Я даже не мог на нее злиться. Отвлекающий маневр. Именно этим она и была для меня. Способ забыться. Способ сосредоточиться на ком-то другом.

— Это был твой план — забеременеть? Какая-то хреновая версия мести?

Ее глаза расширились.

— Нет. Вовсе нет. Клянусь. У меня был противозачаточный имплант, и я не думала, что смогу забеременеть. Я узнала об этом, когда была на четвертом месяце беременности, и даже тогда не хотела в это верить, — она запустила пальцы в волосы, отбросив их в сторону. — Я думала, что ты вызовешь полицию после того, как я украла твои вещи, если я тебе расскажу.

— Я бы вызвал. Обязательно.

Она прикусила нижнюю губу и посмотрела в сторону.

— И ты бы поступил правильно.

Это больше не казалось правильным. Казалось, что я переманил сломленную женщину, чтобы оттянуть свой гребаный член. Как раз то, что мне было нужно: еще больше чувства вины.

— Ты ведь не смогла залезть в мой компьютер? — спросил я.

— Не-а. Я наняла парня для этого. Единственное, что он смог выяснить, это то, что у тебя был пароль из двадцати двух символов. Он все еще работал над тем, чтобы войти в компьютер, как вдруг он выключился и не перезагрузился. Он даже не смог ничего извлечь с жесткого диска или как он там называется.

Я ухмыльнулся.

— Нельзя создать технологическую компанию, не научившись сначала защищать ноутбук.

— Верно, — она улыбнулась, и, как бы я ни сопротивлялся, это заставило меня улыбнуться в ответ.

Я разговаривал с женщиной, которую должен был ненавидеть. Никто, особенно я, не должен улыбаться ей.

Должно быть, она почувствовала неловкость одновременно со мной, потому что снова опустила взгляд на стол. Прядь ее длинных волос выбилась из-за уха, и она с изяществом убрала ее назад, вновь демонстрируя улыбку.

Но в этот момент исчезла моя.

Она могла бы объяснить, зачем преследовала меня в том баре.

Она могла бы объяснить кражу моего компьютера.

Она даже могла объяснить, что трахалась со мной, чтобы отвлечься.

Но была одна вещь, которую она никогда не сможет заставить меня понять.

— Как ты могла бросить ее вот так?

Она вскинула голову, ее глаза расширились и наполнились печалью.

— Кейвен…

— Ты не заслуживаешь ее.

Она вздрогнула и быстро закрыла рот.

— Мы все прожили дерьмовые моменты в жизни, Хэдли. Ты же не думаешь, что я до сих пор не пришел в себя после перестрелки? Думаешь, у меня не бывает черных дней? Черт, у меня были годы темноты. Но Розали, она не сделала ничего плохого, — горечь и обида нахлынули на меня снова, как внезапное наводнение. — Она не заслужила, чтобы ее бросила собственная мать.

Она села повыше и расправила плечи.

— Да. Это так. Потому что она заслуживала лучшего, чем я могла ей дать. Ты не представляешь, каково мне было после той стрельбы. Я была еще ребенком. Я знала, что произошло. Я была там. Я видела это. Но я не могла осмыслить. Внутри меня бушевали новые эмоции, но они не выходили наружу. Дедушка водил меня к психологам и психотерапевтам, но мне было проще притворяться, что все в порядке, чем объяснить происходящее внутри меня. К тому времени, когда ты меня встретил, я была изранена снарядом этих эмоций, пока от меня ничего не осталось.

Приглушенный всхлип прорвался сквозь нее, прежде чем я почувствовал, как он пронзает и меня.

— Хэдли… — я не смог закончить мысль.

Мне срочно нужно было снова извиниться перед ней за то, что он сделал. За то, что сделал я. Но я не мог вымолвить и слова. Я не мог извиниться. Только не тогда, когда дело шло о Розали.

Ее пылающие зеленые глаза вернулись к моим.

