Я провел много лет, избегая всего, что связано с Уотерседжем. Я анонимно пожертвовал миллионы в благотворительный фонд, который помогал семьям, пострадавшим от трагедии, как только у меня появилась финансовая возможность. Это был трусливый выход, но это было все, что я мог сделать в тот момент. Торговый центр находился всего в девяноста минутах езды от моего дома в Лири, но я не ступал ногой в этот город с того самого дня, как уехал.

Теперь, с появлением Хэдли, Уотерседж снова пришел ко мне.

— Как я могу тебе верить? — спросил я.

— Я не идеальна, Кейвен. Посттравматическое стрессовое расстройство и депрессия никогда не исчезают. Но последние четыре года я чертовски усердно работала над тем, чтобы довести свою жизнь до такого состояния, когда она не будет владеть мной. Если кто-то и может это понять, то только ты.

Я отвел взгляд, не желая признавать, насколько она была права.

— Послушай, — сказала она. — Учитывая нашу необычную историю отношений друг с другом, битва за опеку между нами двумя станет главной сплетней десятилетия. Я бы хотела избежать этого, и не хочу, чтобы мое прошлое было втянуто в настоящее так же, как, полагаю, и ты. Поэтому позволь мне быть с тобой откровенной. Я не подавала и не планирую подавать иск на опекунство. Я обращаюсь к тебе как к человеку. Я прошу тебя дать мне шанс. Позволь мне показать тебе, кто я. Позволь мне завоевать твое доверие. Узнай меня получше, и только потом, если тебе будет удобно, позволь мне узнать нашу дочь.

Я уставился на нее. У меня не было ни малейшего желания знакомиться с Хэдли Бэнкс. Но она была права насчет СМИ. Они были бы в восторге от нашего дерьмового шоу. Я слишком старался вырваться из оков своей ДНК, чтобы вернуться к жизни в тени своего отца. А именно это и произойдет, если я, сын массового убийцы Малкома Лоу, вступлю в схватку за опеку с Хэдли Бэнкс, выжившей после «того самого массового убийства». Неважно, что она сделала в прошлом.

Меня бы просто распяли в глазах общественности за то, что я отнял у нее Розали.

— Мне нужно идти, — сказал я, выскальзывая из-за стола.

Ее лицо сморщилось.

— Кейвен, пожалуйста. Я здесь не для того, чтобы причинить кому-то из вас боль. Я просто хочу…

— Я тебя слышал, — огрызнулся я, доставая бумажник из заднего кармана. Бросив двадцатку на стол, я вернул взгляд на нее. — Ты ничего не подаешь. Даже чтобы твое имя внесли в ее свидетельство о рождении. Держись подальше от моего дома. Держись подальше от моей дочери. Держись подальше от меня. Забудь мой номер телефона. Мне больше не нужны ни смс, ни ночные уговоры. Я выслушал все, что ты хотела сказать.

Она поднялась на ноги, перегородив мне дорогу, и подняла голову, чтобы посмотреть на меня.

— Пожалуйста, не делай этого…

— И я подумаю об этом.

Она закрыла рот рукой, и ее глаза наполнились слезами, отчего у меня сжалось нутро. Я не знал, что такого было в этой женщине, но за один разговор я перешел от желания бросить ее в тюрьму к нелепому желанию пообещать ей, что все будет хорошо. Но все было не в порядке.

И, наверное, никогда не будет. Ни для кого из нас.

— Я не знаю, что, черт возьми, сейчас происходит, Хэдли. Я не знаю, верить ли тебе. Предположить, что ты лжешь. Извиниться. Выругать тебя. В некоторых случаях все это не имеет смысла. В других — многое объясняет. Но мне нужно время подумать. Мы говорим о моей дочери.

— Я знаю, — пробормотала она, не забыв убрать руку. — Я благодарна тебе за то, что после всего, что случилось, ты даже задумался об этом.

— Я серьезно. Никаких контактов. Никаких судебных исков. Ничего. Если ты надавишь на это, я обещаю, что надавлю так сильно, что ты будешь полностью вне поля нашего зрения.

И вот это случилось. В день, продиктованный маятником эмоций, Хэдли доказала, что у нее есть еще один козырь в рукаве.

Она улыбнулась, мило и ошеломляюще. И эта улыбка проявлялась от изгиба ее губ полумесяцем до блеска в покрасневших глазах.

