Это был один из тех периодов в моей жизни, когда все казалось несправедливым и жестоким. Я чувствовал себя потерянным и одиноким, несмотря на то, что рядом был дядя, который старался поддерживать меня. Но его неспособность полностью изменить мою жизнь только усиливала мое чувство разочарования.

Дядя, конечно же, определил меня в отдельную палату со всеми удобствами, и половину времени своего пребывания в больнице я провел в ней, пока однажды не решил выйти. А выйти меня побудило любопытство. Потому что в тот вечер я услышал чей-то визг.

Выглянув из палаты, я увидел, что не только я оказался любопытной Варварой. Почти все вышли в коридор и смотрели в сторону закрытой палаты.

— Ну такой ожог, а кричит — сказала одна из мед. сестер, выходя из палаты. — Чего столпились? Ни кто, ни кого не убивает, просто хотим ее накормить. Расходитесь.

И все повторилось на следующий день.

Не выдержав, я выскочил из палаты и направился к той самой палате, от куда исходил, душу раздирающий крик. К счастью или нет дверь оказалась открытой. Я подошел ближе и увидел девочку. Лет двенадцати, может больше. Очень худая и явно очень уставшая. Она брыкалась изо всех сил, пытаясь отогнать от себя двух женщин в белых халатах, у одной из которых была трубка в руках. На секунду она посмотрела на меня и эти карие, красивые глаза, запали в душу шестнадцатилетнего парня.

— Может, поможете? — грубо спросила одна из сестёр, обращаясь к мужчине, которого я не сразу заметил.

Этот мужчина выглядел крайне испуганным, как отец, который боится за свою дочь. Его глаза были красными, будто он не спал несколько ночей. Его действия выдавали сильное беспокойство и страх. Он постоянно оглядывался по сторонам, как будто искал что-то или кого-то. Мужчина нервно теребил свои руки, его пальцы дрожали, а дыхание было учащённым и прерывистым. Он то и дело подходил ближе к дочери, словно пытаясь защитить её от невидимой угрозы. В каждом его движении чувствовалась тревога и озабоченность.

Когда он ответил, его голос дрожал:

— Я не могу…

Эти слова повисли в воздухе, наполненные его страхом и бессилием. Он явно боялся за свою дочь и был готов сделать всё возможное, чтобы её защитить, но сейчас его собственные эмоции и переживания взяли верх.

И в этот момент женщины отступили, опустив руки.

— Она умрет — рявкнула одна из них — Если мы не поставим ей зонд, вы это понимаете?

Мужчина кивнул и по его щекам потекли слезы.

Увиденное не давало мне покоя, уснуть я этой ночью не смог. Дождавшись утра и пропустив завтрак, я направился к той самой палате, предварительно дождавшись, пока мужчина выйдет.

На посту ни кого не было, и я легко зашел в палату к девочке, закрыв за собой дверь.

Она лежала и смотрела в потолок, как будто не живая и я вздрогнул, но тут же выдохнул, когда она моргнула. Прямо как кукла.

— Привет — тихо сказал я и подошел ближе, но девочка не отреагировала. Может глухая? А я тут со своим «Привет». — Ты слышь меня? — решил проверить свои догадки и тут она резко и очень неодобрительно посмотрела на меня.

«Слышит» — подумал я и улыбнулся.

— Ну и навела ты тут шороху — усмехнулся, чтобы хоть как то разрядить обстановку, но девочка продолжала на меня смотреть, только во взгляде уже было презрение. — Что они от тебя хотят?

В ответ тишина.

— Паршиво тут правда? И кормят отвратительно — на миг мне показалось что она улыбнулась и подумав, что я на правильном пути, сел на стул у кровати. — Сейчас бы пиццы — громко замычал, представляя какая же это вкуснятина, и девочка закрыла глаза, видимо тоже это представляя.

— Какую ты любишь?

— Ты кто такой? — услышал я мужской голос и вскочил со стула. — А ну пошёл от сюда. — Рявкнул отец девочки и я выскочил в коридор, мельком посмотрев на девочку, которая как будто, что то хотела сказать, но не могла.

Что же сней случилось?

Попытки разговорить ее я не оставил. Постоянно караулил, ждал, когда ее отец уйдет. День. Два. И вот наконец я услышал разговор с врачом. Тот попросил его пойти домой и отдохнуть. И он был прав. Отдых бы мужчине не помешал, выглядел он, честно говоря, не очень.