— Ты должен мне поверить. Я люблю эту девочку, Кейвен. Клянусь тебе, люблю. Я сказала себе, что буду хорошей матерью. Я поклялась в этом. Но в ту ночь, когда у меня начались схватки… Вся эта боль и страх. Я снова была в том торговом центре, ожидая смерти. Я рожала одна в своей квартире, потому что была слишком парализована страхом, чтобы даже выйти на улицу. В тот момент кровь покрывала кровать, крошечная девочка плакала, эти чувства и эмоции, с которыми я никогда не справлялась в полной мере, сломили меня. Единственной ясной мыслью было то, что если я оставлю ее у себя, они сломают и ее. Я ненавидела себя за то, что отдала ее той проститутке и шла за ней до самого твоего здания, чтобы убедиться, что Кира… Розали в безопасности. Но я не могла смотреть тебе в глаза. Я не могла объяснить тебе все это тогда. Но единственное, что я никогда не забуду — это чувство в глубине души, что я поступила правильно ради этой маленькой девочки. Я знаю, что ты злишься из-за того, что я сделала, но…

Я должен был остановить ее. У меня все сжалось в комок после того, что я услышал, как она рожала нашего ребенка в одиночестве и страхе. Но, очевидно, она знала обо мне не так много, как ей казалось.

— Я злюсь не из-за того, что ты сделала. Я злюсь из-за того, что ты вернулась.

— Что? — ахнула она.

— Господи, Хэдли. Я всю жизнь боялся, потому что часть моего отца все еще живет во мне, — я ткнул пальцем в свое запястье. — Его кровь все еще течет в моих венах, и, я ни черта не смогу сделать, чтобы изменить это. Во мне до сих пор живет очень большая, очень реальная часть, которая чувствует, что я ответственен за каждую жизнь, которая пострадала или была потеряна в тот день, — я наклонился ближе, и напряжение усилилось, даже когда я понизил голос. — Он пришел в этот торговый центр, чтобы убить меня.

Это не было секретом. Мотивы моего отца в тот день мелькали на экранах всех национальных новостей. К счастью, я был несовершеннолетним, поэтому им не разрешили использовать мое имя или фотографию.

Но люди в Уотерседже все равно знали.

Хуже всего то, что я все еще знал.

— Но ты никого не убивал, Кейвен.

Я покачал головой.

— Нет. Не убивал. Но не будет ни одного дня, чтобы я не боролся с чувством, что, возможно, я это сделал. До Розали я был зависим от работы и женщин, от чего угодно, лишь бы не думать о том, кем я был и к чему это привело. Но эта маленькая девочка спасла мне жизнь. Без сомнения. Потому что несмотря на то, что она выглядит чертовски похожей на тебя, когда я смотрю на нее, я вижу частички себя. Хорошие части. Незапятнанные части. Цельные части. Невозможно ненавидеть себя, когда я вижу эти частички в ком-то настолько совершенном, как она. Так что нет, Хэдли. Я больше не злюсь из-за того, что ты сделала. Я понял. Я сожалею. Я бесконечно благодарен тебе за то, что ты оставила ее со мной. Но если ты пришла сюда с намерением вернуть ее, уверяю тебя, это не та война, которую ты можешь выиграть.

— Я не пытаюсь ее вернуть, — проворчала она. — Это первое, что я сказала тебе при встрече, потому что знала, что ты так подумаешь. Да, я сделала тест ДНК, чтобы меня внесли в ее свидетельство о рождении. Но эта крошечная строчка на листке бумаги — все, что я пытаюсь у тебя отнять. Розали обожает тебя. Я слышала, как она постоянно говорила о тебе, — она покачивала головой из стороны в сторону и заговорила детским голоском, жутко и неловко похожим на голос Розали. — Мой папа подарил мне торт с единорогом. Мой папа не разрешает мне завести хорька. Мой папа писает стоя, но он сказал, что я не должна так делать.

Господи. Да. Это была моя малышка.

— Я не пытаюсь это изменить. Я даже не пытаюсь встать посередине. Все, чего я хочу — это узнать ее.

— И почему, черт возьми, ты решила, что теперь сможешь взять на себя такую ответственность? Что будет, когда прошлое вернется или когда жизнь снова станет трудной? Ты не можешь появиться в ее жизни только для того, чтобы снова исчезнуть.

— Я не собираюсь исчезать. Я купила дом, и сейчас строительная компания приезжает, чтобы оборудовать место для моей студии на заднем дворе. Я никогда не думала, что вернусь в Джерси. Но если Розали здесь, значит, и я хочу быть здесь.

Я тоже никогда не думал, что вернусь в Джерси. Но Йен жил неподалеку, и я отчаянно хотел увезти Розали из города. Этих девяноста миль между моим домом в Лири и Уотерседжем было достаточно, чтобы у меня не случалось нервного срыва каждый раз, когда я въезжал в туннель Линкольна.