Выдавил пасту, начал чистить зубы, глядя в зеркало.

Но в отражении чувствовалось будто это не я.

Сплюнул пасту, умылся ещё раз, выпрямился.

Вышел из ванной голым, вытер мокрые волосы ладонью.

На полу валялся весь вчерашний хаос — пустая бутылка, смятые упаковки из-под еды.

Комната выглядела так же, как я себя чувствовал.

Подошёл к сумке, расстегнул молнию, достал чистые джинсы, футболку.

Быстро натянул одежду, застегнул ремень, провёл пальцами по влажным волосам, стряхивая лишнюю воду.

Посмотрел на беспорядок, почувствовал раздражение, но убираться не хотелось.

Позже, точно не сейчас.

Нужно выйти отсюда.

Поднял ключи, сунул телефон в карман.

Открыл дверь, вышел из номера и спустился к машине.

Фары выхватывали из утреннего света пустые улицы, разбитые обочины, грязные остановки, где никто не ждал автобуса.

До дома оставалось около двадцати минут, но стрелка уровня топлива почти лежала на нуле.

Вчера я даже не подумал об этом, и теперь мне приходится терять время на заправку.

На обочине появилась небольшая заправочная станция, одинокая, с мутными окнами круглосуточного магазина. Тусклый жёлтый свет разливался по парковке, неоновые буквы на вывеске лениво мерцали, несколько ламп уже перегорели.

Свернул на стоянку, глухо заглушил двигатель.

На несколько секунд я просто остался сидеть, уперевшись локтями в руль.

Воздух в машине будто сперло, виски тяжело давило на голову, тело отказывалось слушаться.

Нужно было выйти.

Открыл дверь, ступил на потрескавшийся асфальт, выпрямился, разминая шею.

В лицо ударил запах бензина, смешанный с утренней прохладой.

За стеклом магазина кассир лениво листал газету, рядом, у автоматов, заправлял бак какой-то мужчина в синем комбинезоне, явно уставший после ночной смены.

Толкнул дверь, вонзился в глухую тишину помещения.

В нос ударил запах кофе, нагретого пластика и дешёвой выпечки.

Магазин почти пуст.

В дальнем углу мужчина в рабочей куртке неторопливо выбирал сигареты, склонившись над полкой, словно не мог определиться.

Прошёл вдоль стеллажей, открыл холодильник.

Холодный воздух ударил в лицо, немного прояснив голову.

Достал бутылку воды, затем энергетик, задержал взгляд на витрине с готовой едой, но есть не хотелось.

Пошёл к кассе, бросил бутылки на прилавок.

Кассир, пожилой, с седыми волосами и очками, которые едва держались на носу, лениво щёлкнул кнопкой кассы, не удостоив меня взглядом.

Кассир пробил чек, лениво поднял глаза и быстро, безразлично окинул меня взглядом.

— Ещё что-то?

— Заправка. Полный бак.

Он кивнул, щёлкнул по экрану терминала и отложил газету в сторону.

— Какой номер колонки?

Я обернулся к стеклу, мою машину было видно через мутное окно, она стояла у ближнего насоса.

— Вторая.

— Оплата сразу?

Я протянул ему деньги, он пропустил купюры через кассу, выбил чек и бросил его на стойку.

— Можете заправляться.

Забрал покупки, вышел обратно в тёплый утренний воздух.

На заправке по-прежнему было тихо — тот же мужчина в синем комбинезоне заканчивал заправлять свою машину, ссутулившись, медленно закручивая крышку бензобака.

Подошёл к колонке, снял пистолет, вставил в бак.

Заправка щёлкнула, топливо потекло внутрь, а я стоял, глядя на экран насоса, но ничего не видел.

В голове всё ещё крутились обрывки прошлой ночи.

Щелчок пистолета вывел из ступора — бак полон.

Вернул пистолет на место, закрутил крышку, сел в машину.

Теперь — к дому.

Выехал с заправки, поймал ритм дороги, набрал скорость.

Город медленно менялся, чем дальше я ехал, тем меньше становилось машин, улицы становились шире, но пустели.

Дома выстраивались в ряды, однообразные, старые, с низкими заборами, полузасохшими газонами. Где-то на крыльце сидел пожилой мужчина, курил, уставившись в одну точку, вдалеке мать с ребёнком выходили из подъезда, спеша по своим делам.

