— Договорились, — сказал я.

Пожилой господин с фамильным перстнем на пальце разразился очередной очередью на французском языке. Полковник Хантингтон вздохнул и неохотно произнес:

— Мосье Блю напоминает мне об одной упущенной мной детали. Молодая дама.

Последующее нетрудно было предугадать. Я мысленно поставил Норме «пятерку» по ясновидению.

— Так что же насчет молодой дамы?

— Мосье Блю говорит — мне очень жаль, старина, но это необходимая мера предосторожности — мосье Блю говорит, что отныне жизнь девушки самым непосредственным образом зависит от жизни генерала Диаса. Можно сказать, они неразрывно переплетены. Пока жив генерал, жива и ваша очаровательная помощница. Если умрет Диас, умрет и она. Понятно?

Я глубоко вздохнул и сказал:

— Мне казалось, вам не хочется вызывать недовольство Соединенных Штатов убийством кого бы то ни было из американских агентов.

Полковник заколебался. Ответ я получил от француза, который взял меня за руку и развернул лицом к себе. Хриплым голосом, на прекрасном английском языке, с почти незаметным акцентом, он произнес:

— Если мы потеряем ключевую фигуру — генерала, никакой революции не будет. Если не будет революции, какое нам дело до чьего бы то ни было недовольства? Comprenezvous?

Я его прекрасно понял.

Дорога, ведущая назад к главному шоссе, показавшаяся сложной и рискованной в низко подвешенном лимузине Хантингтона, не представляла ни малейших трудностей для моего вездехода. Тем не менее, поездка в одиночестве по этим безлюдным местам вызывала у меня странное чувство. Я задумался, куда отвезли Клариссу и каково ей в заточении. С Нормой, по меньшей мере, все было ясно. Я знал, где она находится, и не сомневался, что эта девушка не ударит в грязь лицом, потому что именно в этом и состояла ее работа. Однако в сложившихся обстоятельствах лучше было не слишком задумываться о Норме и ее работе.

Проехав несколько миль, я остановился. Дорога здесь выходила на достаточно ровное место, подходящее для задуманной мной проверки. Солнце уже выглянуло из-за горизонта; было достаточно светло. Человек, который вез на моей машине Норму, оставил на полу пару пустых банок из-под мексиканского пива. Я собрал их, отошел на две сотни ярдов от машины и поставил банки на гребень невысокой скалы. Вернувшись назад, извлек ружье из чехла, вставил в него два патрона и крепко уперся локтями в капот фургона. При стрельбе из ружья ни в коем случае нельзя прикасаться к чему бы то ни было стволом, даже деревянный приклад не должен упираться в слишком твердый и неподатливый предмет. Дальнобойное оружие обязательно дает сильную отдачу. Любое нарушение естественной вибрации ствола приведет к отклонению пули.

Стояло тихое утро, не требующее никаких поправок на ветер. Первый мой выстрел сбил с места левую банку, второй заставил отлететь правую. Я пожалел, что не с кем было заключить пари на эти выстрелы — они оказались даже лучше, чем я ожидал. Можно было надеяться, что когда настанет пора действовать, я отличусь не хуже. Итак, полковник Питер Хантингтон оказался человеком слова, и с моим ружьем действительно не проделали никаких трюков. Тем не менее, ввиду предстоящей работы, в этом следовало убедиться самому.

Я достал носовой платок и протер ружье. Его нельзя было назвать особенно красивым, но стреляло оно отлично, а все остальное не имело особого значения. Я сунул ружье назад в чехол и застегнул молнию, сознавая, что намеренно тяну время. В деле появились новые факторы, которые следовало обдумать.

Сам Эрниман не слишком меня беспокоил. Разумеется, всегда испытываешь определенное тревожное сомнение, когда тебе противостоит опытный профессионал — однажды везение может отвернуться или противник оказаться более сильным — но у меня имелось надежное точное ружье, а знание планов генерала Диаса позволяло подготовить весьма многообещающий план, основанный на том, что имеющиеся неподалеку от многих шикарных отелей в Баха маленькие, неогражденные и малолюдные посадочные полосы, как будто специально созданы для покушений. Представлялось маловероятным, чтобы Эрниман упустил столь благоприятную возможность. Мне оставалось только вычислить нужное место и оказаться там раньше него.

