Ее глаза расширяются, и она вопросительно смотрит на меня.

— Ты боишься, — заявляю я, и зажмурив глаза, она вдыхает, как будто ее действительно поймали. — Но ты не боишься того, что я сделаю с тобой, — усмехаюсь я, мой голос низкий, мое дыхание касается ее кожи. — Нет, ты боишься, что тебе понравится это.

Ее глаза распахиваются, и эти великолепные золотые радужки яростно смотрят на меня.

— Да, именно так. Ты продолжаешь лгать себе. — Провожу тыльной стороной костяшек пальцев по ее груди, медленно поглаживая ее. Дрожь, проходящая по ее телу, безошибочно узнаваема, ее кожа краснеет, а язык украдкой смачивает губы. — Ты думаешь, что ненавидишь меня, — продолжаю я, прислушиваясь к небольшим изменениям в ее дыхании, — но это не так. Не совсем. Ты просто ненавидишь себя за то, что хочешь меня. — Говорю я уверенно.

Ее глаза расширяются от шока, и она медленно качает головой.

— Ты знаешь, что это правда. Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул. Я могу тебе не нравиться, но готов поспорить, что твоя киска уже мокрая от моих рук на тебе. Разве не так? — ухмыляюсь, опуская руку ниже, чтобы она нависала над ее бугром.

Дыхание Джианны сбивается, спина слегка выгибается, голова наклоняется в мою сторону, и она смотрит на меня с замешательством в глазах.

— Тебе нравится, когда мои грубые крестьянские руки касаются твоего тела, не так ли, солнышко? Так же, как тебе нравится, когда мой член находится у тебя во рту, пока я трахаю тебя и кончаю тебе на лицо. Когда шавка кончает в твой красивый ротик, а ты глотаешь каждую каплю.

Она уже даже не скрывает своей реакции, ее зрачки поглощают радужку и превращают ее глаза в черные, бездонные ямы. Ее небольшое декольте позволяет мне видеть, как румянец ползет вверх от ее груди к шее, медленно окрашивая ее щеки в красный оттенок, который делает ее еще более сексуальной.

— И я готов поспорить, что ты трогала себя, представляя, что твои мягкие, изящные пальцы — это грубые, мозолистые пальцы, которые царапают и доставляют как удовольствие, так и боль, — продолжаю я будоражить ее, наслаждаясь тем, как ее тело реагирует на мои слова. — И я бы так и сделал. Я бы просунул свои толстые пальцы между твоих влажных губ, ища ту маленькую сладкую дырочку, которая спрятана у тебя между ног. И я бы медленно погрузил их внутрь, — она задыхается, ее голова откинута назад, она закрывает глаза, прикусив губу. — Я бы растянул и заполнил тебя, солнышко. Я бы довел тебя до грани, но не дал бы тебе никакого удовлетворения. Нет, пока бы ты не умоляла меня.

Черт, мой член уже течет в штаны, мои слова вызывают образы ее распростертой и отданной на мою милость.

— Остановись, — шепчет она, ее голос едва превышает шепот.

— Что-что? — улыбка тянется к моим губам от ее капитуляции.

— Пожалуйста… остановись, — повторяет она, зажмурив глаза и пытаясь регулировать дыхание.

Я возвращаю руку к ее шее, большим пальцем подтягиваю ее подбородок вверх, чтобы она смотрела прямо на меня. Опустив голову, я дразню ее ртом, не касаясь, но почти касаясь.

Дую горячим воздухом на ее губы, желание поцеловать ее почти нестерпимо. Но я не могу. Пока не могу. Пока она не придет ко мне.

— Я мог бы трахнуть тебя прямо сейчас, солнышко. Я мог бы трахнуть тебя, и ты бы не отказалась. Напротив, — я делаю паузу, мой тон забавен, — ты, вероятно, умоляла бы меня об этом.

Но в тот момент, когда я произношу эти слова, чары разрушаются, так как она впивается своей рукой в мою, прямо в то место, где наконечник стрелы пронзил кожу.

Мне требуется все, чтобы не поморщиться от боли, но я не хочу, чтобы она получила хоть какое-то удовлетворение. Потому что она должна понять, что ни одна из ее выходок не сработает.

Я здесь, чтобы остаться. И в конце концов, она будет моей.