Чем ближе к старому району, тем сильнее сжималось внутри.

Не был здесь чёртову вечность.

Знал, что дом уже близко.

Сбавил скорость, разглядывая улицы, старые дома, заборы, знакомые повороты.

Мир здесь замер.

Ничего не менялось, но всё казалось другим.

Сердце билось глухо, руки на руле сжались сильнее, когда я увидел тот самый дом впереди.

Двухэтажный, длинный, обложенный старым камнем, он выглядел крепким и прочным, но впитывал в себя время, как губка.

Крыша тёмная, ровная, окна на втором этаже глубокие, как тёмные глазницы, которые смотрят в никуда.

По фасаду ползла зелень, цепляясь за камень, поднимаясь вверх, словно желая закрыть его целиком.

Во дворе, чуть в стороне от входа, стояла беседка — деревянная, с покосившейся крышей, но всё ещё целая.

Доски потемнели от времени, но перила были прочными, старое дерево не рассыпалось под дождями и солнцем.

Участок был длинным, глубоким, уходил назад, за дом, тянулся к дальнему краю, где начиналась чистая, незастроенная земля.

В конце стоял сарай.

Небольшой, выцветший, с крышей, просевшей на одном краю, но всё ещё стоящий.

Тот самый сарай.

Глаза остановились на нём, зафиксировались.

Макс пропал здесь, двадцать лет назад.

Выдохнул, провёл пальцами по рулю.

Руки сжались сильнее, но пальцы не потянулись к двери.

Сидел, не выключая двигатель, просто смотрел.

На какое-то время мысли размывались, теряли форму, как будто сознание начало подстраивать реальность под память.

Было ощущение, что стоит выйти из машины, распахнуть дверь, сделать несколько шагов к крыльцу — и всё вернётся.

Из дома выйдет мать, вытрет руки о фартук, стряхнув с ладоней муку, выдохнет с лёгкой усталостью, но улыбнётся, увидев меня.

Её щёки будут припудрены, волосы слегка растрёпаны, а в глазах — спокойная привычная теплота.

Она на секунду остановится на пороге, прищурится, словно проверяя, настоящий ли я, а потом поднимется по ступенькам, подойдёт ближе, мягко возьмёт за руку и скажет что-нибудь простое.

Что-то, что я слышал сотни раз.

Справа, в тени беседки, отец будет сидеть в своей обычной расслабленной позе, слегка откинувшись назад, с газетой в одной руке и сигаретой в другой.

Он лениво перевернёт страницу, сделает глубокую затяжку, выпустит дым неторопливыми кольцами.

Не будет спешить с приветствием.

Просто поднимет глаза за стёклами очков, оценит меня быстрым взглядом и коротко кивнёт.

Может, пробормочет что-то вроде:

"Ты рано сегодня".

И снова вернётся к своим новостям.

Тепло, покой, тишина загородного дня.

Ветер чуть раскачивает деревья, вдалеке слышны голоса соседских детей, где-то лает собака.

Всё знакомое, настоящее.

Дом не старый, а уютный, крепкий, стены пропитаны запахом выпечки, кофе, чего-то жареного.

Трава на участке зелёная, густая, не тронутая временем.

Детство вернулось.

Выдохнул, моргнул.

И всё исчезло.

Воздух снова стал тяжёлым, застоявшимся.

Трава на участке пожухла, беседка почернела от времени, крыша сарая просела на один бок.

Никто не выйдет из дома.

Никто не поднимет глаза, не скажет ничего привычного.

По коже прошли мурашки, будто ветер стал холоднее, хотя воздух стоял тёплый, неподвижный.

В груди неприятно сдавило, тяжесть осела где-то глубже, тупая, давящая.

Хотелось вернуться в то время.

В тот момент, когда всё было просто.

Но ничего из этого больше не существовало.

Я даже не знал, что с матерью сейчас.

Точнее, не пытался узнать.

С отцом всё было ясно — он умер.

Осталась только мать.

Но с тех пор, как Макс пропал, между нами выросла стена.

Отец никогда не смотрел на меня по-настоящему.

После пропажи Макса он словно ослеп. Не видел меня. Не слышал.

Иногда огрызался, если я что-то спрашивал, коротко, зло, будто я ему мешал.