Выбрав удачное время и выпросив у дяди пиццу, я ночью пробрался к девчонке.

— Привет, — прошептал я, просунув голову в палату. Девочка не спала, всё так же смотрела в потолок, но, услышав меня, повернулась. — Смотри, что у меня есть? — прошёл внутрь, держа в руках коробку.

Она посмотрела сначала на коробку с пиццей, потом на меня и громко вздохнула.

— Хочешь?

Девочка кивнула.

Я прошёл и сел на стул, положив уже остывшую пиццу на колени.

— Но нельзя, да? — спросил, снова получив утвердительный кивок.

— Почему?

Она указала на блокнот с ручкой на тумбе, и я взял его. По-хозяйски открыв, увидел много раз криво написанное «НЕТ». Лист за листом, одно только «Нет», и тут девочка его выхватила, недовольно посмотрев на меня, но что-то написав, вернула.

«Потому что мне больно», — прочитал я.

— Больно жевать? — спросил и вернул блокнот.

«Всё больно»,

— Что хотят от тебя врачи? Почему ты кричишь?

«Хотят вставить мне трубку в нос и накормить»

— Это больно?

«Не больно», — ответила она.

— Тогда почему ты кричишь, если это не больно? — снова спросил я и взял кусок пиццы, тут же откусив от него большой кусок. Скотство, но почему-то мне на тот момент показалось это эффективным.

«Мама бы этого не хотела», — написала она.

В тот момент я чуть не подавился. Есть не перестал, хотя в меня больше не лезло, но тему эту больше не поднимал. Зато много о ней узнал. Зовут Аней, она, оказывается, моя ровесница, живёт с мамой, так как родители давно в разводе, и она очень любит горы.

Мы долго «разговаривали», если это можно назвать разговором. Говорил то только я, она только писала. Но в своей голове, я четко слышал ее голос, читая, эти криво написанные слова. Шутил, а она улыбалась. Иногда, даже шутила и она.

И вот, рассказывая ей о своей жизни, о детском доме, в какой то момент я заметил, что она уснула, укрыл одеялом и вышел, но точно знал, что вернусь.

Меня разбудил крик Ани. Я вскочил с кровати и побежал, не успев надеть тапочки. Ворвался в палату, врач и медсёстры удивлённо уставились на меня.

— Аня, — подбежал я к ней и взял её за руку, не обращая внимания на окружающих. — Не знаю, чего бы хотела твоя мама, но я знаю, чего хочу я. — Говорил я, борясь с сбившимся дыханием. — Я хочу, чтобы ты выздоровела. Чтобы ты смогла поесть со мной пиццу, смогла бы поговорить и рассказать, за что ты так любишь горы. — Мой голос дрогнул.

Врач кивнул, и все отступили. Аня смотрела на меня, и на её глазах выступили слёзы. В этот момент я понял, как сильно она нуждается в поддержке и надежде. Я был готов сделать всё возможное, чтобы она снова улыбнулась.

— Жизнь дерьмо — сказал я, продолжая удерживать ее за руку и она улыбнулась — Я то знаю. Но дерьмо она сейчас. Тебе всего шестнадцать, ты многого не видела, не пробовала. — Аня уставилась на меня и я увидел как ее карии глаза распахнулись. — Ты можешь увидеть горы, покорять их, попробуешь вкусную пиццу и не только, а если позволишь я все время буду рядом.

Все вокруг как будто перестали дышать. Потому что, кроме своего сердцебиения, я не слышал ничего. Аня смотрела на меня, и из ее глаз текли слезы. Через секунду она потянулась за блокнотом.

«Я боюсь», — прочитал я и сжал ее ладонь еще сильнее.

— Я буду рядом, я здесь, — сказал, сел на стул и, не отпуская руки Ани, посмотрел на врача. Тот взял трубку.

— Как будто глотаешь воду, малышка, так будет тебе легче, — сказал он и принялся за процедуру.

В этот момент я почувствовал себя единственной опорой для Ани. Ее страх передавался и мне, но я знал, что должен быть сильным ради нее. Врач действовал аккуратно и профессионально, объясняя каждый свой шаг тихим, успокаивающим голосом.

Я продолжал держать девочку за руку, шепча ей слова поддержки, стараясь передать ей свою уверенность и спокойствие. В палате царила напряженная атмосфера, и вот врач закончил.