— Ты мудак, — плюет она, когда я отпускаю ее.

— Молодец, что заметила, — закатываю я глаза. Она переходит в оборону, потому что знает, что я задел больное место своими словами.

И я уверен, что мог бы трахнуть ее, и она бы никогда не протестовала. Она бы приняла меня в свое тело, возможно, даже сорвала бы одежду, чтобы подготовить и открыть свою киску для меня

Однако это было бы ошибкой. Пусть мой член и плачет от упущенной возможности, я должен подойти к этому другой головой.

Я должен все тщательно спланировать.

— Надо было целиться в твое сердце, — бормочет Джианна себе под нос, пока я вхожу в отделение неотложной помощи.

— Надо было, не так ли? — я поднимаю на нее бровь, присаживаясь на кровать.

Она отводит взгляд, но не раньше, чем я вижу в ее глазах твердую решимость.

Она бы сделала. Если бы она думала, что я представляю для нее реальную опасность, она бы убила меня. И я не знаю, почему мысль о том, что она с такой готовностью лишила бы человека жизни, что-то во мне меняет.

Джианна не похожа ни на одну из женщин, с которыми я когда-либо общался. В моей семье они скромные, воспитанные и милые. Они не ругаются, не курят, не пьют алкоголь и уж тем более не ведут себя возмутительно. Но если отбросить все скандальные вещи в сторону, есть кое-что еще. Помимо ее стервозного фасада, в ней есть сила, но есть и слабость — уязвимость, которая только больше интригует меня.

Конечно, на первый взгляд она просто избалованная девушка из высшего общества, наслаждающаяся роскошью жизни и при этом унижающая тех, кто ниже ее.

Но чем больше времени я провожу в ее присутствии, тем больше осознаю, что ее злобный вид может быть просто защитным механизмом. Но вопрос остается открытым. Защита от чего?

Врач и медсестра следуют моему примеру и разрезают рубашку на моем теле, быстро оценивая рану и применяя анестезию, прежде чем аккуратно извлечь стрелу.

Скрестив руки на груди, Джианна изо всех сил старается казаться незаинтересованной. Улыбка тянется к моим губам, когда я вижу, как она то и дело переводит взгляд на меня, и любопытство написано на ее чертах. Но больше всего я вижу, как расширяются ее глаза, когда моя рубашка отбрасывается в сторону. На этот раз она не может скрыть интереса, рассматривая мою грудь.

Даже изрезанная множеством шрамов, как от моего пребывания в тюрьме, так и раньше, я знаю, что ей нравится то, что она видит. Я всю жизнь держал себя в форме, но последние пять лет я действительно посвятил себя наращиванию мускулов, чтобы я мог уничтожить любого заключенного, который охотится за моей головой.

И когда я замечаю легкий румянец, окрашивающий ее бледную кожу, я понимаю, что она не равнодушна.

— Это ведь не больно? — спрашивает голос, и я поворачиваю голову, замечая, что медсестра пытается вовлечь меня в разговор.

— Нет, — ворчу я, прежде чем вернуть свое внимание к Джианне.

К моему удивлению, я вижу, как вспышка гнева пересекает ее черты, когда она пялится на медсестру и ее близость ко мне.

Будь я проклят.

У меня подергивается губа, и я решаю немного поиграть с ней.

И когда доктор уходит, поручив медсестре перевязать мою рану, у меня появляется прекрасная возможность сделать это.

— Доктор сказал, что мне нельзя напрягаться. Как долго? — спрашиваю я медсестру, все еще наблюдая за Джианной краем глаза.

— Неделю как минимум. Вам следует избегать поднятия тяжестей или… — она поджимает губы, мгновение сканируя фигуру Джианны, — занятий другими делами, — говорит она в конце концов.

Ах, она флиртует со мной. И Джианна тоже это замечает, тут же напрягаясь от ее слов.

— Спасибо, — киваю я ей, пока она наносит последние штрихи на мою рану, понимая, что лучше не давать ей ложной надежды — при всем моем желании раззадорить Джианну.

— Прежде чем вы уйдете, вам нужно будет заполнить документы на выписку, — добавляет медсестра, выпрямляясь. Обращаясь к Джианне, она продолжает: — Не могли бы вы взять бланки? Он не должен слишком много двигаться.