужого пони и должен его вернуть.

— У Джози сто валлийских пони! — запальчиво воскликнул Том.

— Но они совсем не то, что Бо. Все знают, как Джози и Бо привязаны друг к другу. Она просто не может без него…

— Ей ничего не стоит приручить другого, — не сдавался Том.

— Ну, это будет не то же самое.

— Да хватит вам! — сказала мать.

— Разве я не права, Кит? — спросила Джинни, обернувшись ко мне.

Это был редкий случай: Джинни всегда считалась только с собственным мнением и не искала поддержки в споре.

Но я не знал, кто прав.

Мне было жаль Джози Эйр. Все ее жалели. Блю Уотерс рассказывал своим приятелям в «Белом лебеде», как плохо Джози без Бо. Она ведь лишилась не просто пони, а свободы передвижения в окрестностях «Риверсайда». И она наотрез отказалась от любого пони, кроме Бо. Только Бо!

— Она даже из дому перестала выходить, — докладывал Блю Уотерс собутыльникам, которые на все лады толковали о пропаже Бо, используя ценную информацию очевидца.

Пиво лилось рекой, Блю ораторствовал:

— Вам бы потерять обе ноги, посмотрел бы я на вас!

Из реляций Блю трудно было понять, как ведет себя Джози. Подавлена она или возмущена? Кажется, она отказалась даже от занятий на дому, пока ей не вернут ее обожаемого Бо.

— «Ты должен его найти!» — вот что она без конца твердит отцу, — сообщал Блю.

И Эллисон намерен был его найти. Ведь для Джози этот пони стал спасителем. Я понимал чувства Эллисона Эйра. Я даже готов был понять сержанта Коллинза, на которого оказывали такое сильное давление. Что ему оставалось делать? И все-таки мои симпатии все больше склонялись к Скотти, хоть он и не был для меня образцом совершенства. Но кто из нас безупречен? А Скотти может стать жертвой несправедливости, если не сумеет как-то отстоять себя. А может, и отстоит — драться он умеет, мы все ценили в нем это качество.

Теперь, когда Скотти проходил по городу, на его лице был написан вызов: пусть ищут, пусть найдут, где он прячет пони! Пусть поймают его, если смогут. Посмотрим, чья возьмет…

Так держался Скотти и в школе. Он стал болезненно чувствительным, чуть что — рвался в драку, и мы остерегались задеть его каким-либо неосторожным словом.

Да, у Скотти не было бы никаких шансов выиграть дело в суде — по закону или в обход закона, — если бы его дело не оказалось в руках моего отца. Если бы не отец, дело Скотти не заняло бы и десяти минут. Но из этого следует, что ты не можешь быть перед законом равным своему противнику, если у тебя нет «равного» адвоката? Значит, главное — адвокат, а вовсе не закон?

— Ну так как? — настаивала Джинни, видя мои сомнения. — Разве я не права, Кит? Разве этот пони — не Бо?

— Скотти не взял бы его, если бы не был убежден, что это его пони, — сказал я.

Джинни только усмехнулась в ответ.

— Когда будет слушаться дело, если его передадут в суд? — спросила мать.

— На следующей неделе.

— И долго оно продлится?

— Несколько часов, вероятно.

— И это все?

— Я не могу тебе точно сказать, Ханна, — ответил отец, начиная, видимо, сердиться.

Я знал, что было у матери на уме: отец будет выступать бесплатно. Родители Скотти не могли, конечно, заплатить, да отец и не взял бы у них денег. Мы поэтому и были очень небогатой семьей. Лишних денег у нас никогда не бывало. Отец часто отказывался от сомнительных дел, суливших большой гонорар, что, естественно, не способствовало его популярности среди состоятельных жителей города.

— Конечно, ты должен был взяться за это дело, — сказала мать примирительно и стала раздавать нам сладкое — не слишком сладкий рисовый пудинг; мы знали, что сахар ей приходится экономить, но мы уже привыкли и ели с аппетитом.

В воскресенье, накануне суда, на ферму к супругам Пири приехал Эллисон Эйр. На нем были куртка и серые брюки вместо обычных бриджей. Он остановился на ступеньках крыльца и окликнул Энгуса, который в это время завтракал. Когда Энгус вышел (Скотти шел за ним), Эллисон сказал, что хотел бы переговорить с ними.

— Вам бы только разговаривать, — кисло отозвался Энгус. — Говорите, что вам надо, и уходите с моей земли.

У Энгуса не было никакой причины быть приветливым с Эллисоном, к тому же он чувствовал, что раз уж Эллисон пожаловал к нему собственной персоной, значит, жди какой-нибудь каверзы. Больше того, мой отец предупредил Энгуса: не говорить о судебном деле ни с кем, особенно с «противной стороной». А тут сам главный противник явился для переговоров.