Замковые ворота медленно приближались. Цу Вернстром нахмурился. Что-то было не так. А он слишком задумался, чтобы понять это вовремя. За время его подъема на холм он не встретил ни одного человека. Ни дружинника, ни серва, ни рабочего. Стоящие у реки печи для кирпича не отравляли воздух острой смоляной вонью сгорающих сосновых бревен и похоже совсем остыли. Перегораживающие часть русла реки сети для ловли рыбы покосились и стояли без присмотра. Расчищенное для выпаса коров и лошадей поле пустовало. А на воротах замка… Сердце Августа дало сбой. Вместо обычной пары лениво опирающихся на копья дружинников, по обе стороны портала, словно каменные изваяния стояли латники в белых плащах без гербов и опознавательных знаков. Один из стражников лениво повернулся, в сторону преодолевшего уже большую часть подъема Августа и юношу будто ошпарило кипятком. Глаза латника были похожи на два моря белого пламени. Паладины. Псы Создателя. А судя по плащам… Белые путники. Шаг барона невольно замедлился. По спине потекла липкая струйка холодного пота. Белые путники. Карающий кулак Создателя. Орден борцов со злом. Убийцы чернокнижников. Искоренители ереси. Только вот методы искоренения… Сжечь деревню со всеми жителями из-за того что в ней останавливался ночевать черный колдун? Создатель милостив и сам отделит зерна от плевел. Бросать в огонь новорожденных детей, только из за подозрения, что их родители практиковали запрещенную магию? Надо быть бдительными, зло принимает самые разные обличья. Пытать и калечить сотни невинных, оказавшихся не в то время и не в том месте? Цель оправдывает средства. Именно так. Цель. Оправдывает. Средства. Пару лет назад, в южных провинциях Лютеция появился убийца. Душегуб, бродил по большаку, вырезая подчас целые семьи. Тела жертв находили то тут, то там, и у каждой чего-то не хватало. То сердца, то печени, то щек и языка. Маршалы, жандармы и лесники сбились с ног, но никак не могли напасть на след. Людоед будто растворялся в воздухе. Убийства продолжались, народ начинал роптать и тогда граф Онруа, владетель земель на которых происходило большинство злодеяний решился обратится к помощи церкви. И святой официум откликнулся. Отряды белых путников прошлись по владениям графа будто коса над травами. Два поселка было сожжено дотла. Жителей еще одного пытали таким изуверским образом, что даже палачей-дознавателей Наместника тошнило от вида истерзанных тел. Семеро купцов, имевших несчастье оказаться в баронстве во время «следствия» были посажены на кол. Личный лекарь его светлости Онруа был лишен кожи, растянут на крюках и выставлен на перекрестке. Говорили, что он перестал подавать признаки жизни только на десятый день, хотя птицы начали клевать его лицо уже на третий. Был полностью вырезан табор решивших поселится на землях графа магутов. Несколько обедневших дворянских родов также окончили свое существование. Убийства прекратились. Кто из попавших под молот правосудия паладинов был людоедом, так осталось тайной.

Латник качнулся вперед, и преодолев разделяющие его и барона двадцать локтей, как показалось Августу одним гигантским шагом, принялся изучать лицо Августа внимательным взглядом, белых словно первый снег, практически лишенных зрачков, глаз.

— Август Карл Интегра Цу Вернстром. Глубокий мелодичный голос паладина удивительно гармонировал со строгим одухотворенным, будто светящимся изнутри невидимым светом лицом воина. На плечо юноши опустилась тяжелая стальная перчатка. Вы появились как нельзя вовремя, ваша светлость. Мы вас ждали. И уже начали беспокоиться.

— Что бесы возь…х-х-х…

Пальцы паладина чуть сжались и Август с трудом подавил крик боли.

— Не богохульствуй…те, господин. — Голос паладина посуровел. — Пойдемте. Вас ожидают.

На лбу Августа выступила испарина. Рука божьего воина была тяжелой как наковальня. Сдавленное стальными пальцами плечо горело огнем, казалось вот-вот кости треснут, кожа прорвется и из ран брызнет кровь, и ошметки раздавленных мышц.

— Хорошо. — Хрипловато ответил юноша и распрямив спину нашел себе силы взглянуть в наполненные яростным светом глаза. — А теперь, будьте добры меня отпустить, эта рука мне еще пригодится.

