Другие представители человеческого населения Великого Леса, племена Судана и банту, придерживаются иного мнения о Чуи. В их народных сказках леопард выступает как злобный, алчный и беспощадный царь-тиран. В этих легендах звери, «люди буша», живут по тем же законам, что и люди, представители различных африканских племен. Звери с фатальным пессимизмом попустительствуют леопарду и позволяют ему совершать свои злодеяния точно так же, как в прошлом племенные царьки эксплуатировали свой народ, продавали его в рабство и даже поедали детей. (В 1871 году немецкий ученый Георг Швайнфурц случайно набрел в Итури на племя магбету, которым правил король Мунда. Швайнфурц посетил королевский двор Мунды и, к своему ужасу, обнаружил, что правитель магбету придерживается диеты: «одно упитанное дитя в день».)
При встрече с леопардом обитатель какого-либо племени банту обычно визжит, разворачивается и убегает, иногда держа курс к ближайшему дереву. Подобные действия крайне опасны при встрече с любым животным, ну, а если имеешь дело с необыкновенно умным представителем кошачьего рода, это еще и абсолютно бессмысленно. Ведь этот зверь замечает любое проявление слабости, обладает врожденным инстинктом кидаться на все, что движется, и запрыгивает на деревья гораздо быстрее и ловчее, чем человек.
Принимая во внимание подобное поведение, диаметрально противоположное тактике дерзких пигмеев, тот факт, что взрослые мужчины время от времени подвергаются нападению леопарда, не вызывает очень уж | пивного удивления; поразительно то, что Чуи нападает так редко.
И вот однажды при встрече с леопардом ужас охватил целую шеренгу носильщиков племени бананде, в результате чего мне пришлось пережить близкую встречу с Леонардом, какой у меня не бывало ни с одним диким африканским животным. Это случилось вскоре после моего приезда к пигмеям в январе 1957 года в местности Уятаминга между рекой Семмеки и северо-западными конечностями горного массива Рувензори — знаменитых «Лунных гор». Мой караван из шестнадцати человек пробирался по узкой тропе сквозь густой буш к деревне Мурагета. Наш капита, предводитель отряда, шел первым, расчищая мачете путь среди пышной листвы, а я замыкал отряд. Спокойная, даже банальная ситуация для сафари, которая внезапно превратилась в истерический хаос.
Второй от начала колонны носильщик заметил на ветке дерева огромного леопарда. Чуи отлично спрятался, но, по обыкновению, свесил вниз хвост. Носильщик, разумеется, завопил, бросил свой груз, развернулся и попытался дать деру. Остальные вместе с капитой мгновенно исчезли с тропинки: то ли попрятались по кустам, то ли забрались на деревья. А леопард бросился на второго носильщика и опрокинул его на живот. К тому времени, как я успел до них добежать, огромная кошка разодрала человеку плечи и ноги, но до шеи добраться пока не успела.
И хотя я был без оружия да еще и однорукий, я не мог стоять, спокойно наблюдая, как гибнет человек. Поэтому, что кому-то, вероятно, покажется идиотизмом, я сделал единственное, что мог: набросился на леопарда, в его же манере, а именно сзади. Когда я оказался у него на спине, он попытался развернуться, и мы с ним покатились по земле. Окровавленный носильщик отполз в заросли.
Воспользовавшись изумлением леопарда, я обхватил его и вывернул ему плечи таким образом, что верхние концы его плечевых костей впились ему в шею. Обрубок моей правой руки был достаточно длинным, чтобы дернуть леопарда за правую переднюю лапу, что я и сделал, помогая себе левой рукой. Одновременно я уперся в его задние лапы ногами, пытаясь с силой раздвинуть их в стороны.
Леопард корчился и извивался, хрипел и задыхался. Словно тот человек, который ездил верхом на тигре, я продолжал цепляться за него, а он все катался и катался по тропе и по кустам вместе со мной. И хотя я превосходил его весом в два раза, он таскал на себе мои 250 фунтов так, словно я был обыкновенной игрушкой.
«Кису! Кису! — закричал я носильщикам. — Нож! Нож!»
Но страх перед леопардом был настолько велик, что ни один из перепуганных носильщиков не сдвинулся с места и даже не попытался бросить мне нож. Мало того, целых двадцать кошмарных минут никто из них не шел мне на помощь, в то время как я, фигурально выражаясь, дрался как лев. И когда я уже начал сдавать, капита малость осмелел и, выйдя из кустов, кинул огромный, длинный нож с лезвием.
Он упал в двадцати футах от меня.
