В Мугвате, каменистой саванне, поросшей деревьями, в двадцати милях к северу от границы Конго с Руандой, Белла с Венерой вместе со своими корнаками стали первыми обитателями моего нового парка для животных. Восьмидневный марш через восточное Конго был завершен, и у меня появилась надежда, что африканцы и слоны могут научиться жить сообща — им надо только получше узнать друг друга. Ум и доброта двух погонщиков народности балезе показали людям, какими благотворными могут быть эти взаимоотношения. А дружеское любопытство, которое неискушенные аборигены проявляли во время всего нашего путешествия, доказало, что «человек буша» средних способностей может в один прекрасный день достичь того же уровня полного взаимопонимания. Но моя надежда была разбита вдребезги, если не уничтожена полностью, в июле 1960 года.

В течение первых дней независимости Конго только в одном национальном парке Альберт было убито более тысячи слонов. Буйволы, антилопы и бегемоты погибли вместе с ними, их перебили в таких количествах, что стервятники и гиены были не в состоянии управиться с трупами. После тридцати пяти лет полной безопасности животные совершенно забыли о том, что такое оружие. И они доверчиво встретили орды местных браконьеров, которые явились их перестрелять, чтобы забрать у них бивни, мясо и рога. Мятежные солдаты конголезской армии тоже приняли участие в этой резне. А некоторые, как доложил мне один бунтовщик, обстреливали слонов из пулеметов и швыряли в них гранаты «просто ради смеха».

Позже, в июле, после трех недель новой свободы убивать в Конго, я проезжал по национальному парку Альберт, где прежде, как и в национальных парках Америки, охранялись не только животные, но и камни и растения. Теперь же парк превратился в огромную груду разлагающихся трупов. Недалеко от дороги в секторе Руинди, площадью в двести футов, лежали шесть раздувшихся трупов слонов. Их бивни были вырублены топорами, из челюстей торчали обломки слоновой кости, облепленные мухами. Даже молодые слонихи, чьи короткие бивни весили не больше десяти фунтов, были убиты и изувечены.

В южной части парка Рутсхуру браконьер-абориген попытался «договориться» со мной о большой партии слоновой кости. Половина его хижины, стоявшей у дороги, была забита свежими бивнями, которые он добыл за последние три недели. Решив получить официальную помощь, я обратился в территориальный орган управления Рутсхуру, где меня встретил новый администратор из местных жителей. Он был прекрасно одет и хорошо образован, бегло говорил по-французски, но, на мой взгляд, был менее цивилизованным, чем два корна-ка из леса Итури.

«Миру явилось новое Конго, — сообщил он мне, — и потребности его народа гораздо важнее потребностей диких зверей. Вы тут рассказываете мне сентиментальные истории об убитых слонах, а меня заботит мой народ, которому очень нужны мясо и бивни. Если люди торгуют слоновой костью, значит, им крайне необходимо покупать другие вещи. И если голодные конголезцы убивают и едят слонов, сытые европейцы — лицемерят, если осуждают их».

«А что станет есть ваш народ, когда слоны кончатся? — спросил я. — И буйволы? И антилопы?»

«Такого никогда не случится, — ответил он с улыбкой. — Разве возможно пересчитать слонов в лесу или антилоп в саванне?»

Разве возможно было пересчитать огромное количество бизонов, блуждающих по североамериканским прериям, число которых предположительно достигало шестидесяти миллионов, но после двадцати пяти лет бесконечной резни дошло до грани исчезновения?

И другие конголезские администраторы в Восточной Африке наивно верили в то, что дарам природы нет конца. В поисках быстрых и легких доходов они открывали американским туристам доступ в один резерват за другим, обещая им «гарантированное убийство». А некоторые официальные власти придерживались и другого наивного взгляда. После того как я покинул Африку, я узнал, к своему полному изумлению, о планах «увеличения продукции и национального дохода», выдвинутых специальным членом законодательного органа Уганды Ф. К. Онамой. Как сообщала газета «Аргус» Уганды: «Один из проектов увеличения продукции заключался в том, чтобы закрыть Департамент по охране диких животных и перестрелять всех диких зверей за пределами национальных парков. «Если вам не хватает денег, просто перестреляйте всех слонов и продайте бивни», — сказал он».