В глазах латника отразилось нечто похожее на уважение. Всего на мгновение. Но закованные в сталь пальцы разжались, и паладин отступил на шаг.

— Пойдемте, — повторил он. — С вами хотят поговорить.

--

Август чувствовал себя до нельзя неуютно. И дело было не в том что сейчас он сидел в собственном кабинете на стуле предназначенном для гостей, а за его спиной железной статуей высился паладин ордена с самой зловещей славой во всей империи. И не в том, что комната выглядела, так будто пару часов назад в ней бушевал тайфун. Нет. Все дело было в атмосфере. Создавалось такое ощущение, что в замке, кроме святош не осталось ни одной живой души. Несколько белых плащей на стенах, пара меланхолично выкатывающих из подвала бочки с соленьями и вином обряженных в кольчуги поверх сутан, монахов. Несколько сурового вида, хоть и одетых в светское платье, но с выбритыми на макушках тонзурами мужчин. Пока его вели через двор, юноша из всех сил напрягая зрение пытался увидеть следы. Он был готов к худшему. Разлитая по земле кровь, выбитые ворота донжона, виселицы с болтающимися на них телами, следы разведенных прямо во дворе костров. Все это говорило бы о штурме и давало бы хоть какую-то ясность о его дальнейшей судьбе. Ничего. Двор был девственно чист. Единственной странностью, что отметил барон было полное отсутствие живности. Ни лошадей, ни так любимых стариком Горацием поднимающих для строителей грузы тягловых волов, ни даже куриц.

— Вы, наверное, сейчас ломаете голову где ваши люди, барон. — Неожиданно разорвал царящую в комнате тяжелую тишину, лишенный, казалось всякой выразительности, плоский словно шуршание пергамента голос. Цу Вернстром вздрогнул. Уютно устроившийся за его рабочим столом, невысокий, круглый словно налитое яблоко толстяк казался, посреди царившего вокруг разгрома, таким же неестественным как аккуратно уложенный на вершину навозной кучи золотой империал. Яркий, канареечно-оранжевый шелковый камзол с нелепо широкими буфами и гротескно-огромным, кипельно белым, кружевным воротником, обтягивающие короткие жирные ножки травянисто-зеленые чулки. Новомодные узконосые туфли с серебряными пряжками такого размера, что каждую наверняка можно было использовать вместо кастета или оковки для боевой палицы. Из под рукавов камзола выглядывали ярко-красные манжеты нарядной сорочки, пухлые пальцы унизаны перстнями с огромными безвкусно ограненными рубинами. Для полноты образа ромульского дворянина не хватало только шляпы. Но Август почему-то крепко подозревал, что шляпа есть, как подобает, невероятно огромная, тяжелая, несуразная, и наверняка украшенная целым ворохом разноцветных перьев обитающих в разных концах света экзотических птиц. Губы юноши невольно сложились в улыбку.

— Вы находите мой вопрос смешным? — Безобразные, наползающие друг на друга валики жира, распирающего обвисшую кожу круглого, словно полная луна лица, пришли в движение.

— Нет. — Ответил в очередной раз, окинув взглядом разгромленную комнату Август. Разломанные по досточкам шкафы и стеллажи, безжалостно выпотрошенные переплеты книг, вспоротая обивка небольшого диванчика, что он любил использовать для отдыха, грубо вскрытый, чем-то теперь напоминающий расколотого моллюска стальной ящик для особо ценных бумаг, вынутые кое-где из стен кирпичи. — Мне не смешно. Совершенно. Я ждал инвестигатора[2] его святейшества. Думал по возвращении обсудить с ним нюансы разделения земель определение церковной доли и постройку замковой часовни, а также монастыря и небольшой фактории. К сожалению, срочные дела не позволили мне оставаться в замке и встретить дорогих гостей лично, но я не ожидал, что представитель святого престола оскорбится настолько, что пришлет сюда профосов[3]. Не ожидал увидеть, что мой замок захвачен, люди пропали, и даже скот куда-то исчез. Не ожидал, что меня будут допрашивать в моем собственном доме, на моей же земле. Что мое жилище будет выглядеть, словно после налета северной орды. Так что нет. Мне, чтоб вас всех бесы драли, совершенно не смешно.