Мне удалось подтащить леопарда поближе к ножу. Тут я отпустил его левую переднюю лапу, засунул ее прямо под него, а сам навалился сверху всем своим весом. В результате я сумел схватить нож левой рукой, при этом правой, изувеченной, продолжал удерживать зверя. Стиснув в руке неудобный нож, я ухитрился возобновить свою хватку. И теперь, кувыркаясь вместе с леопардом, пытался вонзить нож ему в сердце.
Нож чуть не выскользнул у меня из руки. Огромный кот дернулся, и мне с большим трудом удалось удержать его. Я опять взмахнул ножом, но леопард снова попытался вырваться на свободу, и, промахнувшись, я ткнул ножом в грудь себе — холодный металл скользнул по ребрам. Рванувшись в сторону, я вонзил нож ему в сердце. Длинное лезвие вошло в тело Чуи почти по рукоятку, но он продолжал бороться еще три-четыре минуты, пока не умер.
Я лежал на земле совершенно без сил. Леопарду не удалось ни укусить меня, ни поцарапать, но мои руки и ноги были полностью покрыты красными изломанными линиями, будто паутиной. Это были царапины от колючих кустов.
Другие, более известные, поединки леопарда с человеком обычно кончались серьезными травмами или гибелью человека. Такой была схватка Карла Экли, известного американского зоолога и приверженца охраны природы, с восьмифунтовой самкой леопарда. Экли опрометчиво дважды выстрелил в нее из ружья и попал ей в ногу и в шею, и тогда она набросилась на него. Когтями она попыталась вцепиться ему в яремную вену, но ей помешала раненая лапа (как успел заметить Экли), и кошка, промахнувшись, вцепилась зубами ему в предплечье. Он стал ее душить, она же продолжала его жевать, и тогда он запихал ей руку в глотку так, что та была не в состоянии закрыть пасть, после чего ему удалось коленями сломать ей пару ребер, а затем он прикончил ее ножом.
Леопард, с которым я столкнулся лицом к морде, дав ему преимущество в одну целую лапу, был здоровым самцом весом в 120 фунтов, в самом расцвете сил и лет. На его теле я не нашел никаких шрамов от пуль, он, по всей видимости, здорово проголодался, раз решился, несмотря на свою разборчивость в пище, напасть на перепуганного носильщика.
Если бы ему удалось вырваться, эта история имела бы более живописный конец. Он растерзал бы меня за считанные минуты, а потом уволок труп, весом в 250 фунтов, в чащу, вырвал бы из него кишки и закопал их. Начав обгладывать труп с лица, он бы, наверное, насыщался как гурман, — не то что лев, который начинает есть с нижних частей тела. Расправившись с носом, языком, ушами, сердцем, печенью и легкими, при этом проглотив немалое количество кожи и плоти, леопард поместил бы останки в развилине дерева. Принимая во внимание мой вес, ему бы пришлось повозиться, но, как известно, леопарды могут затаскивать на дерево добычу, весом в три раза превышающую его собственный, например, жирафенка, весящего больше 300 фунтов. Затем каждую ночь он бы наносил визит в свою воздушную кладовую, чтобы посмаковать мясо, которое, разлагаясь все сильнее, становилось бы более острым и нежным на вкус. Леопарды и львы обожают разлагающуюся мертвечину и пожирают ее столь же охотно, что и гиена, славящаяся своей дурной репутацией, стервятник или крокодил. И как только предоставляется удобный случай, леопард утаскивает свою добычу подальше от гиен. Из всех крупных африканских кошачьих один гепард терпеть не может мертвечину и редко возвращается к убитой им добыче.
Предубеждение по отношению к гиенам и к другим животным, питающимся падалью, основывается главным образом на их пристрастии к мертвечине и на их предполагаемой «трусости», что абсолютно нелогично. Ведь мы же не осуждаем «лучшего друга человека» — собаку, питающуюся мертвечиной. Не наказываем цыпленка, который клюет дохлятину. Не изгоняем вон из страны птицу — гордость Америки — белоголового орлана, который обожает падаль не меньше свежего мяса. И мы также не предаем анафеме кое-какие этнические группы, например эскимосов, предпочитающих мясо позеленевшее, или каннибалов балега в Конго, которые выдерживают человеческое мясо под водой, как крокодилы. И уж если оставаться честными до конца, мы с таким же успехом можем осудить и самих себя за то, что поедаем замороженные бифштексы и вонючие сыры, вместо того чтобы впиться зубами в еще трепещущую, только что убитую добычу.