Нет, Эрниман относился к числу простых задач, решать которые меня научили. Меня несколько настораживали другие фрагменты головоломки — мистер Су, например, — но сейчас я не располагал временем для размышлений на эту тему. Я забрался обратно в фургон. Вскоре я выехал на шоссе и, выдерживая среднюю скорость, направился на юг. Какое-то время мне казалось, что вдали за мной осторожно следует автомобиль, но он вскоре исчез. Я уже решил было, что у меня разыгралось воображение, когда увидел быстро приближающуюся ко мне сзади «тойоту» Рамона. В салоне сидели двое. Я сбавил скорость. «Тойота» обогнала меня, свернула на обочину и остановилась. Я последовал ее примеру и пристроился сзади. Рамон вылез из машины, подошел к фургону и уселся рядом со мной.

— Мы можем поговорить по дороге, — сказал он. — Трогай. Амадо поедет за нами.

— Как поживает мой друг Амадо? — поинтересовался я, выводя фургон на шоссе. — Не слишком-то он мне помог. Негр управился с ним не хуже, чем Грант с защитниками Ричмонда.

— Грант? Ричмонд? — По-видимому, в мексиканских школах не уделяют особого внимания гражданской войне в Соединенных Штатах, либо он успел позабыть то немногое, что знал. — Амадо в полном порядке, — продолжал Рамон, не дождавшись от меня объяснений. — Голова у него крепкая.

— Тем лучше для него. Как тебе удалось так быстро меня отыскать?

— Мы приглядывали за маркизом де Бюпрэ и его яхтой, а когда ты исчез, удвоили бдительность. Амадо, когда пришел в сознание, описал нападавших, так что мы знали, с кем имеем дело. Мой человек заметил тебя на шоссе и какое-то время ехал следом, чтобы убедиться, что ты направляешься на юг. Одновременно он связался со мной по рации. Я ожидал в Лорето. Тебя не так-то просто было догнать.

Я не счел нужным извиняться.

— Стало быть, этот француз — маркиз. Я-то думал, что во Франции с ними покончили.

— Рауль Арчембю, маркиз де Бюпрэ. Человек не слишком приятный, но весьма состоятельный. Помимо всего прочего считается талантливым финансистом.

— Яхта была не французской. «Эсперанца» из Акапулько.

— Она принадлежит некоему сеньору Рамиресу — сеньору Рохо, как его именуют коллеги по «Сенктуэри корпорейшн». — В ответ на мой пристальный взгляд Рамон рассмеялся. — Ох, да, нам известно все об этой могучей, секретной транснациональной корпорации. Нам известен нанятый ими гениальный полководец. Нам известна сеть диссидентов, раскинувшаяся по всей Южной Баха, людей, которых генерал Диас нынче лично заверяет, что великий день освобождения близок. Нам известно, что в пустыне проходят обучение будущие бойцы, а суда, загруженные дорогой военной техникой, движутся к нашему побережью. — Улыбка исчезла с его лица. Голос стал жестким. — Нам многое известно, амиго, но сделать мы можем очень мало. Как я тебе уже говорил, проблемы одолевают нас со всех сторон.

Я издал сочувствующий звук.

— Да, не сладко тебе приходится.

— Мне выделили горстку людей и еще меньше денег, — проговорил он. — От меня же требуют чуда, причем не просто чуда, а тихого и незаметного чуда. — Он продолжал, не ожидая моей реакции: — Что же касается того, как мы отыскали тебя, то представлялось весьма вероятным, что тебя отвезут на яхту, особенно после того, как мы наткнулись на тройку израненных калифорнийских хиппи, которые встретились с большим «мерседесом», направлявшимся в эту сторону. Описание одного из пассажиров, высокого hombre весьма зловещего вида, отдаленно, весьма отдаленно напомнило мне тебя.

— С твоей стороны было бы весьма любезно отправить на яхту своих людей, — заметил я, вспоминая о разбитой губе.

— Что, напасть на яхту могучего сеньора Рамиреса, предоставленную для отдыха влиятельному французскому финансисту, сказочно богатому маркизу де Бюпрэ? Должно быть, ты сошел с ума, дружище Мэттью, если ожидаешь столь отчаянных и незаконных действий от несчастного, плохо оплачиваемого мексиканского чиновника.