В «Аргусе» также писали:

«Вчера на аукционе слоновой кости в Момбасе цены оказались самыми низкими за последние десять лет. После аукциона продавцы привели этому две причины — огромное количество конголезской слоновой кости, наводнившей Восточную Африку, и частичное закрытие одного из самых больших рынков в мире из-за строгих ограничений импорта, введенных правительством Индии. Один торговец обнаружил, что, по крайней мере, 200 000 фунтов конголезской слоновой кости лежат в запасниках частных складов только в одной Момбасе, по сравнению с 60 201 фунтом вчерашней официальной продажи…»

Двести шестьдесят тысяч фунтов конголезской слоновой кости и больше пущено на ветер. Исходя из количества убитых животных, бивень стоит не более двадцати фунтов, а пара — пятьдесят. Согласно этим цифрам, резцы более пяти тысяч высокоразвитых существ навалены кучей на складах — африканская версия Дахау и Бухенвальда! — чтобы впоследствии быть проданными по цене от десяти до двадцати шиллингов за фунт. Даже если не принимать во внимание чувства человечности и гуманности, конголезские слоны в лучшем случае стоят сто долларов за штуку, а обученные и дрессированные слоны, которых можно продать зоопаркам и циркам, от пятисот до семисот долларов.

Как любил повторять Бокве: «Я думаю, что слоны умнее людей».

КИБОКО

Жирный пролетарий

Гиппопотам, или, как его называют греки, «речная лошадь», обожает плескаться в реках, озерах, мелких прудах и зловонных канавах с грязью. Он хрюкает, урчит, фырчит, свистит, мычит, рыгает или дрыхнет на отмели, использовав в качестве подушки спину близлежащего товарища. Плавают они со скоростью более десяти узлов в час и могут оставаться под водой от пяти до десяти минут. Но, когда наступает ночь, они бродят по земле, и таковой является вторая — ночная пара их водного образа жизни.

Дорожки для игры в гольф города Джинджа, расположенные неподалеку от водопада Рипон и озера Виктория-Ньянза в Уганде, — любимое место прогулок местных бегемотов. Они путешествуют от лужайки к лужайке всю ночь и радостно косят всю траву, оставляя за собой параллельные колеи, выглядящие точь-в-точь как дорожки с отпечатками от широких колес карта. Игроки в гольф бесновались и ругались до тех пор, пока клуб Джинджи не ввел официально новое правило в игру: если мячик приземляется прямиком в след гиппопотама, его разрешается забрать и положить на торф рядом без штрафа.

В лагере Руинди национального парка Альберт в Конго у бегемотов была привычка бродить по округе лунными ночами. Иногда они ухитрялись протопать целую милю от реки Руинди, причем исключительно для того, чтобы постоять рядом с рестораном и поглазеть на жующих, пьющих, болтающих и играющих в карты туристов. Зато днем туристы ходят к реке поглазеть на гиппопотамов.

«Речные лошади» Восточной, Западной, Центральной и Южной Африки очень любят путешествовать, но по пути они лакомятся просом, маисом, рисом, сахарным тростником и опустошают поля местных жителей, нанося им куда больший урон, чем буйволы и слоны. Самые отважные бегемоты пробираются в маленькие городки, чтобы исследовать мусорные ведра и уничтожить цветочные клумбы. Как-то раз в южноафриканском городе Дурбане бегемотиха по имени Хуберта опрокинула на главной улице лоток с фруктами и попыталась пробраться в кинотеатр, чтобы посмотреть фильм с участием Джуди Гарланд. Хуберта странствовала по провинции Наталь и Трансваалю и прошагала сто миль со скоростью в среднем миля в день. За время своих скитаний она посещала деревни, фермы, города, церкви и индуистские храмы. А в буддистском монастыре она прожила три дня, за которые очистила весь сад от кустов и цветов.