Я уставился на нее, сбитый с толку тем, что ее счастье не выводило меня из себя. Оно заставляло меня чувствовать себя… Черт. Счастливым в ответ.

— Это забавно, — сказала она.

— Что?

— Ты сказал «вне поля зрения», — она все еще улыбалась.

Я продолжал смотреть и не обращал внимания на то, что чем дольше я стоял, тем сильнее таял лед в моих венах.

— И что? — я нахмурился

— О. Просто… Я фотограф. Так что это была хорошая… эм… шутка.

Шутка.

Господи.

Точно.

Она закусила губу и отвела взгляд, но эта чертова улыбка все еще была видна. И я, блядь, все еще чувствовал это.

Мне пора уходить.

— Мне уже пора уходить. Это может занять некоторое время, но когда я приду к решению, я свяжусь с тобой.

— Хорошо.

— Хорошо, — ответил я, не двигаясь с места. Просто стоя там, как чертов идиот.

К счастью, у нее было больше здравого смысла, чем у меня.

— Наверное, я тоже пойду.

Наклонившись к стенду, она взяла свою сумочку и перекинула ее через плечо.

Я вышел за ней из закусочной, закатив глаза, когда она остановилась, чтобы поблагодарить официантку.

Когда мы добрались до парковки, мы оба неловко повернули в одном направлении.

Я последовал за ней.

И с каждым шагом я все больше ощущал себя преследователем, пока наконец не почувствовал необходимость спросить:

— Где ты припарковалась?

— Вон там, — она указала на красный Porsche Cayenne, припаркованный рядом с моим Lexus LX.

Мои брови взлетели вверх. Я разбирался в машинах. Моя стоила немалых денег. Но мне показалось очень интересным, что и ее тоже.

— Она твоя?

— О, Боже, нет. На мой вкус это слишком претенциозно. Я одолжила машину у моей лучшей подруги. Потому что не смогла вывезти свой Prius со штрафстоянки. Надеюсь, окружающая среда простит меня.

Я кивнул, чувствуя вину за то, что ее машину отбуксировали.

А потом я просто стоял там.

Как.

Блядь.

Идиот.

— Ну… Спасибо, что проводил меня до машины. Это было очень мило с твоей стороны.

— Вообще-то… — я дернул подбородком в сторону своего внедорожника. — Это я на претенциозном бензовозе.

Она рассмеялась.

— Не волнуйся. Раз уж я притащила нас обоих сюда сегодня вечером, то утром я набегу на соседский мусор и сделаю дополнительную переработку. Это уравновесит наш углеродный след.

— Какая ты экологически сознательная, — усмехнулся я.

Она подошла к дверце своей машины и тихо прошептала, прежде чем открыть ее.

— Я стараюсь.

Это был мой шанс, чтобы уйти. Сесть в машину и поскорее уехать.

Но была одна вещь, которую, мне до смерти хотелось узнать.

— Как ты выжила?

— А?

— В торговом центре. Ты не могла быть слишком взрослой, и еще ты сказала, что твои родители умерли. Как тебе удалось выжить?

Ее улыбка исчезла, а и без того белая как сливки кожа побледнела.

— Мне было восемь, когда это случилось, — она бросила взгляд через мое плечо на дверь закусочной. — Я… спряталась под прилавком в китайском ресторане. Одна.

Ее глаза вернулись к моим, нервные и настороженные.

Прищурившись, я попытался получше разглядеть ее, но она резко сказала:

— Я не люблю говорить об этом,

Я кивнул, потому что не мог ее в этом винить.

— Верно. Извини, что спросил.

— Тебе следует перестать извиняться, Кейвен.

С этими словами Хэдли забралась в машину и закрыла дверь. Она помахала и улыбнулась, прежде чем уехать.

Я стоял на месте еще долго после того, как ее задние фары исчезли, и мои мысли разбегались в миллион разных направлений.

Произошло что-то важное. Я чувствовал это всеми своими костями.

Но я не знал, хорошо это что-то или плохо.

Правильно или неправильно.

Вытащив из кармана телефон, я набрал номер Дага. Было уже поздно, но я платил ему за то, чтобы он отвечал при первом же звонке. И он не подводил меня.

— Ты в тюрьме? — спросил он.

Сев в свой внедорожник, я нажал на кнопку чтобы завести его, но не сделал ни единого движения, чтобы выехать.